***
Ваня знает, что он не спит. Из-под двери его комнаты сочится слабый свет, и она точно знает, что это не от ночника. Это же Пятый, разве он стал бы спать с ночником? Так только Клаус делает, потому что боится призраков. Она очень тихо идёт по коридору и останавливается возле заветной двери, сминая края пижамной рубашки. Страшно, стыдно. Всё, как всегда. Пришла вообще чисто чтобы убедиться, что он на месте. Он здесь. Он никуда не пропадал. Ваня стучится очень тихо, половица на мгновение издаёт скрип под тяжестью её ног. Девочка испуганно смотрит вниз, когда дверь перед ней открывается. — Ваня? Что ты здесь делаешь? Ты должна спать. — Шёпотом, недоумевающе произносит Пятый, глядя на сестру. — Ты тоже. — чёрт, вырвалось. — То-есть, прости, ты, наверное, ложился спать, я не хотела тебя тревожить, просто… Хотела убедиться, что ты здесь. — Убедилась? Для Вани это прозвучало грубо, для него обыденно, поэтому осознание того, каким тоном он сказал это своей излишне ранимой сестре, пришло лишь спустя пару секунд. Пятый цокает языком, хмурится и отступает от дверного проёма, как бы приглашая её внутрь. Седьмая осторожно делает шаг вперёд. Она была здесь раньше. Конечно была, здесь всё так же на своих местах. Кучи бумажек на столе, какие-то записи на стене рядом с кроватью, которая, к слову, как всегда, не заправлена, пара книжек на полу и шкаф с пыльной верхушкой, потому что кое-кто слишком «занят, чтобы заниматься подобной тратой времени». Здесь всё ещё пахнет кофе. Отец не переносит кофеин, но Пятого это, конечно же, не заботит. Разве он станет жертвовать своей зависимостью от напитка из-за прихотей старика Реджинальда? Нет, конечно. Дверь закрывается, Ваня садится на стул, а Пятый на кровать. Тишина виснет грузом над обоими, сопровождаемая лишь каким-то далёким шумом с улицы. Седьмая знает, зачем пришла, но не знает, с чего начать. И стоит ли вообще говорить? Какая же ты дура, Ваня, зачем ты вообще пришла, ему это не нужно и вообще- — Почему ты хотела убедиться, что я здесь? Она не поднимает взгляд, видимо, желая прожечь дыру в полу. Если бы она могла стрелять лазерами из глаз, это было бы круто. Она была бы одной из них, а не обычной. — Мне приснился сон. Очень плохой. Ты был там, и поссорился с кем-то, а потом… Пропал. Тебя не было очень долго, я начинала волноваться, но ты так и не возвращался. Это казалось таким реальным, что я проснулась, испугалась и пришла сюда. Пятый молчит подозрительно долго, а Ваня всё ещё ковыряет взглядом пол, а края рубашки уже как минуту мнутся под её пальцами. Наверняка он думает о том, какая чушь снится его сестре, ведь куда он может исчезнуть? Только если захочет сбежать, но это слишком глупо и опрометчиво. Не в его стиле. — Ты волновалась? — Тишина нарушается самым неловким вопросом из всех, что она когда-либо слышала. — Да. «Глупая, глупая Ваня», — думает Пятый, мысленно улыбаясь наивности Седьмой. Так просто она поддаётся играм воображения, проявившимся во сне, не то что он со своей твёрдой логикой и реализмом. Он вообще всё оценивает здраво, смотрит на полную картину и анализирует, пусть и не всегда это получается сделать хорошо. Он допускает неточности, и от этого же бесится, негодует, считает, что просто обязан решать свои длинные и страшные уравнения правильно, и подставлять формулы в нужные места. Ваня редко понимала то, что он писал и о чём говорил. Странный, странный Пятый. — Ну, я здесь, как видишь. Никуда не пропадал. Сижу тут, с тобой, в два ночи, болтаю. Хотя мог бы наконец дочитать Кинга. — Ты читаешь Кинга? — Надо же иногда развлекать себя художественной литературой. А Ваня уже начала думать о том, что брат просто не знает о её существовании. — Может… Почитаешь вслух? Пятый недоуменно хмурит брови. Все скидывают их вверх, показывая своё удивление, а Пятый хмурится. Ваня считает его отличия от остальных словно диезы в нотах, или количество листов очередной пьесы. Это уже что-то вроде хобби. Странного, как и Пятый, хобби. — Чтобы ты следила за тем, чтобы я остался в комнате? Ну нет, тебе снова какой-нибудь кошмар приснится. Я не хочу, чтобы ты тут кричала во сне. — Я не кричу во сне. — А кто тогда? — Клаус. — О. Неужели он правда думал, что это была она? Ваня немножко улыбается от подобной мысли, но улыбка быстро сходит на нет. Клаусу часто снятся кошмары, и да, он кричит, но он же в одной комнате с Беном, и тот его успокаивает. В большинстве случаев, потому что в меньшинстве приходится бегать ему за водой. Ваня всё ещё не хочет признавать, что до такого состояния его довёл отец. — Я прочту. Только сядь на кровать. — Пятый тянется за книгой, отодвигается, предоставляя сестре место рядом с собой. Она перебирается со стула, садится, поджимая под себя ноги, затаскивая их на кровать. Он не ругается. У Пятого голос мягкий, тихий, когда он читает, не всегда с какой-то интонацией, часто совсем безразличный, но Седьмой нравится. Нравится слышать почти что шёпот у себя под ухом, слышать его голос конкретно. Это всё так уютно и спокойно, прямо как в её фантазиях, которые прокручиваются в голове перед сном словно плёнка в старом-старом кинотеатре, какие в музеях и фильмах показывают, какие ей очень нравятся. Ване нравятся старые вещи, они по-особенному приятные, какие-то добрые и красивые, зачастую очень красивые. У них дома есть старые вещи, и ей очень нравится на них смотреть, трогать пальцами, рассматривать каждый скол и царапину, представлять, где они побывали и что пережили. Пятый всё ещё читает, а её уже в сон клонит, и всё это как-то неправильно, он же всё-таки из-за неё вслух читает. Но она ничего не может с собой поделать, осторожно берёт его за локоть, и не сразу замечает, что он замолкает. — Просто останься здесь, ла — зевок — адно? Веки свинцом наливаются, падают под тяжестью снов, желающих показать себя, Морфей забирает её у Пятого, который всей этой греческой канителью интересовался в прошлом году, и с ним остаётся только мирно посапывающая Ваня из реальности, продолжающая держать его за локоть. Хватка ослабла, но рубашка всё ещё слегка сминается под её пальцами. Пятый улыбается искренне и нежно, глядя на Седьмую. — Хорошо.***
Пятый улыбается редко, а Ваня ещё реже, потому что он соврал.