Гении не на бумажке

      В восемь лет я начал ходить в музыкальную школу. Тогда, ещё будучи маленьким, я не знал, что меня ждёт, но отчётливо понимал, что это место будет отнимать моё время.       Взяли меня, на удивление родителей, легко. По их словам, у меня просто не должно было быть музыкального слуха, ведь ни по маминой, ни по папиной линии родственников-музыкантов не было. Однако, вступительный экзамен я прошёл. Просто слушал ноту, которую учитель играл на фортепиано, запоминал её, а после, когда мне давали свободу действий на клавиатуре, я быстро находил ту, нужную.       Первый год обучения прошёл быстро. Беглое знакомство со скрипкой, сольфеджио и хором. И везде я хорошо учился. Хотя желание пропустить тот или иной урок в музыкальной школе почти брало надо мною вверх, но я быстро понимал, что родители узнают о прогуле в тот же час, как я не приду в кабинет.       На втором году обучения в музыкальной школе, я познакомился с новой ученицей моей учительницы по скрипке — Машей. Маленькая, низенькая, с чёрными волосами, заплетёнными в косу, и реже — в хвост. Как таковых тем, для разговора, у нас не было. Да и пересекались мы либо в музыкальной школе, либо на различных концертах, куда нас водили.       На третьем году учёбы я познакомился с ещё одной ученицей, Ксюшей. Она была чем-то похожа на Машу, когда улыбалась, но ещё тоньше и выше на полголовы, да с более ярким цветом волос и глаз. Они быстро подружились, почти всё время пропадая на крыше заброшенного дома, рядом с музыкальной школой. Благодаря Ксюше мы с Машей стали общаться, по-настоящему, а не молчать в присутствии друг друга. Можно сказать, что своей болтовнёй Ксюша создала мост между нами, обсуждая разные темы, в которых мы с Машей не плавали. И для меня до сих пор остаётся загадкой: каким образом она находила эти самые темы, когда мы не могли найти их целый год?       На концерты с тех пор мы ездили вместе, неразлучной тройкой. Помню, как мы всегда сидели вместе, где-нибудь на задних рядах. Как переписывались по телефону и болтали о таких глупых вещах, что мне становилось и смешно, и стыдно одновременно.       Порой, смотря на них и не замечая мозоли на шее, я неосознанно трогал свою, чувствуя её шершавость, которая совсем скоро будет и у них.       Впрочем, появление мозоли отложилось на два года, когда я был уже в пятом классе музыкальной школы, Маша в четвёртом, а Ксюша в третьем. И пускай Ксюша и Маша были младше меня лишь на год, но показывали они то, что я мог сделать лишь во втором классе. И это не учитывая, что Ксюша ещё год проучилась в подготовительном, где она играла щипком, или же, как говорил учитель по скрипке, — пиццикато. Даже после, до выпуска, она обожала больше играть пиццикато, чем смычком, за что ни один раз получала по пальцам.       В этом же году наша учительница по скрипке рассчиталась. На её уход я отреагировал спокойно, пусть вначале и взбесился. Я вполне понимал, почему Мария Сергеевна уходит в оркестр, а не остаётся в нашем заведении. Виной тому была зависть: именно это я видел в глазах остальных преподавателей, не желавших принимать, что у кого-то жизнь складывается лучше, чем у них. А после, когда меня и остальных учеников познакомили с новой учительницей, я мог лишь сдерживать двух подруг от необдуманных действий. Единственных, пожалуй, кто открыто говорил, что не желает учиться у нового преподавателя, вспоминая Марию Сергеевну, как лучшего педагога и не мирясь с учителем похуже, который ещё и относился к ним отвратительно.       С этого и начались проблемы. Не у меня, а у Ксюши и Маши. Моих подруг, какими бы шизанутыми и громкими они ни были.       Внезапная четвёрка за четверть по скрипке, у Маши и Ксюши, которые, я знаю, с лёгкостью могли сыграть на пять. Нежелание учиться, плохое поведение на уроках, прогулы занятий и первые разговоры насчёт того, чтобы бросить музыкальную школу. — Как же я от них устала, Татьяна Петровна, — играя в классе, на скрипке, я замер, с поднятым смычком, услышав разговор учителей в коридоре и зная, о ком они говорят. — Ксюша вечно грызётся, прогуливает слушание музыки, не учит партии. Да и Маша с неё пример берёт. Самые худшие ученики за всю мою память, так они ещё и подруги!       Я боялся взглянуть на сидевших напротив девчонок, ведь и они, сжимая каждая свою скрипку, не пропустили ни слова подслушанного диалога. Но тогда, всё же посмотрев на них, я не смог ни на секунду больше оторвать взгляд…       Ксюша, которая больше не ходила с вечно прилизанными, тугими косичками, а бегала по коридорам новой школы, в которую нас перенаправили в этом году, улыбаясь так широко, что я начал думать: ей рот так заклеили. Теперь, на её плечах лежали кудрявые пряди волос, которые она заплетала в хвост. Макушка больше напоминала куриное гнездо, с торчащими ветками, вместо кудряшек, а маленькие веснушки на щеках и переносице выделялись на бледной коже и каре-зелёных глазах. Теперь она ассоциировалась у меня с солнцем, особенно когда свет падал на её волосы, и они отливали тёмно-рыжим.       Вытянувшаяся Маша, которая сдавала все предметы, кроме скрипки, на четвёрки. Та самая девчонка, которая любила заплетать свои чёрные волосы в толстую косу, и всё время поправляя круглые очки, как у Гарри Поттера, смотрела на всех чёрными, но яркими глазами, улыбаясь всем, кроме нынешней учительницы по скрипке. Она с лёгкостью общалась с другими людьми, даже не обращая внимание на пол и возраст. И это порой бесило меня, когда она весело болтала с парнями постарше, которые учились в струнно-щипковом отделении...       Они всегда говорили то, что думали, улыбались, как бы сильно ненавидели это место и мозоль на шее, которую Маша прятала за длинной чёлкой, а Ксюша всё время чесала её.

***

— Идите вы все в жопу! — махая палкой и стоя на берегу реки, кричала Ксюша, а я, слыша её голос, тихо двигался в её сторону. Спускаясь с возвышенности, заметил Машу, которая тихо сидела под деревом, смотря на землю. — Заебали, вы все заебали! — замахнувшись, Ксюша выкинула палку на тонкий лёд, упала на колени и зарыдала. — Решила себе лёгкие испоганить? — вырвав из рук Маши сигарету, я выкинул её в реку. Присел рядом с подругой, в которую я был влюблён, на ещё зелёную траву. — Вам год остался потерпите совсем немного.  — Да, совсем немного, — не сдержав смеха, Маша усмехнулась, а я поморщился, смотря на четырнадцатилетнюю брюнетку. — Вот сдохнем с Ксюшей, и тогда точно всё закончится. — Прекрати так говорить, — взяв её руку, как мы делали это раньше, приобнял девушку за плечи, чувствуя, как она дрожит.       Поглаживая её по спине, я поцеловал подругу в эту чёртову мозоль на шее, чувствуя, как она сжимает мою рубашку. Взгляд невольно упал на длинные пальцы, с короткими ногтями, подстриженными почти под мясо.А уж когда я чуть сильнее прижал её к себе, коснувшись шеи подбородком, она вздрогнула, обняв меня сильнее.

***

— Может отдохнёшь немного? — хмуро спросила Маша, присев ко мне на диван и начав массировать мою левую ладонь. Отложив смычок и сам струнный инструмент, я всеми силами пытался не зажмуриться, вслушиваясь в её слова сквозь стук собственного сердца.       Впереди у девчонок был отчётный концерт, и я вызвался помочь — друг ли я им или не друг? Маша приехала точно в обговорённое время, а вот Ксюша запаздывала. Вот я и решил сначала разогреться: вспомнить последовательность, бегло пройтись по вступлению, концовке, основной части произведения, напрягая и без того уставшие плечо и руку. — У тебя синяки скоро больше глаз будут! — подняв взгляд, Маша нахмурилась сильнее. Чуть приподнявшись, она коснулась моей мозоли, а я заметил, как её мозоль с каждым днём всё синеет и синеет. — Тебе нравятся произведения, которые ты играешь? — спросил я, посмотрев в её глаза. — Кому может понравится играть этот медляк? — усмехнулась Маша и отпустила мою руку, отворачиваясь. Я успел заметить, как покраснело её лицо. — Вот сонаты или тарантеллы… — мечтательно улыбнувшись, Маша откинулась на спинку дивана, прикрывая глаза.

***

      На следующий год я не мог быть с ними рядом. Постоянные репетиции по ансамблю, сольные концерты, вечная зубрёжка по сольфеджио, заучивание и слушание разных композиторов, а также бесконечная игра на фортепиано.       Всё же, помимо седьмого выпускного класса, я учился и в обычной школе тоже, в которой также были выпускные экзамены. И это был настоящий ужас.       Я буквально разрывался на части. На алгебре я барабанил пальцами по столу произведение, готовясь к экзамену по фортепиано. Пел, а также дирижировал и учил теорию по сольфеджио ночью. Пока ехал в автобусе, слушал классику, вспоминая биографию композитора и проговаривая название каждого играющего в наушниках произведения. Я постоянно массировал шею и левое плечо, неважно где: на уроке, в автобусе, дома, либо же на перемене — вспоминая, как после музыкальной школы или в редкие выходные, играл произведения на скрипке, заучивая переходы из одной тональности в другую, или штрих произведения, постоянно перестраиваясь с мажора на минор, и наоборот.       Я учил всё быстро, но редко, когда высыпался. А уж когда я сдал все экзамены, как в школе, так и в музыкалке, я, как обычно, проснулся в семь часов утра, надел брюки и белую рубашку и направился в школу, а та была закрыта. Как я паниковал, как я боялся, что что-то не так, что что-то плохое случилось. А оказалось, что началось лето. Закончился весь тот кошмар, который меня мучил. Однако моя эйфория не продлилась долго.       За месяц до выпуска, мне сообщили, что красных дипломов не будет. Именно тогда, когда я уже сдал все эти экзамены. А после сказали, что упоминали об этом в середине года.       И у меня опустились руки. Моя мечта — поступить в лучший университет с красным дипломом — была разрушена в одно мгновение.       На выпускной я шёл с поникшей головой. Было омерзительно стоять в актовом зале, на сцене напротив директора, который с улыбкой хвалил меня, говоря, что я самый лучший ученик за всю её карьеру. Было смешно это слушать, и, смотря на радостные лица Маши и Ксюши, я улыбался. Ровно до того момента, пока мне не выдали диплом, такой же, как у всех. — Простите, но тут ошибка, — держа в руках свой диплом, Маша, как и Ксюша, хмуро смотрели на директора. — Илья должен получить красный, а не синий диплом. Он ведь по всем предметам пятёрки получал!       И тогда наша учительница попыталась усадить двух бунтарок на место, сорвавшись на крик. Но осознавая, что девушки так и не сдвинулись с места, постаралась выгнать двух подруг из зала, схватив их за локти и потянув к выходу. А я наблюдал за всем со сцены, пока все трое не скрылись за дверьми актового зала. Встретившись взглядом с матерью, которая хмуро смотрела на меня, я сжал синий диплом. Та, ради которой я старался все эти годы смотрела прямо на меня. Однако, я уже давно понял, что учусь не только ради матери, но и ради лучшей подруги, а также девушки, которую люблю.       Они не знали об этом до самого конца. До самого выпуска, чёрт подери. И почему? Почему они не достойны красных дипломов?! Только из-за того, что ненавидят все те пьесы, которые им выдают?       Они обе были активными и жизнерадостными. Желали быстрые, подвижные пьесы, такие, от которых хочется улыбаться, пританцовывать! Они обе открыто говорили о том, что ненавидят вальсы, медленные сонаты. Но им давали их без права на выбор. — Вот диплом, — выслушав до конца речь директора, я спустился со сцены, подойдя к маме и всунув эту бумагу ей в руки. — Ты же о нём мечтала? Уж прости, что не красный, не моя вина, — быстро проговорил я, не давая матери сказать и слова, после чего развернулся к выходу, быстро выйдя из зала, прислушиваясь к тишине в музыкальной школе.       Услышав голос Ксюши, я быстро поднялся на второй этаж, направившись к пожарной лестнице, вход на которую всегда был открыт.  — Я говорила вам ещё в начале года, что красных дипломов не будет, не моя вина, что вы этого не услышали! — кричала учительница по скрипке. — В самом начале обучения вы меня ненавидели, да, я понимаю, что я заняла место вашей любимой учительницы, но после же вы стали лучше! Так почему потом вновь стали себя так отвратительно вести?! Хотя нет, заткнитесь обе, слышать вас не хочу. Вы окончили своё обучение, всё, можете даже не приходить сюда, мы рады только будем!       Приблизившись к приоткрытой двери на лестничную площадку, я столкнулся с учительницей, которая прошла мимо меня, тихо ругаясь себе под нос и перекидывая блондинистые волосы за спину. Я, недолго проводив удаляющуюся женщину взглядом, шагнул за дверь, тут же поднимаясь на один пролёт выше. И увидел двух подруг, которые сидели в платьях на подоконниках. — Только не говори, что ты сбежал с церемонии, — прикрыв глаза, прошептала Ксюша, заправив короткие волосы за ухо. После, спрыгнув с подоконника, распрямив длинное красное платье, и поправив очки, добавила: — Как же они бесят! Ты столько учился, а в итоге такая подстава! — Диплом важен лишь моей маме, — сказал я и почти сразу получил сильный удар по бедру от Маши, которая заплела свои волосы в хвост; а на церемонию надела короткое розовое платье с такими же розовыми босоножками. — Нам уж можешь не врать, — произнесла Маша продолжая смотреть ей в глаза. — Тебе нравится играть. И, независимо от произведения, ты получаешь удовольствие от игры. — Пускай тебя и примут в университет с распростёртыми объятиями, но всё равно обидно, что они так решили, да ещё и расхваливают тебя так, словно не сделали ничего такого! — продолжила Ксюша, как только Маша замолчала, с размаху ударив кулаком по стене. — Бе-есят! — Боюсь представить, что будет, когда ты на бокс начнёшь ходить, — глядя на руку подруги, сглотнул, представляя будущие последствия от таких ударов. Ксюша от природы имела большую силу, пусть и занимаясь на скрипке, в которой важна мягкость движений. — Твоя мама ведь тоже мечтает, чтобы ты пошла в медицинский, как она хочет. А ты? — Плевать, что она хочет, — выплюнула Ксюша, за что сразу же получила от Маши, которая не любила, когда подруга так говорила о матери. — Маш, её только чужое мнение и интересует. К тому же, мама Ильи тоже врач, но она не грешит тем, чтобы он пошёл по её стопам.       Повернувшись ко мне, Ксюша пожала плечами, слабо улыбнувшись. — Она ни за что не позволит мне стать учителем. А папа… я не хочу, чтобы они ругались. — Неженка, — хлопнув подругу по спине, Маша улыбнулась, слушая, как вскрикнула Ксюша, и посмотрела на меня, пропуская мимо ушей ругань подруги. — Мы закончили это заведение. — Ты только сейчас это поняла? — засмеялась Ксюша, однако, она замерла также, как и я, увидев, как заплакала Маша.— Т-ты чего?! — тут же приобняв подругу за плечи, Ксюша растерянно посмотрела на меня. — Мы закончили это всё, — улыбаясь, произнесла Маша, плача и смотря на меня. — Представляете? — Это не значит, что нужно быть тряпкой! — вскрикнула Ксюша, но, встретившись взглядом с Машей, тоже пустила слезу, улыбнувшись.        Я опешил. — А ты чего заревела-то?! 

***

— Даже не верится, что это всё закончилось, — сидя в джинсах, на берегу реки, Маша тихо засмеялась. — Боже, мы ревели как дуры! — Потому что вы и есть дуры, — не сдержав улыбки, я оглядел Машу ещё раз, вспоминая то, как выглядела девушка ещё два часа назад, когда она, в обнимку с Ксюшей, ревела на пожарной лестнице. — Мы ведь будем дальше общаться? — на секунду замолчав, спросила девушка, облокотившись на меня и положив голову на моё плечо, как делала это, когда хотела спать. — Мы живём в одном Мухосранске, — пошутил я, приобнимая девушку за плечи, слабо улыбаясь и вдыхая аромат её волос.       Маша сделала глубокий вдох и отодвинулась от меня в сторону; а я быстро убрал руку, смотря на неё, покрасневшую и опустившую голову. — Слушай, Илья, а ты… ну, — подняв голову, я встретился взглядом с Машей, которая тут же взвыла, придвинувшись ближе, даже не обращая внимание на то, что она марает светлые джинсы в земле. — Чёрт возьми, достало!       Только и сумев заметить, как Маша резко вытянула руки вперёд, обхватив меня за шею и придвинувшись ближе, я решил, что она хочет меня задушить. Однако, всё было гораздо лучше… пускай и сложнее.       Поцелуй. Хотя это сложно назвать поцелуем, учитывая то, что мы просто соприкасаемся губами, да смотрим друг другу в глаза. — Задолбало ходить вокруг да около, — зажмурившись, произнесла Маша, слегка отстранившись. — Мне проще сделать, чем сказать, ей богу. — Вы с Ксюшей всегда были безбашенными, — обнимая чёрноволосую девушку, я улыбнулся, прижимая её к себе. — Учти, я буду пиздец каким занятым. — Учти, что я буду пиздец какой надоедливой, — в тон мне, засмеялась Маша, а я лишь поцеловал свою девушку в шею. — Это самый лучший день в моей жизни. — И не только у тебя. — А ты не воруй мои слова! — вскрикнула Маша, а я, не удержавшись, опять поцеловал эту дуру.       Плевать на этот диплом. Каким бы он ни был, но именно благодаря ему я познакомился со своей лучшей подругой и девушкой. А цвет этой бумажки… ну, я и без неё поступлю туда, куда хочу.