Алое отчаяние

      Ирэн не знает, почему он выбирает её. Может быть, потому, что она красива — пышной красотой зрелости, а не нежной хрупкостью юности. Может быть, потому, что с ней проще, она не задаёт вопросов, какие задавали бы обычные женщины.       Может быть, потому, что она ни капли не похожа на его умершую возлюбленную.       Стать жертвой его проклятия ей не угрожает, ведь она для него не человек, просто тело, с которым можно удовлетворить желание. Хотя она не уверена даже, какого толка это желание: подвержен ли вообще император Спригган человеческим слабостям плоти?       Но, глядя в пустые безразличные глаза, она не спрашивает и не отказывает.       Ирэн, пожалуй, одна из немногих, кто мог бы отказать императору — но не отказывает.       Она приходит к нему вечером, когда за окнами догорает закат, такой же алый, как её волосы. Сбрасывает бархатный халат, под которым больше ничего нет: Зерефа не интересует красивое бельё, кружева, чулки и всё подобное, только женская плоть — пышная грудь, упругие бёдра, тесное влажное лоно. (Она использует скользкую мазь, потому что её тело — фальшивка — не выделяет смазку.)       Ирэн опускается на роскошное императорское ложе, открытая прикосновениям, подставляет грудь под холодные ладони, обнимает ногами за пояс, когда он проникает в неё. Подстраивается под резкие движения, которые, может быть, причиняли бы боль, как и впивающиеся в кожу пальцы — если бы она могла ощутить хоть что-то.       Император Спригган никогда не целует её. Смотрит будто сквозь неё, а всё, что она услышит от него — «Перевернись» и «Можешь идти». Любовник из него, если говорить честно, паршивый.       Но он дал ей это тело, и Ирэн смутно, неосознанно надеется, что хотя бы с ним сможет что-то почувствовать.       Разумеется, она опять не чувствует ничего.