Одна судьба у наших двух сердец: Замрет моё — и твоему конец.
— Я знаю, что сейчас рано. Но ты просто обязан увидеть этот рассвет. Сильно жмурясь от ярких лучей солнца, падающих на заспанное лицо, Чон морщит нос и переворачивается на живот, утыкаясь в ткань мягкой подушки и пряча в ней тяжелый вздох. Тэхен, обиженно надув губы и сложив руки на груди, громко фыркает и пинает острой коленкой парня, который вымученно стонет и поднимает потяжелевшую голову, одаривая Кима нечитаемым взглядом шоколадных глаз. Каштановые волосы после сна смешно торчат в разные стороны, на пухлой щеке отпечатался след от подушки и в уголке рта заметна потекшая слюнка. Для старшего такой Чонгук — самое прекрасное творение в мире. В сотни раз лучше того рассвета, ради которого он растормошил спящего возлюбленного. Донельзя уютный, самый родной и неповторимый. Тэхен растягивает уголки губ в широкой квадратной улыбке, и младший который раз ловит себя на мысли, что он зависает. На этих карих глазах, которые превращаются в узкие щелочки, и на одном из которых двойное веко; маленькой, почти незаметной родинке на кончике аккуратного носа; то, как он немного откидывает голову назад и отросшая челка спадает на кукольные черты лица, делая его по детски милым; и как он неловко прикрывается рукой, смущаясь своего порыва и поворачивается в сторону, показывая ухо с маленькой золотой сережкой — подарок Чонгука. — Я уверен, что этот рассвет и в сравнение не стоит с твоей красотой, — хриплым ото сна голосом произносит Гук, привставая на кровати и усаживается, облокатившись на откинутые руки позади себя. Сна нет ни в одном глазу, так как яркое солнышко по имени «Ким Тэхен» будит лучше крикливого петуха в маленькой деревушке и шумного будильника в ритме огромного мегаполиса. Чон откидывает одеяло и опускает ноги на холодный пол, ежась от заметного контраста теплой кожи и ламината. Ким, до этого расположившийся на краешке кровати и удобно усевшийся в согнутых коленях, с кряхтением поднимается, но предательски запутавшись ногами в простыне, валиться обратно и тихо ойкает, встретившись затылком со спинкой кровати. Чон давит прорывающийся смешок и спешит помочь своему парню, протягивая руку и пуская задорные искорки глазами. — Я думаю о тебе, просыпаясь и засыпая. А ещё ты моя единственная любовь, которая свалилась на меня точно так же, как ты сейчас. Неожиданно и феерично. — Дурачок, — выдохнул Тэхен, глядя на Гука с восторженным обожанием. Ким любит Чона всего и полностью. Его смешные шуточки, но временами глупые; вредную привычку грызть ногти, но при этом выглядеть так, будто он находится в итальянском ресторане; то, как он разделяет M&М по цветам, потому что Тэ нравятся коричневые и желтые; особенность носить толстовки только одного цвета; то, как он задумчив постукивает подушечками пальцев по клавиатуре, прежде чем отправить очередное сообщение; и так можно продолжать до бесконечности. Абсолютно все. И какое же удовольствие ощущать взаимность. Жаль, что он перестанет видеть родное лицо совсем скоро. Но они, кажется, вдвоем смирились. Но не для того, чтобы принять как должное, а потому, что невыносимо видеть боль на лицах друг друга и знать, что причина кроется друг в друге. Чон ненавидит рассветы и закаты, потому что они добавляют в копилку прожитые его возлюбленным дни, оставляя ничтожную малость. В народе говорят, «кот наплакал». Но на самом деле, плачет Гук. И каждый раз, почти неизменно происходя в одно и тоже время, они будто насмехаются над его бессилием, делаясь особенно долгими и ярко-красными, как засохшая кровь в уголках рта, которую измученный Тэхен старается скорее стереть с лица, размазывая и делая вид еще хуже. Каждый раз, завидев младшего, Ким машинально проходится запястьем по иссохшим губам, растирая помаду и виновато улыбаясь. Тэхен же наоборот, с восторгом бросается к окну, стоит стрелкам на часах встать в определенное время и солнцу показаться за горизонтом. Еще один прожитый день с его любимым, что может быть радостнее? — Рзаве это не прекрасно? Спрашивает он, наблюдая, как солнце закатывается за верхушки высоток. Чонгук только обнимает его покрепче и целует мягкую макушку, сдерживая порыв слабости пустить слезу. И сейчас, стоя в обнимку на стеклянном балконе, каждый из них отдается ощущениям с полна. Тэхену не говорят, сколько ему осталось, потому что он наотрез отказался слышать дату своей смерти. А Чонгук, стиснув зубы и сжав кулаки до побеления костяшек, стойко выслушал эту информацию от врача, который сочувствующе похлопал по плечу и пожелал держаться. Ведь последний день — страшное завтра. Да, Ким не знает, но прекрасно чувствует нарастающую боль, которая усиливается с каждым вдохом и мучительным выдохом. Он старается улыбаться, как ни в чем не бывало и делать вид, что все хорошо, чтобы его малышу не было больно. Но не знает, что от этого Чонгуку еще хуже. — Может, зайдем? У тебя замерзли руки, — заботливо предлагает младший, хватая ладошки своего хена и делясь теплом. — Не стоит, Гукки, — вымученно улыбается Тэ, освобождаясь из крепкой хватки. — Они и до этого были холодные. Чон сжимает губы в тонкую линию, сильнее обнимая своего хена за хрупкие плечи. Раньше он был почти одного роста с ним, а сейчас фигурка Кима осунулась и стала меньше. И от осознания этого хочется выстрелить себе в голову, но нельзя. По крайней мере сейчас, когда парень отвечает на его ласки и подставляется под крепкие руки. Они заходят чуть позже, когда Тэ случайно слышит журчание, ведь чонгуков желудок призывает к вниманию, и проходят на маленькую кухню. На столе стоит остывший омлет и холодный кофе, и Ким неловко посмеивается, извиняясь за то, что совсем забыл о том, что он приготовил для любимого завтрак. И Гук задумчиво хмурит брови, заметив на столе только одну порцию. Хен не любит желток, он помнит, также как и горькому кофе он предпочитает зеленый чай с малиной. — Я не хочу есть, — заметив замешательство, отвечает парень и проходит вглубь комнаты, усаживаясь на стул. — Это я для тебя приготовил. Только посмей отказать! — замечает он, когда Чонгук открыл было рот, чтобы возразить. И приходится проглотить язык вместе с кусочком омлета, потому что расстраивать Кима не очень хочется. Вообще не хочется делать что-то кроме того, что не вызывало бы улыбку на этом родном лице. Хоть кожа и потеряла привычный шоколадный оттенок, превратившись в болезненно-белый, впалые щеки обнажают острые скулы, милые розовые губки потрескались и приобрели болезненно-серый оттенок, Тэхен держится из последних сил, стараясь скрыть недостатки с помощью макияжа. Не так давно у Кима случился страшный приступ и он скрылся в туалете, с громким хлопком закрывая за собой дверь и склоняется над унитазом, намеренно игнорируя беспокойные удары по двери и угрозы «выбить эту дверь к собачьим чертям». Тэ трясущимися руками в панике старался стереть брызги крови по паркету и мраморным стенам, когда дверь распахнулась и на лице Чонгука промелькнул неподдельный испуг, который выбил его из колеи настолько, что ослабший старший смог вытолкать его обратно за дверь, оставляя красные отпечатки на белоснежной футболке на груди парня, которую вчера он стирал собственными руками, и снова скрылся в ванной комнате. Ким думает, что он с каждым днем выглядит все хуже, но для Чона он становится все прекраснее. — Тэ? — Что, Гукки? — свое имя слышится как через толщу воды, а взгляд предательски расплывается. — Ты выглядишь не очень, — осторожно начинает Чонгук, вставая из-за стола и складывая грязную посуду в раковину. — Может, стоит выпить лекарство? Ким поджимает губы и отрицательно качает головой. Нет, он не хочет вновь возвращаться в состояние безвольного овоща. Когда не можешь прикоснуться или поцеловать, потому что тело больше не слушается и глаза непроизвольно закатываются. Но за то да, он перестает чувствовать разъедающую боль. Но вместо этого начинает болеть душа, ведь Чонгук, каким бы взрослым не был, не может видеть муки своего любимого и в особенно сильные приступы отворачивается, смаргивая горькие слезы беспомощности. И осознание, что ему больше не придется это долго терпеть, делает чуть легче. Чон вымученно кивает и безмолвно подходит, склоняясь над замершим Тэхеном и нежно касается губ напротив, вкладывая всю боль, раскаяние и немую мольбу, которая понятна без лишних слов. Старший улыбается в поцелуй и тихо смеется, искренне не понимая, за что его милый мальчик получил такое несчастье. Но кто бы мог подумать, что их счастье так быстро испарится, оставляя после себя душераздирающую тоску по тому, кто все еще рядом? Тэхен весь оставшийся день становился всё бледнее и бледнее, сливаясь со стенами в их комнате. Дрожащий и неуклюжий, он всеми силами старается взять в себя в руки и не пугать бедного Гукки, который обеспокоенно ходит за ним по пятам и пытается помочь. Вся обычная грация Тэхена исчезла, оставив после себя проклятую очевидность и неизбежность. Он спотыкается на ровной поверхности и накреняется вперёд, словно без костей, даже не прилагая усилий, чтобы восстановить нарушившееся равновесие или хотя бы быть аккуратнее. — Берегись, — заявляет неожиданно Чонгук, резко опускаясь и без особых усилий подхватывает легкое тельце парня, подкидывая и помогая найти удобное положение. — Пол — это лава! Ким выдавливает тихий смешок, обнимая шею парня покрепче и облегченно выдыхая в район ключиц, вдыхая полной грудью родной запах кондиционера для белья и зубной пасты. «Так пахнет дом», — понимает он, — «Так пахнет мой мальчик». — Мы не ангелы, парень, нет, мы не ангелы, — подает голос Тэ, а Чонгук резко замирает с пустым выражением на лице и с капельками влаги в уголках глаз. — Там, на пожаре, утратили ранги мы, — низкий бархатный голос, как летний ласковый бриз, ласкает тело, и словно наркотик, доходит до самых глубин души и заставляет содрогнуться в приступе ностальгии и завороженно вслушиваться в чувственное пение. — Нету к таким ни любви, ни доверия, — подхватывает Гук, — Люди глядят на наличие перьев.I cry when angels deserve to die.
Эта песня звучала на заднем фоне в их первый поцелуй. Тогда, сразу же на следующий день, Чон отыскал завалявшийся блокнот и огрызок старого, но любимого карандаша с немного затвердевшим ластиком. Кончик грифеля завис в ничтожных миллиметрах от бумаги, в сомнении сделать первый штрих. Только когда карандаш опустился на белоснежный лист, рука начала жить отдельной жизнью и вырисовывать странные узоры, где-то плавные и слегка видимые, а в некоторых местах резкие и слишком яркие, до вмятин на ровной поверхности. — Если я ангел, рисуй меня с черными крыльями. Тэхен тогда появился тенью, тихо подкравшись со спины и наблюдал со стороны, как сосредоточенное лицо парня недовольно хмурилось и как он, закусив губу, был готов порвать чертов лист на несколько частей, неудовлетворенный своей работой. Он не верил в ангелов. Никогда. И не собирался. Но все же гораздо проще во что-то не верить, когда оно не смотрит на тебя и не улыбается своей еще невинной квадратной улыбкой, что сияла на его лице до того, как ему объявили смертный диагноз. — Ты… Ты в порядке? Нет. — Да, — лжец. — Все будет хорошо, не волнуйся, — ты умираешь. — Я тебя люблю, — еле слышно и едва шевеля губами, вымученно, но с такой истинностью и привязанностью в глазах прошептал Тэхен, что что-то внутри с треском оборвалось и с осколками впилось под кожу. — Ты так это говоришь, как будто прощаешься, — мрачно усмехнулся Чонгук, не желая признавать очевидного. — Пойдем в нашу спальню, я чувствую, что ты замерз. Замотаю тебя в кучу пледов и буду обнимать и целовать всю ночь, согревая тебя своим теплом.Не каждое прощание означает, что наступит новая встреча.
Хочется, чтобы хен рассмеялся и коснулся щеки своей маленькой ручкой. Чтобы стер дорожки влаги, неконтролируемо брызнувших из его глаз и поцеловал, назвав его «глупым дурачком». Чтобы так же крепко обнял в ответ, а не отпускал с каждой секундой все больше, становясь безвольной куклой в руках. Коснется Тэхен только сырой могильной земли. Ким не видит, его веки закрываются настойчиво, с каждым разом не желая открываться вновь. Но прекрасно чувствует, как где-то там сотрясается в истерике тело его малыша Гукки, невольно ставшего свидетелем его смерти. Улетучивается вся боль и усталость, поселившиеся в его сердце за последние месяцы, оставляя какую-то легкость и неописуемый коктейль смешанных чувств, среди которых возможно отчетливо разобрать лишь облегчение и необъяснимую радость. Он просто ждал конца. Дышал едва заметно, прислушиваясь к окружающим звукам. Дойдет ли до его ушей величественная поступь смерти? Почувствует ли, как она окидывает его тяжелым взглядом из-под длинных ресниц? Поймает ли тот миг, когда душа покинет измученное тело и устремиться в мир мертвых? На миг, всего на одно жалкое мгновение, когда Ким в последний раз открывает глаза, он видит перед собой Чонгука. Его личное проклятие и сладкая смерть. Нет, не того, кто склонился над ним сейчас, а того, что смотрит на них со стороны и грустно улыбается уголками губ, облаченный не в траурно-черное, а белоснежно-белое и величественно чистое. На часах восемь тридцать семь, за окном кроваво-красный закат, а на лице Тэхена долгожданное умиротворение. Под сырой могильной землей похоронено одно тело и две души.Навсегда.