Гарри Поттер и Мальчик-Который-Выжил-Из-Ума

Сводящий с ума вой больше не сводил с ума. В нем даже было что-то успокаивающее. Невиллу было плохо, но не ему одному. Так было всегда. Так будет всегда. Он ни с кем не разговаривал. Риддл его игнорировал. Всех окружающих Невилл игнорировал сам. А Том... Тому было больно. Том устал. Том не выдерживал свою бесконечную борьбу. И Невилл был таким же. Школьная жизнь проносилась где-то на краю черной воронки, а Невилла засасывало в самый центр. Плевать на уроки. Плевать на однокурсников. Все, что еще имело значение, это Турнир и Дамблдор. Два испытания, которые ему предстояло преодолеть. Два шага, чтобы доказать, что он справится. Что он хозяин своей жизни, что больше никто не сможет ему навредить. Он что-нибудь придумает. Он что-нибудь придумает. Он... (КОГДА-НИБУДЬ ВСЯ ЭТА БОЛЬ ЗАКОНЧИТСЯ) Когда-нибудь. Настал день Турнира. День, когда он должен был встретиться с бабушкой, о которой не думал так давно, что само слово начало казаться чужим. Он знал, что профессор Макгонагалл держит ее в курсе обо всем. Они все за ним следили, все бежали кому-то докладывать. Сегодня это закончится. Сегодня это закончится. Невилл тянул до последнего. Профессор Макгонагалл пришлось подойти к гриффиндорскому столу дважды, на второй раз — с крайне раздраженным видом. Только тогда он нехотя поднялся из-за стола и направился в смежную с Большим Залом комнату. Остальные семьи Чемпионов уже ушли. Только Августа Лонгботтом стояла в углу, скрестив руки на груди, сухая и вытянутая, как погибающее дерево. Она должна была наброситься на него с обвинениями. Но не набросилась. Просто сказала: — Объясни мне, что происходит. Невилл вдруг почувствовал себя очень слабым. Все его привычки, все годами выработанные инстинкты требовали рассказать, найти помощь, найти утешение. И эту слабость он ненавидел. — Ничего не происходит, — заявил он резко. — Я участвую в Турнире. У меня проблем по горло. У меня нет времени на что-то еще. Я не хочу разговаривать. — Твои испытания — это повод пренебрегать семьей? — Невилл не смотрел на бабушку и не видел ее лица, но в ее голосе звучала прежняя требовательность. Искреннее недоумение — тоже, но она все равно требовала, а он так безумно от всего этого устал. — А разве не в этом смысл? — откликнулся он. — Я справляюсь с очередным испытанием. Ты говоришь что-нибудь про то, что гордишься мной. Потому что это то, что от меня ждут. Потому что это то, что ждут от Мальчика-Который-Выжил. — У тебя есть враг, — сказала Августа Лонгботтом холодно. — И об этом я всегда тебя предупреждала. Но теперь ты видишь врагов там, где их нет. Сам-Знаешь-Кто виноват во всем, через что тебе пришлось пройти. Не я. И ничего еще не кончено. Он все еще не побежден. Неужели ты думаешь, что если бы я могла как-то помочь тебе, помимо всего того, что я делала все эти годы, я бы этого не сделала? — Помимо всего чего?! — взорвался Невилл. — Помимо поддержания связей с Краучами, Боунсами и всеми остальными? Какой толк в ваших огрызках Ордена Феникса, если каждый раз единственный, кто сталкивался с Темным Лордом — это я?! Чем мне помогла ваша политика? Чем мне помогли твои предупреждения? Все эти мрачные предзнаменования сделали для меня не больше, чем твои проклятые родственники, пытавшиеся пробудить во мне магические способности, утопив меня в озере! Ты знала, что каждый год в Хогвартсе что-то происходит, что Дамблдор позволяет этому происходить! Ты знала и ничего, ничего не сделала! Ты никогда даже не пыталась защитить меня по-настоящему! Невилл даже не догадывался, что можно злиться так сильно. Алая ярость бурлила в его жилах, он задыхался от нее, грудь разрывало. Он не знал, что можно так сильно кого-то ненавидеть. Кого-то, кроме себя. — Потому что мы не живем в мире единорогов и шоколадных лягушек! — рявкнула бабушка, и Невилл встретился с ее пылающим взглядом. Он никогда не видел ее такой. Такой гневной. И такой... раненой. — Какой смысл прятать тебя от испытаний и растить в теплице, если тебе все равно придется выйти на войну и бороться? Самое большее, что я могла для тебя сделать, — это подготовить к тому, через что тебе придется пройти. Ты не можешь этого не понимать. — Я понимаю только то, что тебе было важнее растить героя для своей войны, а не родного внука, — Невилл до скрежета сжал зубы. — С меня хватит. Не хочу разговаривать. Не хочу никого видеть. Его стремительный выход из комнаты больше напоминал бегство. Он промчался по Большому Залу, не слыша окрик профессора Макгонагалл. По холлу, по ступеням, по сочной траве. Мимо теплиц, где на втором курсе выращивали мандрагоры, чтобы оживить жертв Василиска. Мимо Запретного Леса, где на третьем курсе его чуть не разорвал оборотень. Гнев был освобождением. Он прятал боль, так глубоко, что даже отголоски не долетали. Теперь Невилл понимал, откуда в Томе Риддле столько яда и ненависти. Так жить намного, намного проще. Если разрешить себе ненавидеть всех, кто хоть раз тебя подвел. Если смириться, что ты никогда не будешь "хорошим человеком" по мнению других. Если принять черноту внутри себя, слиться с ней и больше не бояться того, что однажды увидишь в зеркале. Солнце медленно катилось по небу. Невилл плавал в пустоте, сидя на опушке леса. Только когда облака окрасились красным, он поднялся с поваленного бревна и побрел к полю для квиддича. Многоликое многоголосое чудовище толпы на трибунах. Где-то там была бабушка. Где-то там был Дамблдор. Где-то там была Джинни. Все те люди, которым не было места в его жизни. Заканчивались последние прощания с Чемпионами. Невилл отстраненно смотрел, как Флер шепчет что-то на ухо своей маленькой сестренке. Как Гермиона обнимает сначала Крама, потом Гарри. Как Грюм ободряюще хлопает Гарри по плечу, прежде чем исчезнуть в Лабиринте. — Удачи, Невилл, — сказал кто-то из-за спины. Он не обернулся. — Тебе не обязательно это говорить, — произнес он. — Это больше не я. Только одному человеку во всем мире он озвучил бы эту мысль вслух, не ожидая в ответ "ты рехнулся?". — Теперь ты переродился и стал Невиллом номер два? — Луна Лавгуд заглянула ему в лицо. — Но выглядишь так, будто только что умер. Невилл рассмеялся. Все было так странно. — Не распрашивай. Я очень мастерски делаю больно словами. Луна пожала плечами. — Как и все? Он вздохнул. — Знаешь, откуда пошла традиция позволять Чемпионам провести последний день перед последним испытанием с семьей? В третьем туре они чаще всего погибали. Может, я сегодня действительно уже умер? Я не чувствую себя собой. Луна взяла его за руку и крепко сжала. — Никто по-настоящему не знает, кто он такой. Мы меняемся, и человеческий разум — разве он не совсем, как этот Лабиринт? "Только очень черный." — Ты все еще здесь, Невилл. Кем бы ты ни был. Разве это не самое странное и замечательное? — Луна улыбнулась своей призрачной улыбкой. — Возвращайся, хорошо? — Хорошо, — пообещал Невилл и отпустил ее руку. Луна упорхнула прочь. Его ударило почти болезненной волной тепла. Чувства теперь превратились в череду пиков и провалов. Как и с гневом, Невилл не знал, что привязанность можно ощущать так остро. Он вздохнул. Он подвел бабушку, подвел Джинни, подвел все магическое сообщество. Он причинил боль стольким людям. Он испытывал такую сильную ненависть. И вместе с тем — как же сильно он любил свою подругу. Еще не все состояло из черноты. Там, где было место непроходимой тьме, было место и солнечному свету. Он никогда не был идеальным героем, но и чудовищем он тоже не был. Сколько бы Темных Лордов ни жило в его голове. Он просто... Был здесь. Гарри пытался подать ему какой-то знак, но Невилл не обратил внимания. Он закрыл глаза, слушая тихий надсадный крик внутри себя. "Все будет хорошо, Том", — пообещал он мысленно. "Я справлюсь с сегодняшним днем, а потом найду способ помочь тебе. Ты не один. Я защищу нас обоих. Но сначала — я выиграю этот Турнир." И под громогласный рев толпы первый Чемпион Хогвартса вошел в Лабиринт.