Чёрные струны (Black Chords)

i. касаясь непокорных черных струн | внутри тебя | втягивает в фейерверк безумия | танцы на краю «нас» (Поттер) У Джеймса жаркий рот. Его дыхание — словно обжигающий пар, губы оставляют ожоги, и в каждом поцелуе неизменно — жгучая страсть. — Давай, — тихо говорит он, сгибает колено и опускает руку, устраиваясь удобнее — Джеймсу всегда нужно, чтобы было удобно, а вот Сириус может и без этого, — и когда Джеймс вытягивается, его горячий рот вновь приближается, Сириус ощущает зубы и язык, и теплые, мягкие (равнодушные) губы, прижимающиеся к его губам. Они занимаются этим постоянно, и им все мало. Во всяком случае, Сириус не целоваться хочет, а почувствовать, как сильные пальцы сжимают его руку, твердые мускулы касаются лица, а жесткая щетина — члена. — Да, — выдыхает Джеймс ему в губы, — о Господи, да, вот так… Если сейчас отодвинуться, приподняться на локтях и посмотреть на Джеймса — рот приоткрыт, взгляд ползет по телу вниз, — может, тогда Сохатый уступит, перестанет целоваться и начнет тереться об него: быстрее, сильнее. Если бы только расшевелить Джеймса, заставить прикасаться, получать удовольствие — и делать это так грубо, как ему хочется, — может, он вспомнит, что Лили слишком нежная, слишком хрупкая, слишком… — Сними их, — рычит Сириус, стягивая с Джеймса трусы, и ерзает, прижавшись к нему. Чертовы кровати слишком узки для двоих, и Заглушающие чары не могут помешать пологу колыхаться – Ремус с Питером замечают это, посмотрев в их сторону. Сириус замирает, прижимая ладонь к животу Джеймса, а другой упираясь в простыни, не позволяя Поттеру шевелиться. И вот член уже во рту у Блэка, прежде чем Сохатый успевает отреагировать или возразить, оттолкнуть его и пробормотать «Не надо, Бродяга, перестань, дружище». Сириус закрывает глаза и представляет то, что хотел бы увидеть: черные волосы, взъерошенные от их возни, а не от квиддича; он отсасывает, и Джеймс пристально смотрит на него тяжелым взглядом, а не таращится в потолок, думая о ней; и когда-нибудь настанет день, когда Поттер наконец-то сам сделает первый шаг, прижмет к стене и станет вбиваться в него, и позабудет, как выглядит Лили. Лили не была с ним семь лет — по крайней мере, не так, как Сириус. Она никогда не видела Джеймса, когда тот отчаянно скучал по дому, или когда ему в голову приходила блестящая идея, от которой он терял сон, или настолько пьяным, что отключался в луже собственной мочи. Лили с ними недавно, и такая манерная — она не поймет этого. Разозлившись, Блэк удваивает свои старания, шире открывает рот и делает все возможное, чтобы Джеймсу было хорошо, чтобы заставить его остаться; и когда Поттер кончает, Сириус в самом деле верит — как, впрочем, всегда, — что в этот раз — вот в этот раз — Джеймс передумает. — Ох блядь, — стонет Поттер, лениво ухмыляется и проводит ладонью по волосам Сириуса, будто хочет оттолкнуть его. — Спасибо, старик. Прежде чем Блэк успевает сползти с постели, Джеймс уже храпит, и Сириус не знает, что бесит его больше — то, что он сейчас сделал, или то, что сделает это снова. ii. разорванный круг | сентиментальные глупцы с золотым «Я люблю тебя» в глазах | но я не такой дурак, чтобы верить (возлюбленная-грязнокровка-гриффиндорка-Лили) Лили холодна как лед. Бледные, безжизненные руки медленно гладят его спину, бесчувственные губы прижимаются к шее, и прежде чем она произносит хоть слово, Снейп понимает — все кончено. — Ну так иди, — говорит он, грубо отталкивая девушку, тыльной стороной ладони стирая с губ вкус ее упрямства, ее нерешительности. Распахнув глаза, она склоняет голову набок, и это нечестно, потому что теперь волосы падают ей на плечо вот так, они густые, и пахнут, как должны пахнуть волосы — волосы Лили… Лили — и о его слабостях она знает больше, чем кто-либо другой, а это нечестно. — Давай, иди к нему, — повторяет Снейп, стараясь говорить ровно, не меняясь в лице. — Я понимаю. Лили внимательно смотрит в ответ, губы ее приоткрыты. — Что ты понимаешь? — говорит она наконец. — Думаешь, будто так хорошо меня знаешь? Знаешь, чего я хочу? А он не может ничего на это ответить, вообще ничего, потому что не знает, чего хочет Лили, и никогда не знал. Снейп понимает — ей нужен герой, а не злодей. Победитель. Гриффиндорец. Он знает — в ее крови больше грязи, чем у него, и заставить всех забыть об этом сможет только чистокровный. Но он понятия не имеет, что в таком случае, Лили нужно от него. Снейп знает, из-под кого она только что вылезла — и как опозорена будет, когда поймет, что ему это известно. Снейп почти улыбается. — Да, — тихо произносит он, пристально глядя на девушку. — Я знаю, чего ты хочешь. Он быстро хватает Лили, осознавая: она сопротивляется только для вида. Пусть гриффиндорец позже обнаружит синяки, листья в ее волосах, пятна на лице. Она разводит ноги, выгибается на земле — каблуки в грязи — одну руку кладет под голову, а второй отодвигает свои трусики — для него. Снейп засаживает ей, и Лили задыхается, изгибается, извивается, шепчет «Северус», и царапает ему левую ногу каблуком. Снейп не знает, кончила она или нет, и ему плевать. Все равно с девчонками нельзя сказать наверняка. Он ее использует для собственного удовольствия, чувствует, как член набухает и вздрагивает в ней, а когда его грудь соприкасается с грудью Лили — как сердце колотится в унисон с ее сердцем. Если бы он только мог убедить себя, что она ничего для него не значит. Снейп длинно и прерывисто вздыхает и позволяет Лили обнять его, позволяет ей прижать его голову к своему плечу, позволяет гладить по волосам и шептать на ухо, что все будет хорошо. Гриффиндорцы ведь всегда так говорят — неважно, празднуют свадьбу или заколачивают гроб. Все будет хорошо. Мысли о ней, ее прикосновения, вкус, потная кожа, влажный запашок духов и Поттера внезапно вызывают у него тошноту. Снейп отталкивает девушку и откатывается на траву, натягивая брюки, Его лицо застывает заученной брезгливой маской. — Северус, послушай, это в самом деле… Как бы ему хотелось набраться духу и ее ударить. Однако Снейп с трудом поднимается на ноги, заправляет рубашку, накидывает на плечи мантию и быстро уходит к замку, прежде чем Лили успевает сказать хоть слово. В конце концов, это не имеет значения. Она не имеет значения. Он найдет другую девчонку, которая ему даст — какую-нибудь девчонку со спутанными волосами, пасмурными глазами и чистой, красной кровью. И в один прекрасный день, когда подвернется случай, он отомстит Джеймсу Поттеру. iii. ты выбираешь свою сторону, я — свою Гребаный Снейп бледен чуть ли не до синевы. — Какого черта ты сюда приперся? — яростно выплевывает Сириус, закатывая рукава и хватая мыльную тряпку. Он так скребет котел, будто хочет дыру в нем протереть. — Подумаешь — влетел я на эти ебучие отработки… да пошел ты на хер! Я снова бы это сделал. — Ты пятно пропустил. — Голос у Снейпа тихий и противный. Нет, только не сегодня. Сегодня у Сириуса не хватит терпения выслушивать это. Сегодня — поход в Хогсмид, сегодня — свидание у мадам Паддифут, и чай, и лепешки, и поцелуи украдкой, и кружева, и чужая ладонь в руке. — Пошел на хер, Сопливус. — Ты это уже говорил. Что, истощил весь свой впечатляющий словарный запас, Блэк? Ну, вот теперь с него достаточно. Сириус швыряет котел в мойку и решительно идет через комнату, хватает Снейпа, толкает его к стене и рычит: — Ты что-то хотел мне сказать? Губы Снейпа изгибаются в презрительной усмешке, а черные, как жуки, глаза пристально смотрят на Блэка. — Чудесный день для свидания в Хогсмиде, правда? — мурлычет он, обдавая горячим дыханием лицо Сириуса, и тот сжимает кулак крепче, прижимая Снейпа спиной к неровной стене. — Я слышал, твой дружок отправился туда сегодня, чтобы заполучить некую смазливую, мокрую… — Заткнись на хрен! — обрывает его Сириус, подаваясь вперед и хватая Снейпа за горло. Их тела сталкиваются и переплетаются, вспыхивает ярость, выступает пот. Заткнись заткнись заткнись. — Какое тебе дело до того, с кем он! — огрызается он. — Или тебе есть дело до того, с кем она? И тогда лицо Снейпа меняется: вздрагивает и каменеет, и в то же время он пытается казаться равнодушным, а у Блэка отвисает челюсть, потому что вот оно что, вот оно, блядь, что — дело в Лили, и Сириус не может сдержать безумного смеха, который рвется из его раздираемой чувствами груди — Это тебе хочется чего-нибудь смазливого и мокрого, — выдыхает он, — да, Сопливус? — Блэк прижимается к нему и трется бедрами, тяжело дыша, так что дыхание касается щеки Снейпа. — Ты пришел посмотреть, кого бы еще из гриффиндорцев трахнуть? Снейп отталкивает его на мгновение и вытирает лицо, он задыхается и кажется еще бледнее, чем обычно, но Сириус не отпустит его — только не сейчас, когда узнал такое. Он снова толкает Снейпа, снова прижимает его к стене и кладет ладонь ему между ног, и шепчет, склоняясь к уху: — Ты ее вот этим трахал? Вот эта тряпка на нее вставала? А может, рассказать об этом Джеймсу? — Сириус сжимает пальцы. — Посмотрим, сможешь ли ты, когда он тебя отделает, ходить прямо хотя бы через неделю. От этого Снейп вспыхивает и – прежде чем Сириус осознает, что потерял контроль над ситуацией – пробирается рукой вниз, под ткань его брюк. — Захлопни пасть, Блэк, — шипит он, низко и хрипло. — Давай, рассказывай Поттеру, что хочешь. Уверен, Лили будет рада услышать о том, что гриффиндорские мальчики вытворяют по ночам у себя в спальне. Вот так. Карты на стол. Сириус прищуривается, но руку не убирает, хотя его мутит при одной мысли о вялом члене, который он стискивает. Снейп смотрит Блэку в глаза, и в комнате становится холодно, словно стены обрастают арктическим льдом. Грудь Сириуса вздымается, он пристально смотрит на Снейпа, пытаясь бороться с картинами, хлынувшими в его мозг: Снейп трахает Лили, заставляет наклониться, задирает ей кружевную розовую юбку, и это почти забавно, Блэк едва сдерживает смех — потому что теперь знает о ней больше Джеймса; и, хотя недавно он и угрожал Снейпу, вовсе не горит желанием повторять это Сохатому. Мысль о том, что Джеймс трахает снейповы объебки почему-то возвращает ему надежду, и он снова ощущает – в этой пакостной ситуации у него есть козыри. Блэк двигает рукой. — Терпеть тебя не могу, — рычит он, но Снейп только облизывает губы, и по его лицу нельзя прочитать ничего. — Что он тебе говорит, — глухо спрашивает Снейп, — о ней? — Он сильнее вдавливает ладонь, и Сириус сдерживает готовый вырваться стон. Так вот зачем это все. Блэк хочет оттолкнуть Сопливуса, сказать, что это полный бред и вылететь из класса, но склоняется к уху Снейпа. — Глаза, — шепчет он, потому что, черт возьми, эта игра ему знакома. — Он любит эти ее, блядь, глаза. И как она покачивает бедрами, когда ходит. Снейп со свистом втягивает воздух, прижимается к Сириусу и трется об него. — И как она откидывает голову, когда он целует ее шею… о господи. Твою мать! — Брюки Сириуса уже расстегнуты, и пальцы Снейпа обхватывают его член, лаская долгими, сильными движениями, а сам Сопливус утыкается лицом Блэку в плечо. — Нет, погоди! Что она говорит о нем? — Он забавный, — выплевывает Снейп. Голос сухой, надтреснутый и злой — такого Блэк ни разу не слышал. — Смешит ее. Превращает посреди урока перья в розы и дарит. И прочая такая чушь. Сириус забирается под рубашку Снейпа и проводит ногтями по голому животу вниз, представляя ухмылку Поттера после какой-нибудь проделки, и то, как однажды вечером Джеймс, сидя на кровати в одних трусах, с влажными волосами и крепко сжимая палочку, четыре часа практиковался в этом гребаном заклинании с превращением перьев. — Чего ты хочешь? — шепчет Сириус, рывком расстегивая штаны Снейпа и притискиваясь к нему. Снейп молча подается ему навстречу, и в комнате воцаряется тишина, прерываемая лишь горячечными стонами и тяжелым дыханием. Влажные руки держат крепко, а с пересохших губ вот-вот сорвутся слова нежности, предназначенные другим. Блэк чувствует, как боль и возбуждение захлестывают его до кончиков пальцев, внутри все сжимается, и такой стояк, что больно; Сириус не хочет этого, но то, чего он хочет, ему недоступно; и он позволяет пустоте заполнить голову, думает только о том, как приятно отдаться отчаянию, и, закрывая глаза, почти представляет, как щеку царапают очки Джеймса, и как его ласкает твердая, покрытая мозолями ладонь Поттера. iv. арктический лед | мое сердце спокойно | прикуси язык | вкус крови | отстраненный Блэк — самое подходящее имя для него. Темный, порочный и жаркий, как уголь. Выжженный. Снейп никогда не поймет, зачем вошел в этот кабинет в первый раз, и почему неизменно возвращался сюда — снова и снова, запирал дверь заклинанием и как зверь срывал с Блэка одежду, отчаянно желая трахнуть его или убить. Или и то, и другое. Он пахнет Поттером, пахнет гриффиндорским успехом, ухмылками в тридцать два зуба, хлопком ладони по плечу и смехом посреди отработки. Он весь сочится привилегиями: школьный любимчик, предмет мечтаний любой девчонки и зависти любого мальчишки. Он не ходит, а шествует, не говорит, а изрекает, и не думает больше пяти минут ни о ком, кроме самого себя. Нет, неверно. Об одном человеке он думает. Думает постоянно. Но они не такие дураки, чтобы искать утешения друг в друге; во всяком случае, Снейп приходит к нему не за утешениями. Он приходит потому, что хочет почувствовать, как пальцы вцепляются ему в волосы, хочет видеть, как его колени ерзают по жесткому полу, хочет чувствовать, как обжигает бедра, а член скользит в глотке. Снейп хочет этого, чтобы стало достаточно больно, чтобы забыться и наконец — наконец! — перестать думать о ней, хотя бы на двадцать минут. Снейп хочет знать — у него было все, что может быть у Поттера, и даже больше. Он хочет знать, что победил. И поэтому Снейп возвращается, вечер за вечером, все эти месяцы, все эти годы, и Блэк неизменно здесь. Он не задает вопросов, потому что возвращается сюда по той же самой причине. Каждый раз, когда все заканчивается, когда толчки, хватка и грубое проникновение пальцев замедляется до едва заметных прикосновений, когда Снейп кончает, скривившись и ощущая жаркое влажное о Господи внутри себя, то прижимается щекой к холодной, твердой поверхности стола и медлит, переводя дыхание. За это время он успокаивает свое сердце, и оно не успевает распалиться, не обманывает его, что это больше, чем просто секс. Сердце не трепещет и не колотится, как, бывало, заставляла его трепетать и колотиться она. Снейп замерзает до озноба, и думает о Блэке у себя за спиной, который поправляет брюки и занимается тем же самым. Блэк отрезвляет себя вкусом крови: кончая, он кусает губы или язык, и Снейп видит, как его лицо искажается от боли, и ярости, и медного привкуса во рту, который помогает Блэку считать, что происходящее причиняет ему только страдание. Оно жаркое и холодное, бледное и сожженное дотла. Однажды — война уже была в разгаре — Блэк произносит нечто странное. Обычно они вообще не разговаривают, но этим вечером, когда все закончилось, Блэк толкает его к двери и негромко шепчет на ухо: — Побереги его, хорошо? Ты… ты ведь можешь это сделать, — он медлит, — для меня, ладно? То есть… не для меня, а… ну, в общем… — Нахмурившись, он испытующе смотрит на Снейпа. — А она? — тихо спрашивает Северус, чувствуя, как застывает его и без того холодное сердце. — Я пообещаю, если ты приглядишь за ней. Долгую минуту они пристально смотрят друг на друга, а потом Блэк кивает, и в следующий миг Снейп оказывается снаружи, где падает снег, страстно желая оказаться от Блэка как можно дальше. По крайней мере, до следующей встречи. Они стоят друг друга, уничтожают друг друга, и Снейп совсем не удивлен, что оба не сдерживают обещание. — конец –