***
В поход всем лагерем мы собрались, В лес, что рядом был наши люди удалились. Долго сидел я в нерешительности. Жизнь пошла по треску трости. Я вижу: Алиса с Леной о чем-то ругались, Но видно, они не боялись Нашей вожатой погубить отдых, Чуть позже, Лена даст Алисе под дых. Спорили девочки насчет меня одного, Кого люблю я: Лену или Алису? Подсказало мне альтер-эго, Что обе девчонки хороши, но Лену предать я не могу, Выбрал ее, авось я ей чем-нибудь помогу. Ну, а там понеслись, злость и обиды, На то, что не люблю я Лену, деву мою. Но это не правда, сущая ложь! Не простят мои деды, Что так поступаю сейчас, будто пою. Лена же слушать меня не хотела, Словно колибри неизвестно куда она улетела. Я же за ней, этот остров большой, Но вел себя я как придурок глупой. Я объяснялся в любви, но девица, Словно хлебнула немного водицы, Молчала, партизанка советская, И на слова еще не была такая резкая.***
На следующий день девица пропала, Никто из лагеря, даже вожатая ее не искала. Куда же исчезла она? Я искал, Но вдруг, на спортивной площадке я чуть не упал. Ну вот же, ну вот же она! Лена нашлась, все так же мила. Но снова мы спорить начинали, снова и снова, Будто выхода у нас не было другого. На площадь мы вышли, там памятник «Генда». Будто название советского бренда. Там и Алиса к нам подошла, Но, видно, Лене она совсем не нужна. Лена отправила Алису в нокаут, А я, будто, американский скаут, Подал руку помощи лежащей девице, Из ее носа пошла кровавого цвета водица. Лена ушла. Ушла и Алиса. Остался один. Пошел я в свой домик, скрюченный, словно пингвин. Я ничего не понимал, абсолютно ничего. Нету и помощи от альтер-эго.***
Проснулся я на следующий вечер, А Лена, словно на станции диспетчер, Возле столовой вещала мне время: 17 часов, но продолжил нести любви к Лене я бремя. Мы вместе с Леной остались одни, Одни в этом лагере. Кузнечики, даже они Улетели куда-то. Не важно, куда, Мы с Леной как исчезающая руда. Но, наконец-то, мы помирились! Лена и я будто священной воды напились. Я же был счастлив, рада она И не разлучит теперь нас вода! Йогуртом Лена стремилась меня угостить, Я, не желая ей перечить, Скушал явство девицы, просил еще ее меня простить, Теперь она же не стала мне дерзить. Мы стали собирать свои вещи домой, А не сидеть в лагере под луной. Мы пошли в дома, собираться, Чтобы тут в лагере нам не остаться. Я уже был готовым, стоял я на площади, Но не видно мне Лену было, Что-то мое сердце будто рвало, Будто орало оно: «Пощади!» Я пошел к ней в домик и ужаснулся: Пузырек крови огромный надулся, На порезанной ножиком вене Елены, Было разбито еще ее же колено. Она умирала. Я начал спрашивать: «Зачем? Почему?» На что она хладно ответила: «Меня погубила любовь.» И все. Больше не скажет ничего она никому. Перестала течь по вене девочки кровь.***
И тут я проснулся в квартире своей. В квартире, но не было Лены моей. Она умерла, а все я виноват, Разорвала в моем мире гранаты шпагат. Я набрал ванну. Ванну с водой. Почтить мою девицу решился свечей. Лег я в ванну, взяв с собой нож. Вскрыл себе вены, стал на Лену похож. Умирая, я улыбался, было больно внутри, Но я думал о ней, о той девочке с лагеря. Мне очень хотелось крикнуть: «Спинку потри!» Потерял я сознание. Позже я умер. Вот и вся история жизни моя.