Человек Слова

Когда Оуэну было семнадцать, его брат вернулся домой на побывку и застукал в гостиной, трахающимся с парнем прямо перед телеком. Оуэн не помнил, который из матчей Шпор¹ показывали. Да и вряд ли это было важно. Вообще-то, могло бы быть и хуже, хотя в тот момент он всё равно был порядочно взбешён. Деккард оттащил парня даже раньше, чем он понял, что в доме есть кто-то кроме них — это был какой-то произвольный мудила из бара, и запоминать его имя Оуэну нахрен не было нужно, — и вколотил в потрёпанный бежевый ковёр своими кулачищами. Оуэн услышал хруст, с которым сломался нос парня, но был занят застёгиванием ширинки, к тому же вряд ли там всё ещё было, кого спасать. Насколько он знал, в случае с Деккардом мало у кого были шансы. “Трахнешься с каким-то другим мужиком — и я его убью,” рявкнул Деккард, вышвыривая избитого кретина за дверь, прямо на улицу. К копам он не побежит, в этом Оуэн был уверен — репутация у Деккарда Шоу была уже тогда. Может их милая деревушка и не была таким уж стереотипным местом регулярных бандитских разборок, но и кровавых стычек на ножах хватало — и на школьном дворе, и за углом у магазинчика. Оуэн обычно их затевал; Деккард доводил дело до конца. И Оуэн был взбешён, хотел наорать на него за то, что вот так внезапно объявился, как будто это нормально, вваливаться, не сказав ни слова, хотя по сути это уже был дом Оуэна — отец умер, а Деккард мотается по всему миру, — хотел высказать всё, что думает о человеке, который обломал ему вечер, потому что не то что бы его личная жизнь была заботой старшего брата, к тому же, когда он оглянулся на телек, Шпоры проигрывали уже 0:2, и он пропустил ржачный автогол. Они сели на диван, подальше друг от друга, и досмотрели остаток матча в гробовой тишине, пока Оуэн бесился и не думал о том, что он чуть не кончил, стоя на коленях на ковре и глядя, как Деккард ломает тому засранцу нос. Может быть они похоже больше, чем он хотел бы признать. Он был взбешён той ночью и на следующий день, и на следующий, и до тех пор, пока Деккард не вернулся на зарубежную базу, в какой бы грёбанной заднице она ни была, потому что он не сообщил Оуэну о своих планах, как впрочем и всегда. Он был взбешён, но через три месяца тоже пошёл на службу в армию, просто потому что делать что-то ещё ему нахуй не упёрлось, и вот тогда, как-то ночью, на него как будто сраное прозрение снизошло. Деккард не сказал если узнаю, что ты трахаешься или если увижу тебя трахающимся, или узнаю, что ты трахался. Нет, он сказал гораздо конкретней. “Трахнешься с каким-то другим мужиком — и я его убью,” сказал Деккард той ночью, и Оуэн до сих пор помнил, как он сказал это, его голос, выражение охуенно бешеной ярости на его лице. И да, Деккарда Шоу можно было обвинить во многих вещах, но уж никак не во лжи. “Трахнешься с каким-то другим мужиком — и я его убью,” сказал Деккард. Сидя на койке в казарме в своей новой курсантской форме, Оуэн решил проверить это. Найдёт кого-нибудь потрахаться и посмотрит, что будет. --- В первый раз он всё ещё был в Сандхёрсте². Он ждал шесть месяцев с того небольшого прозрения, тщательно обдумал перспективы и последствия несколько раз, решился, а потом отговорил сам себя от этого чёртовых шесть раз, а потом решил, что хуй с ним, почему бы и нет. Так что он выбрал самого крупного, жуткого и невъебенно самовлюблённого засранца из всех, что были, и осуществил свой план. План был хороший, надёжный, как ему казалось, особенно для 18-летнего кадета. Уломать Воллеса на минет за казармами было нетрудно — вряд ли хоть кто-нибудь отказался бы — а потом он соблазнил этого придурка, чтобы тот трахнул его на столе, на кухне, после отбоя как-то ночью, хотя он сильно сомневался, что это было гигиенично. Секс был не так уж плох, а вот столу не поздоровилось. Никто так и не узнал, кто его сломал. Честно говоря, догадок о том, что же случилось со столом, было даже больше чем насчёт Воллеса. Кадета Воллеса нашли в кювете, мёртвым, три дня спустя; судя по всему он нажрался в говно и споткнулся, по крайней мере так было сказано на дознании и в рапорте следователя, и хотя официально Деккарда Шоу не было в стране, когда это произошло, Оуэн знал наверняка. Его брат мог быть на редкость хитрым ублюдком, когда хотел, потому что Вооружённые Силы Её Величества явно постарались, тренируя его. Эта идея была нехерово захватывающей, если подумать, и он подумал. Разумеется это значило, что Деккард постоянно присматривает. Деккард постоянно присматривает за ним. И это раздражало, потому что нахер ему не был нужен старший брат, несущий круглосуточную вахту за его спиной, потому что у него всё под контролем тут, в Сандхёрсте, он сообразил, как нужно говорить, если хочешь, чтобы тебя слушали, он держал в узде бешенство, которое они оба получили в наследство от папаши, и он был попросту лучше большинства офицеров с их лоснящимися дипломами недоучек. Он-то и так был не промах, а уж когда дело доходило до изучения стратегии, на его фоне они смотрелись как дебилы слюнявые. Но он держал себя в руках, потому что время пришло, и у него были гарантии. Деккард действительно присматривает за ним. И он вовсе не шутил в ту ночь. Во второй раз он был младшим лейтенантом c повышением уже не за горами. Этот бритый придурок служил в его части и считал себя охуенно крутым мастером каратэ или таэквондо, или чего-то ещё в этом роде, воображал себя эдаким суровым мужиком, и когда они были на задании в Кандагаре, Оуэн начал к нему подкатывать в своём собственном неподражаемом стиле. Симонс был капралом с непомерно раздутым эго и вечными претензиями к вышестоящим, так что появление младшего лейтенанта моложе его на добрых восемь лет, отдающего ему приказы, явно не могло его порадовать. На этом Оуэн и сыграл. Он ухмылялся и подкалывал, и отправлял ублюдка на ночную вахту раз за разом, пока тот не вымотался и не взбесился до того, что окончательно сорвался, когда Оуэн издевательски послал ему воздушный поцелуй, идя к своей палатке. В палатке Оуэна всё и произошло, жёсткий перепихон на спальнике, в грязных камуфляжных брюках, едва спущенных до бёдер, Оуэн сжимал ногами талию Симонса, а лицо Симонса от ярости и возбуждения было багровым. Через шесть дней Симонс пропал. Его потом находили по кусочкам, раскиданным по дороге к базовому лагерю, а отправленные на поиски ещё долго выблёвывали содержимое желудков. Оуэн же только улыбался украдкой, пока они шли, подбирая останки, потому что даже где-то там, каждый день среди взрывов и пулемётных очередей, Деккарда по-прежнему напрягало, что его младшенький раздвигает перед кем-то ноги. Может это значило, что он так же доверяет своему суждению и во всём остальном. Эта идея ему нравилась. В том же духе это продолжалось годами. Оуэн продвигался по службе, получая новые звания, переходил из команды в команду, из страны в страну, из регулярной армии в SAS³, и большую часть времени он вообще не был уверен, есть ли у него брат. Кроме тех расплывчатых рапортов о том, что этот ублюдок Деккард Шоу провернул в Стамбуле или Сомали, или где-то в Южной Америке, и с кем бы он не говорил об этом, никто так и не сложил два и два, и не допёр, что тот самый Деккард Шоу — старший брат Оуэна Шоу. Оуэн был надёжным, хорошим офицером, хотя и своенравным временами, следовал приказам и выполнял порученную работу. Деккард же всегда был джокером, от которого не знаешь, чего и ждать. К тому же они и не слишком-то были похожи внешне. В том же духе это продолжалось годами. Каждый год один-два несчастных придурка склеивали ласты при весьма странных обстоятельствах, которые никто не мог объяснить, или же всё было кристально ясно и подносилось судмедэксперту чуть ли не на блюдечке — самоубийство или несчастный случай, пропавший без вести. Иногда это наводило его на размышления: о чём думали там, наверху, обучая Деккарда делать вещи, которые он делал. Впрочем иногда у него появлялось ощущение, что они точно знали, что он делал. В конце концов, он всегда знал, на что способен его брат. Когда они учились в школе, он один не боялся его. Он перепихнулся с гражданским контрактником в Берлине в то лето, когда ему было 24, а вернувшись на базу в старушку-Англию пару недель спустя, он увидел Деккарда, впервые за два года — он был уверен, что это был он, хотя они и слова друг другу не сказали, а Деккард даже головы в его сторону не повернул, оставшись в противоположном углу двора. Ту ночь он провёл, потея на простынях в неразумно дорогом гостиничном номере и думая о том, что его брат сделает с мужиком, который был с ним, задушит ли он его или зарежет, или сбросит его машину с моста, так же как с тем парнем из Сербии. Ещё был парень из его группы в Сандхёрсте, прямо во время миссии в Ираке, когда он только-только перешёл в Мобильный Отряд⁴. Они очень подробно обсудили тот случай с Воллесом, найденным в кювете, потому что оба прекрасно помнили тот день, как пошли слухи, когда он не вернулся с утренней пробежки, и как потом выяснилось, почему. Оуэн знал почему. Он это затеял, нарочно, а Деккард довёл дело до конца. Он думал о своём брате, когда кончал в этот раз, о выражении его лица, когда он впервые произнёс те самые слова дома, в Лондоне. Он подумал, что может было бы лучше, если бы это его брат был в нём, а не какой-то армейский еблан в звании капитана. Это было впервые — такие мысли о Деккарде — и возможно от их появления нужно было бы и забеспокоиться, но приводя себя в порядок он понял, что ему как-то всё равно. Может он и не впервые об этом подумал, в конце концов, и ирония была такая, что просто уржаться — он думает о своём гомофобном брате и его загонах на тему его же сексуальных предпочтений, одновременно подставляясь под кого-то и думая о том, что сделает его брат, думая о том, что его брат смотрит. Иногда он задумывался, молчаливо ли бесится Деккард, сидя перед экраном, в какой-нибудь очередной жопе мира или заводится от этого и втихаря дрочит на это, ненавидя себя за возбуждение, хотя такая идея звучала весьма сомнительно. Окончательно впадая в философствование, он приходил к мысли, что может быть из-за фантазий о том, как Деккард смотрит, становилось даже лучше. Может именно поэтому он продолжал это делать, раз за разом. В то Рождество, когда ему было 27, его команда была на базе в Кабуле. Все остальные, прилипнув к экранам, наперебой звонили по Скайпу домашним, оставшимся в Англии, и обсуждали запечённых индюшек и дерьмовые рождественские свитеры, и хотя им хватило такта удержаться от расспросов о доме и семье Оуэна, он чувствовал, что им любопытно — как и всегда. Он почти не рассказывал об этом, потому что решил, что так будет лучше, но отчасти и потому, что рассказывать было толком нечего — мама на кладбище, папа там же, никаких ныне живущих родственников кроме мудака-брата, который себе на уме, — но чуть только утро сменилось днём, а выпивка пошла быстрее, всё стало ещё хуже. День был не по сезону тёплым, и они сидели у складного стола на складных стульях под натянутым тентом, пили дерьмовый херес и ели омерзительные хот-доги, которые кто-то ухитрился состряпать из зажатых запасов бекона и сосисок. Запекли всё это дело на чумазом гриле, вынесенном из Лэнд Ровера, рядом с которым они и устроили костёр, как на настоящем барбекю, и тут один из парней поднял взгляд и умолк, и уставился куда-то, не замечая, что с тарелки по его пальцам стекает жир. Рождественский обед был, собственно говоря, так себе, но в этот раз таковой у Оуэна хотя бы в принципе был. “А это не...?” сказал он, и Оуэн, понимая, что лучше бы не смотреть, всё-таки обернулся. “Да, это он,” ответил он, отвернулся и хрустнул суставами пальцев. Его брат шёл по взлётной полосе, в лётном костюме, с его плеч свисал парашют, за спиной виднелись здоровенная армейская сумка и что-то, подозрительно напоминающее чехол для винтовки, ну или он прихватил с собой электрогитару, хотя первый вариант был куда как более вероятен. Прошло девять лет с тех пор, как он последний раз видел своего старшего брата, но не то что бы он забыл, как тот выглядит или чем зарабатывает. Когда день пошёл на убыль, быстро превращаясь в вечер, а потом в ночь, он трахался со стрелковым сержантом⁵ из корпуса морской пехоты США, прижатый лицом к ангару, в котором стоял модернизированный военный транспорт его команды. Он подстроил это, втянул сам себя в партию покера, хотя никогда не был заядлым игроком, по крайней мере не в таком смысле, и нарочно вывел этого Янки⁶ из себя, потому что тот казался подходящим кандидатом, и, блин, Рождество ведь, надо же и ему повеселиться. Но теперь, когда он насаживался на член стрелка и утыкался лицом в сгиб локтя, чтобы быть хоть чуть-чуть потише, теперь наконец пришло время. После стольких лет, настал этот момент. Деккард был здесь. Он знал это, даже не видя его на самом деле, потому что именно за этим он тут, и делает то же, что и всегда, потому что он уже давно пришёл к выводу, что единственным способом для Старшего Брата узнать, что он делал в те недолгие ночные часы, было никогда не спускать с него глаз. И он устроил целое представление из этого, резко подавался назад, прижимаясь к невезучему мужику, сержанту, прогибался в спине, подставлялся так, чтобы было лучше видно, чтобы выглядеть настолько жарко и грязно, насколько он мог. И конечно же, в мгновение ока что-то оттащило Янки прочь от него. Руки Деккарда смыкались на горле стрелка, когда Оуэн повернулся, и хотя тот и был морпехом, и явно был отлично натренирован, но Деккард, что ж, Деккард Шоу всегда был на каком-то совсем другом уровне. Борьба была недолгой, но было видно, что морпех считал, что победит, до тех самых пор пока Деккард ни согнул руку в локте, фиксируя его горло в страшном захвате. И пока в глазах стрелкового сержанта Мартинеса мерк свет, Деккард в упор смотрел Оуэну в лицо. Оуэн, не отрывая взгляда, смотрел на него, и член упирался в живот, потому что, боже мой, смотреть на то, как он работает, и не возбудиться было невозможно. И вдруг, прямо там, обнаружив невъебенный талант брата, потому что Оуэн не был уверен, что сам бы так смог — он, конечно, был хорош, но его навыки были больше техническими и по части стратегии, а руки влажными от пота — глядя, как Деккард небрежно роняет морпеха на землю, Оуэн почти услышал, как в голове что-то щёлкнуло, и всё стало на свои места. Трахнешься с каким-то другим мужиком, и я его убью — вот что сказал Деккард той ночью, когда Оуэну ещё было семнадцать лет. И он всегда считал, что его чрезмерно заботливому старшему брату просто не даёт покоя какая-то вялотекущая гомофобия армейского происхождения, которая пробивается на поверхность в таких вот случаях. Как будто убийство человека, которому Оуэн дал себя трахнуть, было своего рода наказанием или запугиванием, лишь бы вытряхнуть из него эту гейскую чушь. Но дело было не в этом. Оуэн улыбнулся. Дело было не в этом. Дело было не в этом, и он просто перешагнул через морпеха, положил руку на бритый, слегка колючий затылок Деккарда и с ходу жёстко поцеловал его. Деккард попытался оттолкнуть его, но не особенно старался, потому что если бы хотел, ему бы это удалось, в этом Оуэн не сомневался: их способности были сравнимы, но не одинаковы. Так что Деккард попробовал оттолкнуть его в полсилы, а Оуэн прикусил его нижнюю губу, заставив Деккарда хрипло выругаться таким знакомым, даже после стольких лет, голосом. Он прижимался к нему, даже не думая подтянуть брюки, спущенные до бёдер, его каменный стояк тёрся о жёсткую ткань, но он только сильнее впивался ногтями в шею брата. И когда он оторвался, у Деккарда было это выражение на лице, то самое как тем вечером в Лондоне, тёмное, голодное и злое. Все, с кем бы он не говорил о Деккарде Шоу, считали, что это бесчувственный, хладнокровный убийца; но Оуэн полагал, что видел и другую его сторону. А может Оуэн просто единственный, кто вызывал в нём эти чувства. Теперь всё сошлось, когда они стояли лицом к лицу, задыхаясь в призрачном свете молодой луны, в пересменке между караульными. Трахнешься с каким-то другим мужиком — вот что было важно. С другим мужиком. Если он трахнется с другим мужиком, который не Деккард чёртов Шоу, он убьёт его. Он наконец-то понял, и он видел, что Деккард видел, что он понял. Они сделали это, стоя на коленях и стирая носки ботинок о грязный гравий, а спина Оуэна была крепко вжата в грудь Деккарда. Деккард расстегнул ремень и резко вошёл в него, провёл руками по бёдрам Оуэна, сжимая пальцы чуть повыше колен для устойчивости и не слишком-то нежно; Деккард быстро и коротко толкался в него, прижимался губами к изгибу его шеи, царапал зубами и щетиной под воротником камуфляжной куртки. Оуэн попробовал было прикоснуться к себе, но Деккард шлёпнул его по руке, а затем ладони Деккарда легли, одна на его член, а вторая на шею, прямо на горло, нажав на челюсть и заставив задрать голову, ловя воздух. И они кончили так же, Деккард, толкаясь глубоко внутрь него, Оуэн — мёртвой хваткой впиваясь пальцами в бёдра Деккарда. Он очень надеялся, что синяки ещё долго не сойдут. И тут, конечно, злополучный морпех застонал и зашевелился. Так что Деккард медленно вышел из него, отодвинулся, перекатился на пятки, вставая на ноги, и Оуэн, не отрывая глаз, следил за тем, как он достаёт пистолет из кобуры. Он прикрутил глушитель, идя к распростёртому на земле морпеху, и всадил две пули парню в спину и одну в голову. А затем перевёл взгляд на Оуэна и, глядя друг на друга, они оба начали приводить себя в порядок и застёгивать брюки одинакового армейского образца. Оба всё ещё в мареве возбуждения. Оба — пошатываясь и задыхаясь. “А тебя хрен поймёшь,” сказал Оуэн. “Кто бы говорил,” ответил Деккард. Им и не нужно было что-то говорить. В конце концов, хоть и прошло девять лет, но не то что бы они отдалились. Деккард всегда присматривал за ним. Они снова встретились на следующее Рождество, в отеле, в блядском, чтоб его, Херефорде⁷, съели пакет сэндвичей из местного Тэско⁸ в качестве рождественского обеда, сидя в полном молчании перед телеком, по которому шло какое-то дерьмовое рождественское кинцо. На этом терпение Оуэна закончилось, он повернулся к Деккарду, поймал его взгляд, застал врасплох — и прежде чем он понял, что произошло, они уже разнесли половину гостиничного номера и пытались не залить кровью то, что от него осталось. Они вдруг начали целоваться, чувствуя привкус железа, потому что Оуэн разбил Деккарду губу, ударив кулаком в лицо, и тот зашипел от этого, опрокидывая его на шаткую, скрипучую кровать. Деккард стянул джинсы пониже и размазал по члену капельки предэякулята, пока Оуэн пытался снять свои джинсы или хотя бы стащить с одной ноги, оставив их на второй. Это было не важно; они трахались полуголыми, лицом к лицу, медленно и жёстко, до синяков. У Оуэна следы потом две недели не сходили. Они встретились в следующий раз опять на Рождество, спустя два месяца после того, как Деккарда бесцеремонно вышвырнули из SAS. Как раз Оуэн его и предупредил, что на него объявлена охота, когда пришло распоряжение, потому что видимо его напускная беспрекословность и безоговорочное подчинение приказам заставили всех поверить, что ему можно доверять даже в этом случае, даже против его собственного брата. Видимо они всё-таки понятия не имели о том, что Деккард сделал ради него за все эти годы. Видимо они понятия не имели и о том, что сделал бы Оуэн ради своего брата. Его недооценили, в основном потому, что он сам этого хотел. Он подчинялся только собственным приказам. Они отправили целый отряд, как начальство и планировало, и Деккард убил их всех до единого, а Оуэн наблюдал за этим на экране в штаб-квартире; и даже через два месяца у него по-прежнему вставал, стоило подумать об этом, о том, как Деккард двигался, как бил, как целился. Он вернулся в Лондон, в тот самый дом, который только сейчас наконец-то решил продать, когда ему уже вот-вот будет тридцать, и Деккард просто вошёл в дверь, впервые с тех пор, как Оуэну было семнадцать, а шестой⁹ класс был серьёзным достижением. Этот придурок ухитрился вернуться в страну, не смотря на то, что все вооружённые силы Великобритании в полном составе гонялись за ним. Оуэн был убеждён, что этим нужно восхищаться, среди прочего.. Они смотрели фильм про Бонда, то ли Доктора Ноу, то ли Голдфингера, то ли ещё какой-то, один из тех, что с Коннери, которые Деккард любил в детстве, по крайней мере так однажды сказал папа. Они смотрели фильм про Бонда, когда Оуэн опустился на колени на тот самый потрёпанный ковёр и расстегнул ремень Деккарда. Он отсасывал ему, пока пальцы Деккарда вцеплялись ему в волосы, а потом они пошли на второй этаж, оставив телек со всё ещё идущими титрами и этой блядской музыкой, разделись и занялись сексом на старой кровати Деккарда, Оуэн сел ему на бёдра и, заведя руку за спину, направил его прямо в себя. Деккард не спускал с него глаз. Смотреть на то, как его брат смотрит, как он делает это, было единственным, что возбуждало даже больше чем то, что он делает это. “Спасибо, что предупредил,” сказал Деккард вечером, засовывая в микроволновку рождественский пудинг и заварной крем быстрого приготовления, уже начавший покрываться коркой. Оуэн даже было думал посмотреть, не заявлялись ли на чердаке несколько пачек крекеров вперемешку со старыми рождественскими украшениями, но мысль о праздничном колпаке на бритой голове Деккарда была на редкость идиотской, и это если не брать в расчёт, что за прошедшие пятнадцать лет чердак уже явно весь быльём порос. “Ну, кто же ещё прикроет тебе спину?” сказал Оуэн. И они оба улыбнулись ироничности ситуации. И вот они здесь, и на дворе опять Рождество, как и каждый раз, когда они встречаются. Они встретились в Монте Карло через год, после того, как Оуэн обокрал вооружённые силы Великобритании и вслед за Деккардом покинул SAS. У него уже были некоторые планы на будущее, в конце концов, и до поры до времени всё шло как нужно. Они встретились на Карибах через год, в огромном арендованном доме на пляже, где они дрались до тех пор, пока Деккарду не надоело играть с ним в поддавки, и он не отправил его в нокаут на песок. Он всегда был лучшим бойцом, но когда прокатившись ураганом по всему дому, сломав половину мебели в гостиной и залив друг друга кровью, они промывали друг другу порезы над миской кипячёной воды на обеденном столе, Оуэн прощупывал планы Деккард по поводу следующей работы. Деккард работал один, но это не значило, что он не примет помощь на стадии планирования. Они оба знали свои сильные стороны. Они встретились в Мадриде через год, вместе работали в канун Рождества, а на утро Деккард отсосал ему в гостиничной ванной, стоя перед ним на коленях в душе и обводя пальцами кубики пресса Оуэна, как будто только что осознал, что его младший братишка стал взрослым мужчиной с телом, не уступающим по мощи его собственному. Они встретились в Белграде на следующий год, их засыпало снегом в Швейцарии и пришлось выбираться на лыжах как в каком-то блядском фильме о Бонде. А потом, конечно, был тот год, который Оуэн провалялся в чёртовой коме. Блядский Доминик Торетто. А ведь у него были планы. Вот они они здесь, и на дворе опять Рождество, а агенты правоохранительных органов половины мира пытаются их убить. Он очнулся как-то днём в больнице, а Деккард не пришёл за ним ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю и ни через месяц, и тогда он понял, что впервые за двадцать лет его брат не присматривает за ним. Он ненавидел это. Поэтому он впахивал на восстановительной терапии, потому что правительство хотело, чтобы он получше выглядел на суде, а потом вырубил первого же врача, зашедшего в его палату, надел его одежду, позвал охранника, свернул ему шею и вышел, прикрывая пистолет белым халатом. Он нашёл свою заначку, вычистил её, покинул страну через пролив¹⁰ на первом же пароме и вылетел из Шарль-де-Голль¹¹ сразу после двухминутной беседы с одним из своих контактов, который имел некоторое представление о произошедшем. Спустя шесть недель он вытащил своего старшего брата из самой глубокой и тёмной дыры на всей чёртовой планете, и вот теперь, теперь у Доминика Торетто не было ни единого шанса. Ни у кого из них не было шанса, когда братья Шоу работали вместе. Они здесь, и они знают, что весь мир против них. Это и раньше никогда не было важно, так что не слишком важно и сейчас; они в доме, который им не принадлежит, в Доминиканской Республике, и на дворе опять Рождество, и когда весь мир придёт за ними, они будут готовы. Но сейчас Деккард очерчивает ещё свежие шрамы Оуэна кончиками пальцев, пока они раздевают друг друга на кровати, которая им не принадлежит, и Оуэн знает, что он думает о мести, о всём том, что они сделают, мстя друг за друга, потому что они братья и никто в целом мире не важен, только они двое. Оуэн хватает запястья Деккарда и перекатывается, прижимая к кровати своим телом и фиксируя его руки над головой, а Деккард смеётся своим самым невыносимым и мудацким смехом, но позволяет ему это сделать. Оуэн устраивается между бёдер Деккарда, и притирается к нему, не сильно, но с очевидным намёком. “Трахнешься с каким-то другим мужиком,” говорит Оуэн, “и я его убью.” И может он не настолько человек слова как Деккард, но только не в этом случае. – примечания переводчика – 1 — Шпоры — прозвище английского футбольного клуба Тоттэнхэм Хотспэр; 2 — Сандхёрст — город в Великобритании, в котором расположена Королевская Военная Академия; 3 — SAS (Special Air Service) — Особая Воздушная Служба, она же Специальная Авиадесантная Служба (для сохранения аббревиатуры) — специальное подразделение вооружённых сил Великобритании; 4 — Мобильный Отряд (Mobility Troop) — один из четырёх отрядов, на которые делятся эскадроны 22-ого (основного и наиболее известного) полка SAS. Мобильный отряд состоит из квалифицированных специалистов в сфере использования транспортных средств и устранения поломок. Также обучены проводить боевые действия в пустыне (четыре отряда делят между собой четыре нетривиальные для проведения боя среды — вода, воздух, пустыня и горы); 5 — Стрелковый сержант — формально этот человек был прописан как Gunnery Sergeant, и официально это звание переводится как “комендор-сержант”, но так как для русского уха, тем более для гражданского, это звучит так себе, при переводе оно было заменено на менее правильное, но более понятное при условии сохранения смысла “стрелковый сержант”. Соответственно, “стрелок” в дальнейшем — именно этот товарищ; 6 — Янки — в данном случае грубое обозначение американца; 7 — Херефорд — город в Великобритании, в котором расположена тренировочная база SAS. Также именно в этом городе дислоцирован ранее упомянутый 22-ой полк, что, судя по всему, и вызвало гнев Оуэна — недалеко же он свалил от родных казарм; 8 — Тэско — сеть супер/ гипермаркетов в Великобритании и других странах; 9 — 17-летний шестиклассник — опять же для русского человека звучит дико, но всё дело в том, что в России и в Великобритании совершенно разные образовательные системы, и под шестым классом понимается шестой класс колледжа. Там ещё много всяких тонкостей, в которых чёрт ногу сломит, но суть в том, что учиться в шестом класс в 17 лет в данном случае совершенно нормально, и Оуэн никакой не второгодник; 10 — Ла-Манш — пролив, отделяющий остров Великобритания от континента Евразия и, в частности, от Франции, расположенной как раз на той части материка, которая выходит на пролив; 11 — Международный аэропорт Париж – Шарль-де-Голль — крупнейший аэропорт Парижа.