***
— Так подозрительно спокойно... — бормочет она, подрёмывая на Широ после отбоя. Его грудь тёплая и мягкая — это ощущается даже через лёгкую футболку — и мерно вздымается, так же спокойно опадая. — Как будто затишье перед взрывом. Широ вздыхает из мычит в ответ, прикрыв глаза. Лапа-ладонь придерживает галрийку за худые плечи, и он чувствует, как она трётся щекой чуть ниже ключицы, елозит всем телом, чтобы теснее прижаться, а потом беззаботно оплетает тонкой ногой его бедро выше колена. Хочется заурчать, но галра сдерживает инстинкты, не зная наверняка, верно ли истолкует их подруга. — Широ, — наконец тихо произносит Пидж, и тот отзывчиво наклоняет голову. Жёлто-серые глаза искорками вспыхивают в полутьме. Она не смотрит, ибо жарко дышит ему в ямочку на шее, только когтистый палец начинает царапать по ткани футболки, словно норовя растянуть горловину. Галра напрягается, и одно его ухо слабо дёргается. — Я тут подумала... — девушка вздыхает, прикусив губу. Мягкая сухая шерсть так близко и маняще пахнет, что хочется прихватить кожу или на худой конец поцеловать. — Нас ведь могут в любой момент убить, а мы живём так, будто в запасе целая жизнь... — О чём ты? — в его голосе звучит неподдельное удивление, и галрийка улыбается, стараясь не обращать внимание на потеплевшие под слоем шерсти щёки. — Я ведь тебе нравлюсь? — вопрос кажется риторическим, но крепкая грудь вздрагивает и сильно поднимается. Широ шумно вдыхает пресный, застоявшийся воздух. — Мне же не кажется? — Да, — голос не вибрирует, хотя галра напряжён, словно ищет подвоха или опасается, что вопрос повернётся не туда. Температура в каюте разом подскакивает. — Очень. — Знаешь, это взаимно, — игриво обнажает белые клыки Пидж и привстает, чтобы поймать его пристальный взгляд. Желтовато-коричневые глаза щурятся, но беспокойство из них испаряется: Широ сдержанно радуется, ибо для него её симпатия явно не открытие вселенских масштабов. Пидж гибко тянется вверх и садится на колени. Широ сглатывает, осторожно опуская ладони ей на талию и сжимая их. Игра в гляделки длится ровно два вдоха и выдоха, а потом он несильно прижимает галрийку к себе, не чувствуя даже намека на сопротивление: она с готовностью укладывается животом и грудью на рельеф крепких мышц, касается лбом лба, и Широ попадает под мутный гипноз горящих янтарных глаз. — Можно? Кивает, как во сне, не сразу понимая, на что даёт разрешение. Впрочем, едва ли это какая-то шутка, и он окончательно убеждается, что ситуация выходит за черту, когда Пидж медленно тянется выше, запуская пальцы ему в волосы. Дёрнувшееся ухо опаляет горячим воздухом. У многих галра это — чувствительное место. Настолько чувствительное, что теребить чужие уши, а уж тем более дышать в них принято лишь в очень близких отношениях или при флирте. И Пидж демонстрирует просто железную решительность распрощаться с дружбой, от которой сердце в груди Широ едва не разбивается в клочки о ребра: она чуть слышно вдыхает и ведёт носом у самого края раковины в чёрных волосах, плавно переходящих в мягкую лиловую шёрстку. Это и щекотно, и смущающе, и до безумия приятно. Из его горла вырывается тихий урчащий полустон, стоит маленьким зубам прихватить мочку. А пахнет он там действительно тепло и вкусно. Пидж такая маленькая по сравнению с ним, что только стоя на коленках может дотянуться до чужой макушки. Пушистые ушки в червлёно-медных густых волосах, переходящих в две тугие косички, опускаются, точно она боится, что её отпихнут. Широ в прямом смысле замыкает на тёмных кончиках-кисточках, и он тянется к ним пальцами. Мягко. Галрийка приглушенно мычит, довольно жмётся губами к хрящевой раковине, опираясь коленкой в матрас меж его бёдер. — П-Пидж... Янтарно-жёлтые глаза внезапно оказываются прямо перед ним, заглядывая доверчиво и игриво. — Ммм? Она улыбается, склонив голову, льнет лбом к его лбу, прогибаясь в пояснице, и он запускает руку под тонкую обтягивающую майку. Несмотря на видимую хрупкость, мышцы у Пидж стальные, а руки с одинаковым умением взламывают коды вражеских систем и управляются с клинком. Но этими же пальцами она ласково, без всякого намерения причинить боль, скребет ему по плечу и гладит по горячей скуле. Воздух в каюте спирает, он становится тяжёлым и душным, точно у них отказывают системы вентиляции. Широ, как зачарованный, смотрит ей в глаза и касается тонко очерченной скулы широкой ладонью. Галрийка трётся об неё мягкой короткой шерстью, и кончиками большого и указательного пальцев Широ ловит заломленный кончик уха с кисточкой. У неё это с детства, и Пидж обычно злится, если кто-то заостряет внимание на повреждённом хрящике, словно это показатель забитой в глубину слабости, но ему можно. Можно заглянуть за маску независимости и целовать, гладить пушистое ушко, так что будет слышно довольное урчание. Пидж опускает голову, пряча пылающий жёлтый взгляд под пушистыми ресницами, сжимает ткань футболки ниже ключиц когтистыми кулачками и неумело целует, касаясь губами губ. И Широ снова прошивает до пяток от этих простых движений и её близости: кажется, что сейчас койка перевернется вверх дном, словно они потеряли гравитацию. В сущности, им так мало нужно для того, чтобы ненадолго забыть про треклятую войну. Варга-другая с ней, и Широ готов вывернуть себя наизнанку, только бы защитить маленькую галрийку, которая вечно ищет приключения на свою (и его) голову. Очень легко ни к кому не привязываться, пока искренне веришь в ненадобность таких отношений, но когда чувства накрывают, словно свежий воздух зелёной планеты после пресного аромата корабля, противиться смертельно сложно. Он боролся, но этот бой с Пидж очевидно проигран. Так же, как проиграла ему она. Галрийка что-то глухо бормочет ему на ухо, когда он прикусывает нежную кожу на шее. Широ чувствует биение артерий под гладкой шёрсткой, слышит оглушительный стук в ушах — кажется, это его собственное сердце сходит с ума от желанной вседозволенности. Пидж возится, крепче стискивая бёдрами его ноги, охает, закусив губу, и её уши становится совсем не видно под волосами. Они падают в тишину, которая вдруг разражается миллионами звуков и запахов. Точно происходит взрыв: кругом повисают облака дыма, земля периодически дрожит, уходя из-под ног. Маленькая когтистая рука царапает кожу головы, коротко дёргает за недлинную косичку на затылке, и Широ только успевает нащупать на стене кнопку принудительного выключения ночной подсветки. Счастье — это, в сущности, так просто, если нет ничего, кроме сейчас и, может быть, призрачного «добош назад».***
14 мая 2020 г. в 18:42
Что такое счастье, когда жизнь тянется в бесконечном космосе? Пидж, если честно, уже и забыла, когда в последний раз могла беззаботно раскинуться на койке и ничего не делать в своё удовольствие. Ощущение перманентной опасности растворилось в крови, войдя в привычку. Она чутко спала, могла вслепую определить, кто идёт мимо закрытой двери каюты, чуть что — хваталась за клинок и готова была бежать на общий сбор. Какая беззаботность выдержит дикий график балансирующих на острие повстанцев?
На корабле Марморы живут довольно аскетично: ничего лишнего из личных вещей, обстановка мрачная, хоть и не такая зловещая, как на базах Заркона. У каждого из Клинков в распоряжении находится маленькая каютка, и это единственный уголок, где можно побыть наедине с собой и предаться ложному чувству покоя. Оно похоже на анабиоз, но периодически необходимо, как воздух.
Клинки подчинены цели. Умирать они не боятся и готовы без колебаний пожертвовать собой ради маячащей вдалеке перспективы свержения тирании Заркона, однако... Пидж совсем не хочет погружаться в пустоту. Умирать в расцвете сил — противоестественно, и никто вокруг неё, положа руку на сердце, не горит стремлением раньше времени уйти на тот свет. Клинки — такие же живые, как алтеане. Как каждый член Сопротивления, каждый пилот Вольтрона и житель самой мелкой порабощённой планеты.
Их жизнь похожа на постоянное звеньевое перемещение: задание, его выполнение, короткий отдых, снова задание. Молодые Клинки буквально через месяц-два привыкают к этой философии, и она становится рутиной, от которой не сбежать вплоть до самого конца.
Но среди этого вечного цикла мрачноватые воины иногда тихо шутят компаниями, играют в незамысловатые настольные игры вроде карт с цветными картинками, которые Пидж видела у землян. У них тоже саднит под броней, когда пустеет каюта, а в корабельном архиве появляется новая запись в длинном списке. Это — невидимый мемориал под шифровкой, который не несёт в себе информационной пользы для шпионов, но сохраняет имена каждого, кто отдал жизнь за дело сопротивления жестокому режиму.
Пидж иногда посещают сны, где она листает эту «доску», судорожно ища одно-единственное имя, а потом оно всплывает, и она душераздирающе кричит, просыпаясь в холодном поту. Уши дергаются, нос подрагивает, втягивая солёный запах пота и духоты. Она снова падает на подушку, сжимается в комок под тяжелым одеялом и сильно зажмуривается, призывая на помощь чужой образ и заставляя себя уснуть, слушая собственное дыхание, которое постепенно выравнивается вместе с сердечным ритмом.
Клинки знают, как опасны чувства. Их учат принимать судьбу, быть гибкими и хладнокровными. Пидж тоже умеет быть хладнокровной, но у неё никак не выходит вырвать из сердца последний росток опасной привязанности, чтобы идти в бой, оставляя за собой ничто.
Широ — огромный даже для галра. В нём добрых семь футов роста, если верить пересчётам на земные мерки, которыми вечно пользовался шумный синий паладин. От долгого общения с новыми пилотами Вольтрона Пидж начала перенимать их словечки, и теперь от этой гадкой привычки было трудно избавиться.
Он был на базе намного дольше галрийки, и как-то так сложилось, что принял её под невидимое крыло, когда она вступила в полноправные ряды сопротивления. Пидж тогда была довольно юна, хотя и сейчас не может похвастаться солидным возрастом, и забота этого гиганта... согревала. Он мало говорил, много слушал, Пидж вообще не была уверена, повышал ли он голос хоть раз, даже если сдавали нервы. А ещё Широ любил улыбаться. Спокойно так, сдержанно, а потом протягивал здоровую лапищу для приветствия. Её ладонь тонула в ней, и Пидж чувствовала себя ужасно уютно и неловко одновременно: словно это она недоросток, а не кто-то другой отхватил у матушки-природы лишних щедрот.
Что удивительно, при таких габаритах уши у него были небольшие и не пушистые, так что на просвет иногда виднелись жилки на хрящах. Шерсть покрывала их тонким мягким слоем, и Пидж была точно уверена, что пахнут они тепло и приятно. И что будут забавно дергаться, если пощекотать когтистым пальцем. Жаль, пока это только догадки.
Их отношения — глубоко дружеские, хотя Пидж чувствует: одного шага достаточно, чтобы они превратились в такую же сильную привязанность. Широ плохо (если вообще пытается) скрывает тёплый блеск в грифельно-серой радужке, а у неё нет желания строить томную принцессу, которая олицетворяет святую невинность и ничего не понимает.
Причина заминки проста, как законы механики. Им банально не хватает времени на всякие нежности и сантименты: попробуйте сходите на свидание, когда находитесь на засекреченной базе, а чуть что случится — вас готовы отправить прямо в военное пекло. Здесь бы выжить, не то что объясняться пространными витиеватыми фразами о любви до гроба или надеждах на светлое будущее. И рутина медленно, как холодная среда, поглощает сердечный жар, оставляя от костра тлеющие угли, которые два Клинка бережно накрывают ладонями, чтобы те не затухли совсем.
Широ улыбается, когда Пидж подсаживается к нему в общей столовой, морщит нос или раздраженно дёргает ушами. Они болтают о работе и всякой ерунде, время от времени обоюдно нагло вторгаются в личное пространство, обмениваясь понимающими взглядами. На тренировках чувства обостряются хищным азартом бойца, и оба, попадая в спарринг, могут до изнеможения драться, нарочно затягивая бой или, наоборот, форсируя его. Пидж, признаться, иногда кажется, что такие отношения куда лучше, чем бесконечные подкаты Лэнса к алтеанской принцессе.
И когда-нибудь они точно найдут время, чтобы напрямую озвучить давно понятное.