***
Иголки. Кто-то втыкал в её спину и затылок иголки. Она пыталась увернуться, но не тут-то было. Спина пекла адски, убежать бы от этой боли. Убежать бы далеко-далеко… Гермиона проснулась от того, что упала с кресла. Колени саднили. Всё тело ныло от сна в неудобной позе. Она застонала, выгибая спину и потирая ушибленные места. Как она вообще могла засн?.. О! В соседнем кресле спал Малфой. И Гермиона невольно улыбнулась, смотря на него. Тихо, стараясь не шуметь, поднялась с пола. Её взгляд упал на часы над дверью — и сон как рукой сняло. Полвосьмого утра. Она влетела в ванную и пулей вылетела оттуда. Накинула на плечи мантию и рванула в коридор. Оказавшись возле лестницы, притормозила. А там и вовсе поплелась как черепаха. Появилась ли на стене новая надпись? Восемь — или всё ещё девять? Стена была чистой. Гермиона остановилась на лестнице и прикусила губу. «Художник» решил больше ничего не писать? Или?.. Постояв немного, она спустилась в бар. Сверху лестницы донёсся еле слышный скрип — Гермиона обернулась и, не отрывая взгляд от ступенек, начала на цыпочках отходить к дальней стороне бара. Вдруг краем глаза она заметила движение у себя за спиной, вскрикнула и резко обернулась. «Движущийся объект» тоже вскрикнул от неожиданности, резко поднялся со стула, умудрившись опрокинуть стол, а вместе с ним и книжку по Гербологии. — Чёрт, Невилл, напугал! Сам Невилл выглядел таким же испуганным, как и она. — Что ты здесь делаешь? — спросила Гермиона, помогая ему вернуть всё на свои места. — А ты? — Пришла посмотреть на доску объявлений, — хмыкнула она, недовольная, что он не ответил прямо. — Я тоже. Мы с ребятами не спали до семи утра, потом спустились посмотреть, нет ли надписи. И я остался проследить, не появится ли наш «художник», чтобы эту самую надпись оставить. — Не очень-то у тебя получается следить, — не удержалась от упрёка Гермиона, и Невилл покраснел до кончиков ушей. — Как и работать аврором, — добавил он, вздыхая, и поднял с пола книгу по Гербологии. — Ты жалеешь? — тихо спросила Гермиона. Невилл снова вздохнул, пожал плечами. — Бабушка хотела, чтобы я был аврором. Но это не моё. — Твоё лежит перед тобой, — Гермиона махнула рукой в сторону книги. Невилл кивнул. — Лежит, но… Бабушка так радовалась, когда меня взяли на работу не через три года курсов, а через один, — губы Невилла растянула печальная улыбка, которая почти сразу исчезла. — И ты собираешься сдаться? — с жаром спросила Гермиона. Хоть и почувствовала себя лицемеркой — она ведь сдалась. — Собирался, — согласился Невилл, — но когда Луна… — он запнулся, пытаясь подобрать подходящее слово, — пропала, я понял, что хочу преподавать Гербологию, хочу жениться на Ханне, хочу… Знаешь, много чего хочу. И жить в первую очередь. — Так ты считаешь, что Луну?.. — Я не знаю, — покачал головой Невилл. — Просто у меня так давно не было времени подумать. Просто сесть и подумать, чем я занимаюсь. А здесь, сейчас, нечего делать — только думать. И… — он остановился, задумался, перебил сам себя: — У тебя бывает так, что ты говоришь с человеком, но это сложно назвать полноценным разговором? Ты просто вставляешь нужные фразы в нужном месте, но толком не слушаешь. Большая часть рассказа проходит мимо. Или когда ты ставишь чайник и вспоминаешь о нём через час? Или ловишь себя на том, что машинально засовываешь только что вымытую чашку в холодильник? Гермиона согласно кивнула, хоть и не совсем понимала, к чему он вёл. — А всё почему? Потому что голова постоянно забита другим. Тем, как могло бы быть, должно было быть. Неважно. Если я отсюда выйду, то в первую очередь уволюсь. И если бабушка не сможет одобрить моё решение, то что я могу поделать? Она хочет видеть во мне моего отца, вот только я — не он. — Ты ещё совсем молодой. Как раз время что-то менять, — подбадривающе улыбнулась Гермиона, изо всех сил стараясь побороть зависть и искренне за него порадоваться. Как же хорошо быть человеком, который точно знает, чего хочет! — Но слишком поздно может быть не только из-за возраста, — сказал Невилл, и у Гермионы не нашлось подходящего ответа. Он был прав, но лучше бы нет. Она снова молча кивнула, не отводя от него изучающего взгляда. Невилл нервничал. Старался вести себя спокойно, но у него подрагивали пальцы. Тело было напряжено, словно туго натянутая тетива. Он то и дело хмурил лоб, поглядывал на дверь. И Гермиона могла с уверенностью заявить: даже во время разговора Невилл мысленно искал решение их общей проблемы. Но того не было. А время шло. И её собеседник становился всё более взволнованным. Стоило бы сказать ему что-то хорошее, но что хорошего она могла сказать, когда сама была в таком же положении? С одной лишь разницей: она предпочитала верить, что Лавгуд жива. Гермиона встала, пробормотала себе под нос откровенную ложь о том, что ей пора, и развернулась было, чтобы уйти, но в последний миг вспомнила, что сказала не всё. — Невилл. — Да? Спрашивать или нет? Врать он никогда толком не умел. Вряд ли сумеет сейчас. — Что ты знаешь про Кортес? Невилл растерянно моргнул. Его выражение лица буквально кричало о том, что если уж кого подозревать просто нелепо, то это Кортес. — Она ещё со школы дружит с моей Ханной. Два последних месяца до битвы за Хогвартс Марс с сестрой жили в Выручай-комнате… — Жили в Выручай-комнате? — переспросила Гермиона. Это было странно, они ведь никогда не записывались в Отряд Дамблдора. Так с чего бы рассказывать им о Выручай-комнате? С чего бы разрешать остаться? Невилл кивнул. — Да, жили. После того, как Алекто Кэрроу чуть не убила сестру Марселы — Лорену. Молча подвинув стул, Гермиона села и наклонилась вперёд. Эту историю она ещё не слышала. — Если в двух словах, то на седьмом курсе Марс время от времени вступалась за кого-то из наших. В своей обычной манере — спокойно, с едва заметной улыбкой и максимально корректно. Кэрроу зеленели от злости, потому что она не делала и не говорила ничего заслуживающего наказания, но так или иначе ставила их в неловкое положение. За это её пару раз оставляли после уроков. Невилл вздохнул, наверное, вспоминая те дни, когда у Кэрроу оставался он сам. И Гермиона обхватила себя руками в попытке успокоиться и перестать представлять, что три года назад происходило в Хогвартсе. — В таких случаях мы всегда ждали у кабинета. Сперва вмешивались, но быстро перестали, ведь тогда становилось только хуже. После таких… внеурочных занятий немало человек Кэрроу больше и слова поперёк не сказали, Марс же всегда выходила из аудитории с таким спокойным выражением лица, будто ничего из ряда вон не произошло, а кровь и синяки — это обычное дело. — И когда Алекто не добилась ничего от старшей сестры, она взялась за младшую, — догадалась Гермиона. — Хуже. Она отобрала у Марселы палочку и заставила смотреть. Руки Гермионы против воли сжались в кулаки. Сразу вспомнились пытки в Малфой-мэноре, когда Гарри и Рон, безоружные и запертые в подвале, ничем не могли ей помочь. Раньше она не задумывалась над тем, что в тот момент чувствовали они. Теперь же стало понятно, почему Рон, который при прохождении курсов авроров с головой нырнул в обучение боевой магии, так часто повторял: «Я больше никогда не хочу чувствовать себя таким беспомощным». Не дождавшись от неё ответа, Невилл снова заговорил: — Обычно мы старались обходиться без преподавателей, — Гермиона понимающе кивнула. Стал бы кто-то из преподавателей слишком часто вмешиваться, его бы уволили, от чего ситуация в Хогвартсе только усугубилась бы, — но не в тот раз. Симус и я почти сразу нашли профессора Спраут, и когда мы ворвались в кабинет, то увидели, как беспалочковое заклинание Марс откинуло Кэрроу к дальней стене. Лорена лежала без сознания, у неё… — Невилл покачал головой, на несколько секунд прикрывая рукой рот, будто в попытке сдержать рвотный позыв. И Гермиона не хотела знать, что могло так потрясти человека, пережившего войну. — Неважно. Она была в плохом состоянии. После происшествия и Марсела, и Лорена остались в Выручай-комнате. Кэрроу написала заявление, чтобы Марс исключили за нападение на преподавателя. Снейп не подписал. Мы тогда так уд… Но Гермиона пропустила концовку мимо ушей. По более чем уважительной причине. — Подожди, Кортес владеет беспалочковой магией? — У неё вообще очень хорошо с заклинаниями. Правда… — Невилл тяжело вздохнул, — это не помогло ей спасти сестру во второй раз. Лорену убили в битве за Хогвартс. Её не должно было там быть, она училась всего на пятом курсе. Видимо, сперва ушла со всеми, а потом прошмыгнула обратно. — Как Колин Криви. — Как Колин Криви, — согласился Невилл. Гермиона попыталась придать лицу сочувствующее выражение. С одной стороны, ей было жаль Лорену, хоть они никогда и не были знакомы. Жаль Марселу, которая наверняка винила в произошедшем себя. Костяшки пальцев побелели от напряжения, когда ладонь снова невольно сложилась в кулак. Уж слишком сильно эта ситуация напоминала ей то, о чём она силилась забыть уже лет так десять… Но, с другой стороны, мысль о том, что Кортес владела беспалочковыми заклинаниями волновала её куда больше. — Очень жаль, что из-за чьих-то опрометчивых решений страдают другие люди. Близкие люди, — сказала она наконец Невиллу. И тот угрюмо кивнул в ответ. — Я пойду, — с этими словами Гермиона едва ли не бегом кинулась в сторону ступенек. На миг ей послышались тихие шаги на втором этаже. Как будто бы кто-то отходил подальше от лестницы. Но она не была уверена. Возможно, всему виной игра воображения и нервозность. Войдя в номер и прикрыв за собой дверь, Гермиона начала нервно расхаживать туда-сюда. Ей нужно было подумать. В своё время она была абсолютно очарована мыслью о том, чтобы научиться использовать беспалочковую магию. Это же просто невероятно! Никакой зависимости. Потерял палочку — и всё равно можешь колдовать! Окрылённая, Гермиона очень скептично относилась к детальным объяснениям того, почему беспалочковая магия на деле едва ли не бесполезна. Да что говорить — её не включали даже в программу обучения авроров. Гермиона лелеяла мысль, что существовал заговор, чтобы сделать волшебников уязвимыми и обеспечить процветание бизнеса изготовителей волшебных палочек. И конечно только неимоверно умная и догадливая Гермиона Грейнджер могла бы вывести всех на чистую воду. Но заговора не было. И на практике беспалочковая магия оказалась намного сложнее, чем представлялось Гермионе. Во-первых, для того, чтобы наложить заклятие, нужно сложить все пальцы одной руки вместе и постараться сконцентрировать в точке их соединения свою магию. Полностью сосредоточиться на этой точке и на эмоциях, с которыми связано заклинание, которое хочешь наложить. В теории — просто и легковыполнимо, на практике же одна единственная посторонняя мысль была способна сбить весь настрой. Во-вторых, даже одно заклинание в день — это много. Если использовать в качестве проводника магии волшебную палочку — проблем никаких, но если проводником выступает тело волшебника… Когда после десяти дней тренировок Гермиона смогла буквально на несколько секунд засветить Люмос на кончиках пальцев, она чувствовала себя ужасно. Нет, ну конечно она была рада, что у неё наконец получилось, но тело ныло от усталости, мышцы болели, ноги и руки дрожали так, что было сложно передвигаться. Тогда она всерьёз испугалась, а потом и первый раз в жизни проспала. Браун едва разбудила её на следующее утро, но Гермионе казалось, что она не ложилась вообще. Со временем стало легче, и после каждого беспалочкого заклинания появлялась только ужасная усталость. В-третьих, сложное заклинание — смертельный приговор. То есть попытка наколдовать Патронус, Адское пламя, Дезиллюминационное, Непростительные, и любое другое заклинание повышенной сложности приводит к моментальной смерти. Энергия, необходимая для того, чтобы наколдовать подобное, буквально разрывает волшебника изнутри. В-четвёртых, три даже самых лёгких заклинания с помощью беспалочковой магии за один день — опять-таки смертельный приговор. Два заклинания — сильное истощение. Так что больше одного беспалочкового в день — глупость. В-пятых, на беспалочковое заклятие в среднем уходит пятнадцать-двадцать секунд, на заклятия с помощью палочки — одна-три секунды. Получается, в бою от беспалочковой магии мало пользы. Только если очень повезёт. А вот на обучение уходят годы. Гермионе понадобилось три. Так разве не странно, что владеющая беспалочковой магией Кортес вдруг оказывается заперта с девятью людьми, у которых нет палочек? То есть попадает в едва ли не единственную возможную ситуацию, где у неё есть реальное преимущество. Хорошо, никто не знает, что такое преимущество есть не только у Кор… — Привет. Гермиона едва не вскрикнула от неожиданности, когда за её спиной раздался спокойный женский голос. Она резко повернулась на каблуках и, немного замешкавшись, приветственно кивнула стоящей перед закрытой дверью Кортес. И как она умудрилась так неслышно войти? — Я предупреждала, что зайду. Гермиона снова кивнула. Словно безропотный, загипнотизированный жёлтыми глазами удава мышонок, пойманный на горячем. — Я могу присесть? — снова спокойно, подчёркнуто вежливо. Очередной кивок в ответ. Кортес окинула Гермиону внимательным взглядом зелёных глаз и села в кресло. Её поза — обманчиво расслабленная, открытая. Взгляд — прямой. Задумчивое, но решительное выражение лица. Мягкая полуулыбка на губах. Гермиона почувствовала себя не в своей тарелке. Она видела Кортес в школе — немного стеснительную, хрупкую девчонку. Видела Кортес позавчера — такую же, как в школе. И вчера — не очень-то стеснительную и совсем не хрупкую. Вопреки телосложению. Она села на диван, а не в соседнее кресло, желая оставить себе побольше пространства для манёвра. У её непрошеной гостьи были все шансы оказаться «художником». Нельзя расслабляться. Кортес упёрлась локтями в подлокотники и сложила ладони в замок. Казалось бы, закрытая поза должна была насторожить, но Гермиона только выдохнула едва слышно: чтобы наложить беспалочковое заклинание, все пять пальцев одной руки нужно сложить вместе. Положение рук Кортес такого не позволяло. — Белый флаг? — уточнила Гермиона сухо. И едва удержалась от того, чтобы хлопнуть себя ладонью по лбу, когда поняла, что и кому сказала. Вмиг стало жарко, и Гермиона вцепилась руками в кровать в тщетной попытке найти опору. Знающе-понимающая улыбка в ответ заставила волосы на затылке встать дыбом. — А мы воюем? — поинтересовалась Кортес, не переставая тепло улыбаться. Не фальшиво, не приторно сладко — в самом деле тепло. Так улыбаются достойному сопернику перед игрой. Говорящая улыбка: мол, не так уж и важен исход. Когда получаешь бесценный опыт, проигрыш приравнивается к победе. Что ж, поздно оправдываться. А может, Гермиона была попросту слишком взвинчена после вчерашнего и теперь специально напрашивалась на открытый конфликт. — Ты подозреваешь меня. И не говори, что нет. Так что вряд ли наши отношения можно назвать нейтральными. — В плане подозрений у нас абсолютная взаимность. И не говори, что нет, — вернула шпильку Кортес. — Забавно, что именно ты заговорила вчера о подозрениях, Корт… — та приподняла брови, и Гермиона нехотя исправилась: — Марсела. На Хаффлпаффе ценят дружбу, а твой вчерашний вопрос скорее убивает её, чем… — Я — не Джинни, — заметила Кортес, слегка поджав губы. Она права. Права! Если кто и виноват, то это Джинни. Кортес её не заставляла и не подговаривала, даже будь она трижды «художником». Гермиона не имела никакого права спускать всех собак на невинного человека. Но осознать и перестать злиться — разные вещи. — Прости, — буркнула Гермиона еле слышно. — Лучше начистоту поговорить о подозрениях, чем… — Кортес замолчала и спустя пару секунд продолжила: — Иначе какая это дружба? Гермиона подняла голову и прищурилась. Кортес не знала ситуацию от и до, но своими словами возводила стену между Гермионой и Джинни. Вчера она задала провокационный вопрос, ответы на который не принесли ничего хорошего. И вот сейчас — это. Если все перессорятся — «художник» окажется в выигрыше. Гермиона все сильнее и сильнее убеждалась, что перед ней сидела виновница происходящего в «Дырявом котле». И если это так, то несложно догадаться, кого завтра утром здесь уже не будет… Кортес глубоко вздохнула, не отводя от Гермионы почти что гипнотический взгляд зелёных глаз. Можно ли читать мысли без легилименции? На тот миг Гермионе казалось, что да, запросто, её визави определённо могла. — Я догадываюсь, о чём ты сейчас думаешь, — сказала Кортес без обиняков. — И не собираюсь оправдываться или разубеждать тебя. Гермиона хмыкнула, приподняв брови в молчаливом «Да ладно?!», но Кортес никак это не прокомментировала. — Но у медали две стороны. «Художнику» выгодно, чтобы мы подозревали друг друга. «Художнику» выгодно, чтобы каждый мог доверять только себе, держать свои мысли и догадки только при себе. Ты согласна сыграть по его правилам? Нет, ну серьёзно?! Её действия как раз и приводят к тем последствиям, что по её же словам выгодны «художнику». Так к чему это всё?! — Если мы не можем собраться и по-человечески поговорить сейчас, то только усугубим проблему. Все догадки и подозрения непременно вылезут наружу. Но не тогда, когда их можно будет спокойно обсудить, а в самый неподходящий момент. Потому что все нерешённые вопросы любят напоминать о себе в самые неподходящие моменты. Самым неудачным способом. Как думаешь, чем всё закончится? Ничем хорошим, правда? Гермиона застыла, словно под Петрификусом. Перед глазами мелькнул город. «Хватит, Кортес, молчи! Не надо о нерешённых вопросах». Но из груди вырвался только еле слышный хрип. И Гермиона почти пропустила тот миг, когда маска ледяного спокойствия сползла с лица Кортес, обнажая холодную решимость. И ярость. Обжигающе горячую ярость. Не взгляд — дуновение ветра из Сахары. Холодный, как пустыня ночью, и горячий, как пустыня днём. Миг. Кортес моргнула — и маска снова на месте. «Она невольно зацепила свою же больную тему, когда заговорила о нерешённом», — догадалась Гермиона. — «Художник» либо допустил ошибку, которая выдаёт его с головой, либо боится, что мы поубиваем друг друга, — перевела тему Кортес. — Что ты имеешь в виду? — Все ножи из кухни пропали. Абсолютно. Теперь не порежешь ни продукты, ни… что-то ещё. — Если уж кому-то очень захочется порезать «что-то ещё», то здесь огромное количество стеклянных бутылок. — Вот только они не бьются. — Но… — …очень даже бились до этого. Как и флакончики для зелий, и стаканы, и тарелки. Они теперь тоже не бьются. Гермиона недовольно поджала губы. Так вот к чему всё шло. Флакончики для зелий не бьются, но флакончик в сумочке Гермионы почему-то разбился. А значит, Кортес намекала, что… — «Художник» мог всё заколдовать и после вчерашнего дня. И нет, я не говорю, что ты — «художник». Но и это не всё. Вчера днём, пока все спали, я обследовала кухню и склад, пропали не только ножи, но и ножницы с волшебным скотчем. Может, ещё что-то, я не заметила. Это был странный разговор, от которого у Гермионы начинала болеть голова. Они вроде бы выяснили, что подозревают друг друга. И что? Гермиона ощутила прилив раздражения. Она терпеть не могла чего-то не знать. И потому сейчас больше всего ей хотелось сильно встряхнуть Кортес и потребовать от неё ответ на один-единственный важный вопрос, а не ходить вокруг да около и слушать о пропажах. Вздохнув, она потёрла руками виски и несколько раз глубоко вздохнула. — Марсела, давай по сути, — сказала Гермиона резко, нетерпеливо. Если она и была в чём-то уверена, так это в том, что делала ошибку за ошибкой. Ей лучше было просто молчать и слушать. Позволить Кортес расслабиться, а не… Что если в этом вся суть? Сегодня никто не пропал, потому что никто не догадался. Что если «художник» убирал тех, кто его раскусил? Что если это его… её безумная игра? — Мне нужна твоя помощь, — сказала Кортес. — Моя помощь? — Именно, — Кортес без единого шороха встала с кресла и кивнула в сторону окна. Гермиона так же бесшумно поднялась с кровати и направилась в указанном направлении. Защитные заклинания частично блокировали Подслушивающие: случись кому-нибудь притаиться за дверью — до него долетали бы только обрывки фраз. Сомнительная защита, но всё же. Интересно, что Кортес тоже об этом знала. — Один нож у меня стоял отдельно. Я собираюсь сообщить об этом, но… не всем. — И? — Я скажу, что спрятала нож на складе. И если «художнику» так нужны все острые предметы, он придёт на склад… — И ножа там не будет? — предположила Гермиона. — Будет. И там буду я. Ты пойдёшь со мной сегодня в десять? Гермиона не сдержала нервный смешок. «Художница» приглашала её на ночную прогулку с ножом и при свечах. С ума сойти! — Марсела, ты… — Я почти уверена, что он придёт ночью. Загасить свечи не проблема. А идти днём «художнику» незачем — это риск. Если повезёт, мы можем его поймать. Темнота — это не только его преимущество, но и наше тоже. И что делать? Подыгрывать? — У «художника» должна быть волшебная палочка, — пробормотала наконец Гермиона, силясь изобразить заинтересованность. — А нас двое, и на нашей стороне элемент неожиданности. Ты уже знаешь, что я владею беспалочковой магией. А я теперь знаю, что ей владеешь и ты. У Гермионы сбилось дыхание: — Я не… — Твоя правая рука, — коротко объяснила Кортес. И Гермиона с удивлением обнаружила, что в какой-то момент во время их разговора сложила все пять пальцев вместе, как будто собралась колдовать. К щекам прилил жар. Казалось, её лицо горело. Всё тело в огне. Ей стало страшно. Впервые за весь разговор ей стало по-настоящему страшно. Кортес, глядя на неё, молча открыла окно. В комнату ворвался поток холодного воздуха, но и его было недостаточно, чтобы успокоиться. — Как ты можешь быть уверена, что не пытаешься пригласить «художника»? — тихо спросила Гермиона, внимательно наблюдая за реакцией. Но без толку: ни один мускул на лице Кортес не дрогнул. — Я не уверена. Но сегодня ночью мы это выясним. Ты пойдёшь со мной? — Да, — ответила она хрипло. Если уж «художница» решила бросить Гермионе Грейнджер вызов, значит, придётся её переиграть на её же поле. Не то чтобы Гермиона знала, как это сделать. Но время подумать было. — Я зайду в десять. В дверь постучали. Гермиона с Кортес переглянулись, но с места никто так и не сдвинулся. Спустя несколько секунд дверь отворилась, и внутрь вошёл Теодор Нотт. — «Художник» — парень, — заявил он без предисловий. И Гермиона едва удержалась от того, чтобы не расхохотаться истерически от такого заявления. Парень, ага, целых два! — Это твоё чистосердечное? — шутливо уточнила Кортес. Нотт фыркнул в ответ, кончики его губ слегка приподнялись. — Я вытер вчера следы крови страницей из твоего блокнота, — он перевёл взгляд на Гермиону. — Так что, кровь настоящая или нет? Ты выяснил? — впервые в голосе Кортес явственно слышалось нетерпение, любопытство. Да чёрт подери! Может, она и правда невиновна, а выводы Гермионы поспешны? Или это всё маска, притворство? Нотт зыркнул на неё недовольно. — Только вы двое видели, как я вытирал кровь, поэтому вчера… — Ах вот оно что! — театрально вздохнула Кортес. Думаешь, что тебя от большой и чистой любви вчера некий Теодор Нотт так страстно прижимал к стенке и спрашивал о всяких глупостях, а на самом-то деле… Гермиона едва сдержала смешок: выражение лица подтрунивающей над Ноттом Кортес выглядело очень забавно. — Заткнись, — буркнул Нотт скорее за неимением достойного ответа, чем потому, что в самом деле разозлился. Его лицо покраснело, и он окинул Кортес коротким заинтересованным взглядом исподлобья. Она улыбнулась ему в ответ. Мягко, открыто. Обольстительно, но в то же время невинно. И пускай Гермиона не могла назвать Кортес писаной красавицей — сейчас она была очаровательна. А румянец Нотта стал ещё более заметным. — Кажется, ты собирался рассказать нам о своей теории? — спросила Кортес, когда пауза затянулась. Выражение лица у неё — хитрое-прехитрое. Нотт открыл и закрыл рот, шумно втянул ртом воздух, но ничего не сказал. Выглядел он так, будто то ли собирался гаркнуть сердито, то ли в самом деле не отказался бы провести время в компании Кортес у ближайшей стены. Гермиона не удержалась от ехидного: — Я могу выйти на пару минут. Мне несложно. Кортес заразительно рассмеялась, по-дружески сжав её плечо на одно короткое мгновение. Гермиона улыбнулась в ответ, но почти сразу сникла, сложила руки на груди в защитной позе. Как получилось, что за всё время пребывания в школе она так и не нашла себе подругу, с которой можно было бы столь безобидно подшучивать над каким-нибудь условным Ноттом? Поговорить о ни разу не условном Малфое и… — Может, хватит? — рявкнул Нотт. — В нашей ситуации можно сойти с ума, если воспринимать всё всерьёз, — пожала плечами Кортес. И Гермиона ощутила укол зависти: с её уст такие слова восприняли бы как наставление, поучение. Но в устах Кортес такое замечание звучало вполне органично и раздражения не вызывало. — Мы тебя внимательно слушаем, Теодор. — Я разорвал лист: одну часть оставил в кармане мантии, вторую спрятал в номере. Вечером, когда все собрались, я пытался привлечь внимание к тому, что у меня в кармане лежит нечто очень «ценное». Своим поведением — не словами. И почти сразу моё «сокровище» пропало. Вторую часть листа я нашёл чистой сегодня утром. Так что у нас четыре подозреваемых. — Может, на кого-то наложили Империус, — сказала Гермиона, скрестив руки на груди. Если Нотт не врал, то «художником» мог быть один из её троих самых близких друзей, а уж это она никак не могла принять. Нотт помотал головой. — Я говорил отдельно с каждым. Я задавал провокационные вопросы. У всех был шанс хотя бы намекнуть, если что-то не так, но… — Нотт развёл руками. Гермиона неловко попятилась и плюхнулась на диван. — Почему мы вообще должны тебе верить? Кто сказал, что ты не?.. Нотт посмотрел на неё со злобой: — Прекрасно. Я и сам найду «художника», — заявил он с непоколебимой уверенностью в голосе и вышел, громко хлопнув дверью. — В десять, — скороговоркой напомнила Кортес Гермионе и тоже кинулась к выходу. — Теодор, подожди! — донеслось из-за закрытой двери. Закрыв лицо руками, Гермиона откинулась на подушки. Нотт мог соврать, чтобы втереться в доверие. То же самое он мог сказать и мужской половине их сумасшедшего дома. Сказать, что «художник» — девушка. И таким образом перессорить между собой всех. Отличная тактика, разве нет? Вздохнув, Гермиона осознала, что могла бы придумать тысячу оправданий, лишь бы ей не пришлось лицом к лицу столкнуться с вероятностью того, что кто-то из её близких друзей мог оказаться «художником». Нотт ошибался. Точка. Нотт просто не мог быть прав. Раздался стук в дверь. Гермиона глухо застонала и поднялась с кровати. Да что же это за день такой, что и пять минут нельзя просто полежать и подумать?! — Гермиона? Ты там? — послышался из-за двери голос Гарри. И ей вдруг очень сильно захотелось быть не «там». Чтобы он не мог войти и сказать нечто вроде «Я не хочу вмешиваться, но мы с Джинни встречаемся и бла-бла-бла», но означающее на самом деле: «Ты знаешь, Гермиона, я понятия не имею, права ли Джинни, но она моя девушка, так что наша с тобой дружба в прошлом. Забудь и про меня, и про Рона, и про Джинни. В конце концов, Уизли всегда мне были дороже, чем ты». И Гермиона обязательно его поймёт и ответит: «Да, Гарри. Но как только всё выяснится, мы же снова будем общаться?», что будет означать «Вот и всё». И половина маленького мирка, в котором Гермионе было так комфортно и уютно, полетит во все треклятые тартарары. Широко улыбаясь, Гермиона открыла дверь. — Привет, Гарри. — Привет, — он, явно подавленный, невыспавшийся и уставший, удивлённо на неё посмотрел. — У тебя такое хорошее настроение… «Хорошее? Полуистерическое…» — Это значит, что ты что-то выяснила? — Нет, и пытаюсь относиться к этому позитивно, — слукавила Гермиона, продолжая улыбаться. Она не расплачется, если он встанет на сторону Джинни. Не расплачется, не дождётесь. — Отличное решение, — подытожил Гарри, хотя в зелёных глазах плескалось недоверие. — По поводу вчерашнего… «Улыбка, а не оскал, Гермиона. Улыбка». — Джинни так толком и не объяснила, почему она тебя подозревает и… Почему мы до сих пор стоим на пороге? — перебил сам себя Гарри, заметив вышедшего в коридор Невилла. — Привет. — Привет, обед через пятнадцать минут, — сообщил Невилл. — Спасибо, — ответила Гермиона, подняв голову и посмотрев на часы. Невилл кивнул и направился в сторону лестницы. Проследив за ним взглядом, Гермиона вздохнула и отступила вглубь комнаты, позволяя Гарри войти в номер. — Тебе-то она что-то объяснила? — уточнил он, когда они оба присели на краешек кровати. — Ты имеешь в виду, кроме того, что я не так посмотрела на Луну? — не удержалась от язвительного замечания Гермиона. Гарри хмыкнул. — Мы с Роном полдня уже пытаемся её разговорить. Я ничего не понимаю, если честно, но… «Вот и момент истины», — горько подумала Гермиона. — …даже не думай, что никто из нас не пришёл раньше, потому что мы поверили, что ты «художник». Мы просто хотели добиться от Джинни хоть сколько-нибудь внятного объясн… — На самом деле, у неё есть ещё одна причина, — признала Гермиона и рассказала, что на самом деле произошло с флакончиком. — Если Джинни не видела, что он там, или же не поняла, что она его разбила, то… — Гермиона многозначительно развела руками. — Чёрт, как же это всё не вовремя! — Гарри привычным движением взъерошил свои тёмные волосы и вздохнул. — Как если бы такое вообще могло произойти вовремя, — закатила глаза Гермиона. — Не могло, просто… Я ещё никому об этом не говорил, так что ты тоже молчи, ладно? — и такое чувство, что они снова в Хогвартсе, и профессора Дамблдора больше нет, и Гарри всё тот же немного потерянный мальчишка, который понятия не имеет, что делать дальше. Зато твёрдо намерен действовать. Твёрдо намерен бороться до конца. Гермиона коротко кивнула. — Вообще Джинни должна была узнать первой… Короче говоря, тут такое дело… Ну… — Гарри выдохнул, смотря на Гермиону почти что с мольбой, и она ощутила, как у неё упало сердце. Святой Мерлин, да что же Гарри натворил?! Не «художник» же он в самом деле! — Гарри, ты меня пугаешь, — выдавила она наконец, не отводя от него обеспокоенного взгляда. — Я хочу расстаться с Джинни, — выпалил он на одном дыхании. Гермиона посмотрела на него ошарашенно, засомневавшись, что она не ослышалась. — Но у вас же всё было хорошо. Разве нет? Он пожал плечами. — Сперва всё было плохо из-за смерти Фреда. А после становилось только хуже и хуже. И в общ… — Подожди, давай вечером. Нет, лучше завтра утром. Нам пора спускаться вниз. Мне, кстати, тоже нужно с тобой кое о чём поговорить. И… иди сюда, — она порывисто потянулась к нему и заключила в свои объятия. — Ты чего? — рассмеялся Гарри, хоть и обнял её так же крепко. — Решила, что мы тебя бросили, да? — Да как ты мог такое подумать?! — тут же возмутилась Гермиона, ощущая, как к щекам приливает краска. Но Гарри в её ложь не поверил. — А мы ещё считали тебя умной, — отстраняясь, закатил глаза он, и Гермиона легонько ударила его по руке.***
Когда они с Гарри спустились в бар, где уже собрались все остальные, там царила тишина, нарушаемая только звяканьем вилок. После коротких приветствий, Гермиона села за стол между Гарри и Малфоем, и все продолжили изображать глубочайшую заинтересованность содержимым собственных тарелок. В баре было холодно. Не потому, что было холодно за окном, или кто-то наложил заклятие. Из-за атмосферы недоверия. Все сидели с отрешённым видом и только изредка поглядывали друг на друга. Гермиона невольно вспомнила слова Кортес о том, что переговорить всем нужно сейчас, иначе будет слишком поздно. Вот только уже было слишком поздно. Гермиона посмотрела на Кортес, и когда их взгляды встретились, поняла: она пришла к тому же выводу. На долю секунды в её зелёных глазах отразилась паника — и Гермиона невольно распереживалась сама. Но уже через миг Кортес ей улыбалась, спокойная и уравновешенная, как обычно. Жаль, Гермиона так быстро приходить в себя не умела. Слева от Кортес сидел Нотт. Он сжимал вилку так крепко, что, казалось, она непременно согнётся под его натиском. Его колючий, предельно внимательный взгляд исподлобья то и дело скользил то по одному, то по другому присутствующему. Справа от Нотта — Астория Гринграсс. Она сидела словно на иголках, часто теребила завязки мантии, как будто собиралась вот-вот встать, открыть входную дверь и пулей вылететь из бара. Она ни на кого не смотрела и, очевидно, была сосредоточена на чём-то своём. У Малфоя на лице было непроницаемое выражение. Гермиона не могла быть уверена, но в общем он казался спокойным. Гарри снова выглядел озадаченным и очень печальным. У Рона под глазами были огромные мешки, его белки глаз, как кровь с молоком — бело-красные. Он несколько раз вроде как хотел завести разговор, но, видимо, был слишком уставшим, чтобы придумать что-то стоящее, а потому молчал. Но за поведением окружающих наблюдал так же пристально, как и Теодор Нотт. Джиневра Уизли время от времени бросала настороженные, полные подозрения взгляды в сторону Гермионы. Невилл был сильно подавлен, и весь его вид буквально кричал: «Просто заберите меня отсюда! Срочно!» Кто из этих людей был «художником»? И как они все умудрились потерять доверие друг к другу в первые же два дня взаперти? Взгляд Гермионы снова упал на Джинни. Если посмотреть правде в глаза, то именно из-за её действий Гермиона не узнала на вчерашней встрече ничего полезного. Из-за действий Джинни сейчас выглядели такими вымотанными и уставшими Гарри и Рон, которые (на минуточку!) авроры, а значит, «художник» должен был их нейтрализовать в первую очередь. Так не сделала ли огромную глупость она сама, когда солгала, чтобы её «подруга» не попала под подозрение? «С соком что-то не так», — эта мысль зародилась где-то на краю сознания, когда взгляд задумавшейся о поступках Джинни Гермионы упал на стоящий перед ней стакан. Возможно, проблема была в освещении, но слишком уж сильно апельсиновый сок отдавал синевой. Такой эффект могли дать несколько капель Успокаивающей настойки, но кто добавил их в её сок? Только в её ли? С одной стороны, Гермиона не отказалась бы от двадцати четырёх часов спокойствия, а с другой — настойка вызывала сонливость, которая была несовместима с запланированной на десять вечера встречей. Мог ли кто-то ещё узнать про встречу? Сидящая напротив Кортес смотрела настороженно. Было заметно, что сама она не понимала, в чём проблема, но по реакции Гермионы догадалась: что-то не так. Вслух Кортес так ничего и не сказала и к стакану тоже не притронулась. Остальные «люди в сером» их «переглядок» через стол не заметили. А если и заметили, то никак себя не выдали. В конце концов, напряжённое молчание начало порядком действовать на нервы. И Гермиона не выдержала. Она быстро доела яичницу с беконом и встала из-за стола. Никто и слова ей не сказал, когда она молча вышла на кухню, помыла тарелку и вилку, оставила стакан с соком на столе и поднялась к себе — спать. Ведь вскоре ей предстояла долгая бессонная ночь. Или короткая — если Кортес в самом деле «художник».