Хамелеон

— Ты как открытая книга, знаешь. Ричард вопросительно смотрит, недоуменно вскинув брови. Гэвин улыбается и касается рукой светящегося диода на виске машины. — Эта лампочка. Иногда прямо как через громкоговоритель транслирует твои мысли, в отличии от мимики, — делится откровением Рид, совершая круговые движения подушечкой указательного пальца. — Правда? И о чём, по-твоему, я думаю сейчас? — Ричард мягко перехватывает мужчину за запястье и целует почти не размыкая губ тыльную сторону раскрытой ладони. — Ну, — Рид косится на ровное голубое свечение, которое сейчас не даёт ровным счётом никакой информации, — об утках, например, — заключает он. И, конечно, мимо. Они сидят на широком старом диване Гэвина на съемной квартире, а за окном бушует стихия, насколько она вообще может разгуляться в этом лабиринте бетонных коробок. Из приоткрытого окна веет сыростью и вечерней прохладой, оттуда же доносится потрескивание и неравномерное постукивание капель воды. Ричард думает о том, что, видимо, его человеку просто нравится сама идея нахождения у себя чего-то, что реагирует на тебя и твои эмоции. Рид не программист и уж точно не инженер роботостроения — для него, как и для большинства людей, сталкивающихся с такими чудесами техники, это выглядит по меньшей мере завораживающе, хотя, по факту, его диод ничем не отличается от индикатора на роутере с вай-фаем, что стоит в дальнем углу комнаты. RK900 откровенно не понимает, как человек выросший в цифровой век технологического прогресса может удивляться подобному. А может, дело не в технике? Это забавляет. Всё-таки, люди поразительные. И странные. Особенно этот. Диод на мгновение загорается желтым — чтобы совершить покупку и оформить доставку уходят доли секунд. Ричард выставляет автозаполнение всех необходимых данных в фоновом режиме. Губы андроида растягиваются в теплой улыбке. Думается, давно следовало это сделать. Гэвин, заметив выражение тихого удовлетворения на лице напарника, хочет сказать какой-то очередной очаровательный бред, но не успевает. Его мягко опрокидывают спиной назад, так что через мгновение он оказывается надежно зажат между диваном и удивительно неторопливым сегодня Ричардом. Поцелуи оставляют влагу на щеках, виске и, наконец, губах. Ричарду хочется исследовать языком и губами каждый сантиметр этого тела, хочется, чтобы Гэвин медленно плавился под его прикосновениями, чтобы мысли в этой голове стали такими лёгкими, что поймать, зацепиться хоть за одну из них было бы просто невозможно. Андроид так хорошо прижимается бедрами к его собственным, так тесно, так напористо вдавливает его в матрас, что Гэвина ведёт от этого, ведёт от того, что сильные руки машины могут запросто свернуть ему шею, но вместо этого он чувствует самые нежные прикосновения в своей жизни — никто ещё так не осторожничал, Рид попросту никому не позволял с собой так возиться. Вся эта медлительность и тягучесть движений слишком интимна — Ричард смотрит ему в глаза так внимательно, что от этого физически ощутимого обожания всё сжимается внутри. Гэвин ловит секундный порыв спрятать свое смущение, но даже это мимолётное желание не утаивается от Девятки — он аккуратно ловит чужой подбородок, ведет большим пальцем вниз по линии челюсти и не даёт отвернуться. Это становится похоже на жаркое опьянение, когда Ричард льнет ближе, руки ласкают словно везде и сразу, его губы оказываются напротив чувствительного уха и Гэвин начинает тонуть в откровенной, как ему кажется, лести. Андроид говорит ему, какой он, Гэв, хороший, какой отзывчивый и как приятно его касаться, как сладко он вздрагивает даже от самых незамысловатых ласк и какой он по-тря-са-ю-щий. Важный. Нужный. Особенный. Где-то между этими словами повисает неозвученное «мой». Гэвин готов поклясться, что даже если сейчас мир взорвётся, они с Ричардом этого не заметят. И как же это чертовски приятно, когда вся твоя Вселенная заключена в одном лишь человеке, с которым можешь быть ты здесь и сейчас. Так не вовремя в голову закрадываются мысли, что всё хорошее эфемерно. Что рано или поздно, возраст начнет брать своё. Что однажды он станет для Ричарда привычкой. Обузой. Становится тоскливо. Очередной поцелуй немного отвлекает, руки мужчины теснее прижимают к себе горячий корпус. И им обоим так хочется, чтобы это мгновение длилось вечность. Когда Рид просыпается, на улице уже почти стемнело, а погода немного поуспокоилась. С кухни доносится восхитительно приятный запах печеных овощей, с какими-то труднопроизносимыми травами. На столике около дивана исходит паром его любимая чашка с недавно заваренным чаем. Гэвин, сонно проморгавшись, тянется за напитком, когда вдруг замечает рядом с ним голубую коробочку. Интересно. Ничего особенного, никакого бархата и золотых тиснений, никаких «опознавательных» элементов — в два раза больше спичечного коробка и сложена из простого плотного картона. Человек настороженно берет её в руки и аккуратно вскрывает упаковку, даже почти не повредив её. Внутри оказывается медное кольцо с флуоресцентным цветным покрытием и что-то похожее на инструкцию. Гэвин не успевает самостоятельно разобраться, что к чему, потому что тихо подошедший андроид опускается рядом и не сводит глаз с изумленного человека. — Кольцо? — Хамелеон. Подобные были популярны в прошлом столетии. Их создатели утверждали, что они способны меняться, в зависимости от настроения. — уточняет Ричард и, взяв в одну руку украшение, а другой бережно приподняв кисть замершего мужчины, помогает примерить подарок. Тот приходится точно в пору и аккуратно сидит на безымянном пальце. В голове Гэвина тут же проносится неуместная мысль, что Рич, видимо, снимал мерки ртом. Подавив нервный смешок, он смотрит на кольцо, которое постепенно заливается синим. Ричард невзначай говорит, что в бумажном приложении этот цвет интерпретируется как «счастье». И Гэвин не может с этим не согласиться.