В полосе прибоя

Песок под сапогами — вязкий, плотный, ноги стоят в нем прочно, зарываясь чуть глубже при каждом толчке. Поверх песка — вода, до колен, тяжелая, гладкая морская вода. Завивается белыми бурунами, заливается в голенища, пропитывает кожу насквозь. Уильяму все равно, он не чувствует сырости и холода. Штаны, свалившиеся ниже колен, болтаются там же, в воде, темным пятном, как чернила каракатицы, развязанный пояс грозится уплыть с каждой новой волной. Уильяму плевать. Он упирается ладонями в одинокий валун в полосе прибоя, жесткий, как пиратский ром. Джек не любит миндальничать. Джек любит жизнь. Прибой не дотягивается до вершины валуна, чтобы смягчить ее поцелуями, и на ладони Уильяма остается ссадина, не стоящая внимания мелочь. Капитана «Голландца» не берут ни пули, ни шпаги — что ему какая-то ссадина. Затянется, только водой плесни. Уильям не чувствует боли. — А потом я открыл бутылку, которую мы со всем почтением позаимствовали у хозяина таверны, когда тот отвернулся, — и скажу я тебе, такого рома не водится даже на Ямайке. На вкус будто огонь, на запах словно райские сады… которых тебе, Тернер, не видать, как своих ушей, но я расскажу тебе про этот ром так, что ты воочию увидишь рай… Он говорит без умолку, в то время как его руки сжимают бедра Уильяма, подстраивая его тело под нужный Джеку ритм. Он никогда не может заткнуться, этот раскрашенный как китайская кукла пират, этот Джек Воробей, с его блестящими, словно рыбья чешуя, глазами и губами, которые до сих пор никто не разбил. Он рассказывает о роме, о девках, о Тортуге, обо всех удовольствиях еще восемь лет не доступной для Уильяма суши, и ему следовало бы разбить лицо — вместо того, чтобы подставлять зад, но Уильям этого не делает. Он не чувствует даже воспоминания о вкусе рома, его язык как медуза, холодный и липкий. Джек никогда не целует его, да и к чему, когда встает и так. Уильяму Тернеру, капитану «Летучего голландца», нет доступа на твердую землю, но твердый член Джека вполне годится для полосы прибоя. Джек зовет его, когда слишком пьян или не в меру трезв, когда скучает без очередной авантюры или чересчур глубоко задумывается о жизни. Уильям всегда откликается, где бы «Голландец» ни был. В этом одно из преимуществ судна-призрака. Других вроде бы и нет. — Уилл… — хрипит Джек, наваливаясь на него. Дышит перегаром, тянет за короткую косицу, заставляя поднять голову. Уильям не чувствует ни вони, ни боли в волосах. Он давно забыл, как пахнет ветер, как солнце ласкает лицо и как прижимаются к губам губы любимой девушки. Море пропитало его, морская вода течет по жилам, он сам — море, стихия, легенда. Его сердце хранится в сундуке в доме Элизабет, а где теперь его душа — неведомо никому. Он не чувствует ничего, кроме вкуса морской воды — везде и всегда, и члена Джека в заднице — всякий раз, когда тому это надо. Когда им обоим надо. И это в общем не так уж плохо.