не загоняться

игорь ненавидит ждать. вопреки всем выдуманным рассказам о его терпимости, спокойствии и хладнокровии, терпеливым он быть перестал уже очень давно. он нервно трясет правой ногой, сидя на пожухлой деревянной скамейке в темной и пустой комнате. артем говорил, тут раньше была раздевалка основы, но потом то ли потолок обломился, то ли с полом что-то не так стало, и помещение начали использовать как склад для инвентаря, а потом и вовсе закрыли. надо ли говорить, что открытым оно оставалось только для одного человека. игорь в десятый раз за минуту включает и выключает экран блокировки на телефоне, смотря на время. щелчок – смеющееся лицо дани, еще один – оно сменяется хохотушкой-евой на заставке. не меняются только цифры. он хотел улететь вместе со своими, и, наверное, стоило бы, у половины глаза на мокром месте, михалыч подавленный. да и самому херово. но «игореш, я недолго, мы только пофоткаемся, чутка совсем, да, ну минут сорок максимум, да до москвы самолеты как электрички каждый час, придумаем че-нить, ну пожалуйста, подождешь?» и игорь ждет, сорок минут прошли уже давно. хотя, ладно, пусть празднует. - ну наконец-то, - шепчет он себе под нос, когда слышит скрежет за дверью, она скрипит, тихо-тихо, потом артем нажимает на выключатель – на потолке начинает мерцать лампочка, освещая помещение грязно-желтым. - ты че в темноте-то? он плюхается на скамейку рядом, весь потный и в блестках, и счастливый до безумия. - да не знаю. устал от света, так… лучше, - игорь не нашелся, что сказать еще. артем наконец обнимает его всего, вжимается носом в макушку, дышит загнанно. игорь теребит его за футболку – только белую, парадно-выходную, видать, уже успели забрать. артем целует его в висок, выпрямляется и поднимает руку, в ней бутылка шампанского. судя по бутылке, дорогого, чемпионского. - м? – он протягивает ее игорю, в нос сразу ударяет приторно-сладкими пузыриками. акинфеев тихо отвечает «спасибо, откажусь», на что слышит «ну а я пожалуй» - и артем пьет прямо из горла, шумно, несколькими большими глотками. - мелкие где? – игорь смотрит в пол, на отбрасываемый лампочкой кружок света. - умаялись, кристинка домой повезла. сладостей там из раздевалки набрали себе, счастливые, - артем улыбается, как и всегда, когда говорит про сыновей. он ставит бутылку на пол, жмется к игорю ближе, закидывает на него руку, дышит в шею. игорь уже переоделся давно, и в толстовке становится ощутимо жарко. он откашливается и отодвигается на пару сантиметров. артем вскидывает голову. игорь выдыхает, глядя в сторону, чешет затылок. разговор не клеится, и дзюба это чувствует. три один и почти вылет из лч – не хуйня собачья. - этот парнишка ваш хорош, кстати. обляков, что ли? - да, ванька молодец. подрастет еще, задаст всем. - и этот, танкист недоделанный, красной армии, епт - тем… - а че, он такой шкаф, я аж испугался. - ну мы не молодеем, знаешь ли, один дуболом должен смениться другим дуболомом. - ты иногда такой мудрый, аж челюсть сводит. игорь смотрит на артема – глаза блестят, кривая ухмылка, папе снова семнадцать. он смеется в ответ, его легонько пихают в бок. - а че ты ваще херней какой то страдаешь, игорь владимыч, - артем вытирает рот тыльной стороной ладони, взгляд немного плывет, - питер, ночь, почти лето, и мы тут вдвоем в этой кладовке блять, - он ржет, кладя на игорево плечо руку и крепко сжимая, - не поцелуешь чемпиона россии? смешинки в карих глазах улетучились, словно и не было. игорь отбрасывает с себя теплую ладонь и вскакивает на ноги, начиная нарезать круги. - ты блять вообще не понимаешь, да? поцелуй? какой нахуй… - игорь вскидывает руки, набирает воздуха в грудь, чтобы продолжить, чтобы взорваться. он – они – ждали этой встречи не один месяц, все эти звонки и смайлики в вотсаппе, мать их, все это вранье, все эти тренировки, часы у медиков и куча обезбола, чтобы стопроцентно, чтобы точно, увидеть, поговорить, почувствовать рядом, вдохнуть, наконец-то, спокойно, потому что тоска невыносимая, и игорь еще два часа назад был готов кричать на весь крестовский, мать его, остров, о том, как он рад, на самом деле, а потом они проиграли. - мы блять просрали. в голове мельтешит «надо было улетать с командой». каждый раз, сука, каждый раз. - ты не… я пойду, тем, настроение в жопе, честно, - он не глядя подходит к скамейке, хватает лямку рюкзака. артем надеется, что краснота в глазах ему просто померещилась спьяну. - ээй, эй, стоп, куда, - бутылка чуть не грохнулась на пол, когда артем резко встает на ноги и срывается вслед за игорем, как минут сорок назад на поле, только сейчас успевает догнать, - стой, ну прости дебила, прости. – он обхватывает его лицо обеими руками, смотря в какое-то резко выцветшее лицо. артем нервно сглатывает – игорек, игорь, все, я заткнулся, слышишь. – он аккуратно целует его в щеки, лоб, полузакрытые веки, отчаянно пытаясь достучаться. - ну вот такой я у тебя, говорю и не думаю, думаешь у нас ты всегда. блять, да вы львы, бились как никто, я честно, - артем частит, и он постоянно так делает, когда сильно переживает. они стоят совсем-совсем близко, игорь вновь слышит запах шампанского, свежего газона и резины. закрывает глаза. он выдыхает, силясь понять, что это было. истерика? обида? кризис среднего возраста? а может и все сразу, чай, немаленький уже, нервные клетки давно восстанавливаться перестали. артем тянется стащить с него рюкзак, но игорь упирается, баран чертов. – унесло меня, извини, не хотел, - отвечает он, чуть погодя. - а пацаны справятся, я в них верю. а ты молодец, тем. мне совесть не позволит сказать «вы», но ты заслужил этот кубок и победу больше всех, правда, – он сжимает темины плечи, упершись лбом в колючий подбородок. артем почти не дышит, в голове что-то звенит и вспыхивает, ему хочется прыгать и кричать, и радоваться, потому что победа, потому что игорь, вот он, обнимается, хороший такой, самый-самый вообще, но изнутри колет, конечно. - ты просто устал, игореш. на износ же, трени, игры, я тебя тут еще… - дзюба не договаривает, потому что его щипают за бок. – вот видишь, все правильно. надо перезагрузиться тебе, знаешь. слетай на пару дней куда? я одно местечко на мальдивах знаю, закачаешься… - заткнииись, пожалуйста, ты прям как радио, - игорь чуть ли не стонет, и артем смеется, ну вот, его старый добрый ворчливый акинфеев, собственной персоной. игорь льнет к нему ближе, артем еще раз целует его в макушку. они стоят молча минуты три. лампочка начинает мерцать, сообщая, что гореть ей осталось не так уж и долго. игорь не хочет вылезать из этих объятий, ни на йоту не хочет, но самолет, чуть-чуть сна, дом, дети, потом опять база, тренировки и матчи. - мы все загоняемся, игореш. повисает пауза. игорь отстраняется от артема, смотря прямо в глаза. - а что делать-то? - не знаю, - артем поглаживает большим пальцем его щеки, смахивая какие-то несуществующие пылинки, мягко целует и сминает акинфеева чуть ли не до хруста в ребрах. он бы не отпускал его еще как минимум несколько дней, пусть бы в этой кладовке жить пришлось, но дом, дети, тренировки и матчи. – для начала попробовать… не загоняться?