Rolling in the Deep

«Есть что-то успокаивающее в безбрежной пустоте океана. Словно нет прошлого и нет будущего…»

      Всегда тяжело терять своих. Особенно молодых, зеленых мальчишек. После удачных атак у Арубы и двух потопленных танкеров такой горький финал. Попытка обстрелять береговые объекты Арубы — нефтяные терминалы, закончилась печально. Досадное недоразумение — из-за ошибки артиллерийского расчета и не снятой впопыхах заглушки, снаряд рванул в стволе орудия. И бог с ним, что ствол поврежден, но этим взрывом мгновенно убило молодого матроса Бюззингера и оторвало ногу вахтенному офицеру фон дем Борну.       Теперь совсем еще мальчишку Генриха Бюззингера хоронили в море. И оно, бывшее доселе его мечтой, стало его могилой.       Лейтенант Дитрих фон дем Борн лежал на койке в жилом отсеке, неустанно борясь с агонией и в минуты, когда его рассудок не был затуманен нечеловеческой болью, даже пытался шутить и уверять ребят из команды, что все с ним будет хорошо.       Командир германской субмарины U-156 Вернер Хартенштайн с досадой сжал в руке сигарету. Поход окончен. Они возвращаются на базу. Но возвращаются с тяжелым сердцем и не испытывают той радости, которая всегда сопровождала их путь домой.       В следующий поход он вышел уже с новым первым помощником — оберлейтенантом Гертом Маннесманном, занявшего в команде место фон дем Борна, все еще находящегося в госпитале и для которого война уже окончена.       Карибское море все еще было благодатным районом — группе, в которую входило еще несколько подводных лодок, удалось без особого труда потопить 10 судов.       Вернувшись на базу, Хартенштайн нисколько не удивился, что в Лорьяне их встречал командующий подводным флотом Германии адмирал Карл Дёниц. А вот то, что из капитан-лейтенанта он встал корветтенкапитаном, несколько удивило. Но удивило приятно. Еще и в родном городе его и команду встречали как героев. Вот уж точно — отпуск удался на славу.       «Папа» Дёниц, как называли его все подводники, всегда старался лично проводить и встретить экипажи подводных лодок, он знал в лицо и по имени каждого командира, в некоторых случаях знал даже первых помощников и старших механиков, и всегда неустанно боролся с высшим руководством, чтобы его подопечные не были ничем обделены, будь то вооружение, топливо, провиант или награды.       Каждому, кто поступал на службу на подводный флот было известно, что лодка, потопившая 100000 тонн тоннажа, будет награждена Рыцарским крестом — высшей наградой Третьего Рейха. Командиры же, лодки которых потопили 200000 тонн, получат Дубовые листья к Рыцарскому кресту и навеки впишут свои имена в историю.       На подводном флоте действовало нерушимое (за исключением крайних случаев) правило — команды, вернувшиеся с боевого похода, получали 27 дней отпуска: 9 для работы, 9, чтобы съездить домой и 9 для отдыха. Случалось, конечно, что отпуск длился и дольше.       Пока командиры отчитывались перед командованием подводного флота, команды уже отдыхали, во всю куролеся в борделях и ресторанах. Всего за 6 часов на электричке можно было добраться из Лорьяна в Париж, и там пуститься во все тяжкие соря деньгами направо и налево.       Теперь же, накануне нового боевого похода, сидя в неприглядном сером зале ресторана, освещенного солнечными лучами, пробивающимися через большие окна, собрались все командиры подлодок, которые находились сейчас на базах в Лорьяне. Адмирал Дёниц сидел за столом, но вид у него был отсутствующий, а на лбу залегла глубокая морщина. Он никогда, ни на секунду не переставал думать о настоящих и будущих операциях его подводного флота на всех морских театрах боевых действий.       Пока же командующий был погружен в свои мысли, его помощник Вальтер Дракслер как всегда пафосно произносил свою речь, видимо стараясь произвести впечатление человека знающего и обладающего властью. — Итак, господа, как я уже говорил, вы отлично потрудились — однако адмирал Дёниц, кажется, даже не слушал своего помощника, погруженный в свои мысли. Командиры же подводных лодок, сидящие за столиками, тоже не испытывали особого восторга и трепета. — Не будем забывать, что Германии и без этого есть чем гордиться. Кавказ. Заметное продвижение в восточном направлении. Россия. Польша. Роммель в Египте. Однако ничто из этого не сравнится с вашим громким успехом в Северной Атлантике. И именно за это я поднимаю свой бокал, адмирал Дёниц.       Адмирал молчал несколько секунд, невидящим взглядом глядя перед собой. Заговорил тихо, даже несколько надломлено. — Война еще не выиграна. И вступление в нее Америки лишнее тому подтверждение. Мы не должны забывать об этом — Дёниц не двинулся с места, даже не притронулся к бокалу с вином, стоящим перед ним. — Тем более что подобные обстоятельства вынуждают меня отправить некоторых их вас дальше на юг. Поэтому не забудьте захватить с собой панамы. Господа… — он встал. Окинув взглядом присутствующих, пошел между столиками и остановился около одного из командиров — Насколько мне известно, ваша последняя операция прошла успешно? — Мы потеряли одного человека… — как всегда тихим голосом ответил Хартенштайн. — Я слышал — так же тихо прозвучал голос командующего. — Он был совсем мальчишкой. — Это не последняя ваша потеря, Хартенштайн — жестко, безжалостно прозвучали эти слова. Но они были правдивы и, пожалуй, необходимы сейчас Вернеру Хартенштайну, командиру подводной лодки U-156. Адмирал Дёниц мельком взглянул на присутствующих и прошел к выходу из зала, Хартенштайну оставалось лишь козырнуть ему в спину.       Вот и все. Отпуск пролетел так быстро… Пара дней после встречи с адмиралом и пора в новый поход. Группа «Белый медведь» направляется в Южную Атлантику. До самого Кейптауна. И Хартенштайну поручено возглавить эту группу. Радует то, что с ним будет его старый друг, с которым они вместе поступили на флот и служили на крейсере «Эмден» — Харро Шахт, командир U-507.       Харро отправлялся на несколько часов позже и сейчас провожал Вернера на борт подлодки. За ними следовали их первые помощники — люди исключительно незаменимые в любом походе. А пока же разговор плавно перешел на обсуждение количества тоннажа, потопленного командами. — Брось, Вернер. Нам прекрасно известно, какое место мы с тобой занимаем — Шахт сделал глоток виски из фляги, которую всегда носил с собой. Он неустанно следил за количеством потопленных судов всеми остальными подлодками и, кажется, даже вел статистические записи, в чем, однако, никогда и никому не признавался. — А я не думаю — усмехнулся Хартенштайн, куря на ходу. — Я тоже. Ладно тебе! Я же знаю, сколько вражеских судов вы пустили на дно за последний месяц. А ты знаешь мои заслуги — не унимался Харро. — Для меня это неважно. — А для меня да. Ты же прекрасно знаешь, что обошел меня. И точно знаешь на сколько. — Более чем на 7240 тонн — смеясь, ответил Вернер, обернувшись на мгновение к первым помощникам и вызвав тем самым их смех. — Приятно! — Нам не хватает одного большого корабля, чтобы получить Рыцарский крест. Интересно, где нас ждет эта заветная цель? — мечтательно спросил Харро и медленно поднес к губам флягу. — Узнаем наверняка, когда выйдем из порта — они остановились, пришло время прощаться. — Ну что, по одной на дорожку? — Шахт протянул старому другу флягу. — Нет. На борту хотя бы один должен быть трезвым. — Будь осторожен, Вернер — Харро обнял его и похлопал по спине. — Ты тоже, Харро. — В следующем месяце я тебя точно обойду! — хитро заметил Шахт, чем вызвал лукавую усмешку Хартенштайна. — Капитан, мы готовы к отплытию! — доложил Вебер, когда он поднялся на борт подлодки. — Хорошо. — Доброе утро, капитан! –радист Ремерд приветствовал командира, направлявшегося на нос субмарины. — Не спать! А то мне тошно становится при взгляде на вас! — первый помощник тем временем уже наводил порядок среди экипажа. — Всем построиться!       Команда мгновенно выполнила приказ. Стройный ряд, словно по безмолвной команде, отдал честь капитану субмарины. — Капитан, мы готовы отплыть через 10 минут — доложил главный механик Ростау подойдя к командиру. — Отлично, Ростау — Хартенштайн кивком головы отпустил его заниматься отплытием, а сам внимательно наблюдал за своей командой, которая тут же разбрелась выполнять свои прямые обязанности. Он прошел на самый нос подлодки. Именно здесь он любил находиться, покидая порт. Смотреть вдаль, за горизонт.       Свежий океанский воздух ударил в лицо. Новый поход начался, а значит впереди новые цели и новые достижения. Командир подводной лодки U-156 Вернер Хартенштайн стоял на мостике и разглядывал неподвижную гладь океана. Редко, когда океанская мощь так спокойна и такое ее состояние способно загипнотизировать. Он еще не сказал команде, куда они направляются, однако некоторые уже догадывались, что районом их действий станет Южная Атлантика — не даром же панамы взяли.       Совсем скоро они выйдут на заданную позицию и приступят к патрулированию района. В последнее время здесь активизировалось судоходство Британии из-за действий флота Германии и Италии в Средиземноморье.       Для них поход начался как нельзя удачно — уже успели потопить британский грузовой транспорт. Знал бы об этом Шахт, уже бы занервничал — Вернер увеличил отрыв еще на 5000 тонн.       Лодка шла в надводном положении, и почти вся команда выбралась наружу, чтобы подышать свежим воздухом и погреться на солнышке. Им даже удалось поймать акулу, и теперь первый помощник Герт Маннесманн ловко разделывал ее, чтобы затем приготовить суп. — Каждый получит акулий зуб в кошелек, чтобы он всегда оставался полным! — А мне два можно? — наивно спросил Фидлер, новенький матрос, всего лишь 18 лет отроду, и не успел увернуться от запущенных в него внутренностей. — Что это значит? — тут же обижено вопросил он, под общий смех команды, снимая с себя акульи кишки. — А тебе идет! — заметил Ремерд под одобрительно улюлюканье. — Вот уж не думал про тебя такое, Маннесманн! — Ростау сделал глоток пива. — Это семейное. Отец тоже был рыбаком — с улыбкой сказал первый помощник. — Неужели? А я-то думал аристократом! — гоготнул главный механик, доставая из пачки сигарету. Он всегда много курил, особенно на свежем воздухе. Порой даже казалось, что человек не способен столько курить, но его это словно не волновало. Заметить Ростау без сигареты можно было лишь в том случае, когда лодка шла под водой и курение было строго запрещено. — Осторожно, дружище! — Маннесманн в шутку пригрозил ему ножом и с улыбкой продолжил потрошить акулу.       Хартенштайн стоял на мостике и с улыбкой наблюдал за своей командой. Это был уже четвертый их поход, и он знал, что может безоговорочно доверять каждому их своих ребят. Море сплотило их, сделало семьей. — Капитан уже знает, куда мы направляемся? — спросил Ростау доедая суп из акулы. — Даже если и так, он все равно не скажет — ответил ему Маннесманн. — Он всегда так поступает? — не унимался главный механик. — Мы направляемся на юг судя по панамам — встрял в разговор Вебер наливая в тарелку суп. — Его манера. Молчит, пока не возникнет необходимость что-то сказать. В отличие от остальных — назидательно заметил первый помощник.       К ним наконец подошел командир, держа в руках страницу из блокнота. — Все, как мы и ожидали. С юго-западного побережья Африки до самого мыса Доброй Надежды — Хартенштайн передал листок Маннесманну. — Девственные территории. Новые охотничьи угодья — добавил он, зачерпнув ложкой суп из общей миски и отправив ее в рот. — Маннесманн, отличная акула! — капитан явно оценил кулинарные способности своего первого помощника.       До чего можно опуститься, чтобы спасти свою жизнь? Ложь, воровство, мошенничество… Поддельный паспорт, кажется, не вызвал подозрений на паспортном контроле. Поправив прическу, девушка поднялась на борт британского лайнера «Лакония». Оставалось лишь одно — ждать. Ждать и надеяться, что добравшись до Ливерпуля, можно будет начать новую жизнь. С чего начать? Как? И долго ли она сможет водить за нос окружающих с подделанным французским паспортом, в который вписана немецкая фамилия?       Невольно сжав руками перила, Кэтрин Вейнер наблюдала, как польские конвоиры сопровождали пленных итальянцев в трюмы. От этой сцены, полной ненависти и презрения, начинало тошнить. Обрывки польской речи будоражили память, неумолимо вызывая страх от осознания, сколько ей пришлось преодолеть, чтобы добраться сюда, в Суэц. Отныне путь домой ей закрыт навсегда. На Родине ей не простят то, что она сделала, чтобы спасти жителей села, в котором ей пришлось скрываться от правосудия. А от правосудия ли? Или от тех, кто не признавал инакомыслия и считал это первым грехом?       Гудок. Еще один. Якоря выбраны, и огромный лайнер медленно начинает свое движение в неизвестность. А как иначе назвать это плавание, когда Атлантика просто кишит немецкими субмаринами? И каждое судно, выходя в море, подвергается нешуточной опасности. Никому и никогда неизвестно, достигнет ли судно и люди на его борту, порта назначения. Не встретят ли они по пути вражеские подлодки?       Вражеские… Это уже привычка, считать всех немцев врагами. Да, некоторые из них именно такими и были. Но все ли? Для нее не все. Ей повезло встретить в своей жизни совсем иных немцев. И не повезло узнать, какими жестокими и безжалостными могут быть ее же соотечественники.       Морской воздух разгоняет тяжелые думы, солнечные лучи играют в светлых волосах и рисуют румянец на бледных щеках. Девушка устало вздохнула и прикрыла глаза. Выбор сделан. И не сейчас, а давно — еще год назад, когда она взяла эту фамилию и навеки перечеркнула свою жизнь, изменила свою судьбу. Впрочем, человек сам творец своей судьбы осознает он это или нет.       Лучи закатного солнца осветили стройную фигурку девушки на палубе. В ее светлых волосах словно застыли солнечные зайчики и переливались всеми оттенками золота. Сжав руками поручни, она смотрела вдаль, за горизонт.       От раздумий ее отвлек детский плач, который прекратился спустя пару мгновений. Обернувшись, она заметила девушку с ребенком на руках и чуть улыбнулась. — Нет ничего надежнее материнских рук? — Кэтрин Вейнер подошла к девушке с ребенком. — Кажется, да. — улыбнулась та в ответ. — Это ее первое путешествие. Немного нервничает. — Думаю, она нервничает куда меньше, чем мы… — тяжкий вздох сорвался с ее губ. — Кстати, Кетрин Вейнер — представилась она. — Хильда Смит — улыбнулась собеседница и, заметив взгляд Кэтрин добавила. — И Элла. — Рада знакомству Хильда и Элла — Вейнер кивнула головой и тоже улыбнулась. — Говорят, сегодня вечером танцы. Вы пойдете? — Если найду с кем оставить малышку… — неопределенно ответила Хильда. — Впрочем, моя знакомая, Лора Фергюсон, тоже приглашала меня. Так что я намерена согласиться и немного развеяться, как она говорит. А вы? — Я тоже. Только мне не надо никого ни с кем оставлять. Главное, поправить прическу — улыбка Кэтрин стала немного грустной, но Хильда этого, к счастью, не заметила.       Вечером Вейнер встретила Хильду и Лору в коридоре. На танцы они договорились пойти вместе. Непринужденную беседу и легкие дружеские шуточки о Хильде и третьем младшем офицере торгового флота Томасе Мортимере прервало появление одного из матросов, волочащего едва передвигающего ноги итальянского военнопленного. Фергюсон тут же набросилась на парнишку с чтением нотаций о недопустимости такого отношения. — Я его спас! — огрызнулся парень, но девушка тут же разразилась новой тирадой о том, что жестокое обращение с пленными стоит оставить немцам, даже если этот итальянец сын самого «ублюдка Муссолини».       Кэтрин заметила, как смутилась Хильда, но не стала задавать вопросов. Очевидно, тайны здесь были не только у нее. Тем временем парни ушли, вернее один унес второго, и девушки продолжили свой путь. — Даже не думайте! — с легким напором сказала Хильда. Кэтрин и Лора недоуменно переглянулись. — Не думать о чем? О тебе и Мортимере? — с невинной улыбкой спросила Фергюсон и довольно хмыкнула, когда Смит залилась краской. — Ну все. Хватит! — вступилась за Хильду Вейнер. — Лора, ты порой невыносима! — это было сказано как-то по-доброму, но все же весомо. — Младший третий офицер Мортимер просто старается быть учтивым, как и надлежит истинному джентльмену. И в этом нет никакого иного подтекста.       Фергюсон сделала вид, что обиделась, но огонек в ее глазах противоречил выражению лица. Вот уже несколько дней они плывут на этом корабле и подшучивание над Хильдой было, пожалуй, ее главным и любимым развлечением.       Вскоре все собрались в зале, где каждый вечер проходили танцы. Вот только сегодня было решено организовать такой себе «вечер талантов»… И ладно, когда пела совсем еще маленькая девочка — пусть она не всегда попадала в текст и ноты, но очень старалась. И было понятно, что, со временем, петь она будет очень даже недурно. Когда же на сцену вышел молоденький капрал, по залу прокатился смешок — уж очень несуразно он выглядел в ковбойском костюме. Когда же он запел, вернее заблеял, в зале воцарилась поистине гробовая тишина — правила приличия мешали невольным слушателям сего действа выразить свое возмущение крайне бездарным исполнением. — Поступил приказ капитана. Нам срочно нужен человек, который умеет петь — голос Мортимера прозвучал прямо над ухом Хильды, держащей на руках мирно посапывающую Эллу. — Я не могу петь на публике… — сразу смутилась девушка, но ни Мортимер, ни Лора с Кэтрин не оставили ей выбора. А малышку Эллу вызвался подержать на руках капитан Куц, оттоптавший давеча на танцах ноги всем девушкам и женщинам на борту. Смит вышла на сцену. Она была прекрасна в своем смущении, но пела как истинный ангел. И песня, которую знали все женщины и дети Британии «Мы снова встретимся» спустя уже несколько мгновений была подхвачена всеми присутствующими в зале.       Тем временем в океане держала свой путь на позицию германская субмарина U-156. Вахтовый матрос Вольдемар осматривал в бинокль горизонт и не сразу поверил своим глазам, когда заметил черный дым. — Дым! Вижу дым справа по борту! — выкрикнул он и обернулся на командира. Вернер Хартенштайн тут же оказался рядом и с нескрываемой надеждой посмотрел в бинокль. — Отлично, Вольдемар. Что по данным пеленга? — спросил он. Маннесманн тут же отдал распоряжением проверить данные пеленга. — И позвать ко мне Ростау — распорядился командир. — Тринадцать узлов. Курс запад-северо-запад. Корабль один, капитан. Как будто дерьмом собачьим топят… — ворчал Ростау, когда поднялся на мостик и уже несколько минут стоял рядом с Хартенштайном рассматривая потенциальную цель в бинокль. — Наша дамочка может оказаться в теле, капитан — он часто говорил о судах противника, словно о шлюхах, с которыми коротал ночи, когда они возвращались на базу в Лорьян. — Когда мы узнаем точно? — с интересом спросил Вернер, глядя на своего главного механика. — Еще до вечера станет ясно, заслуживает ли она нашего внимания и применения самого крупного из наших орудий… — одновременно хитро и хищно отозвался Ростау. — Мы с вами поняли друг друга, Ростау, спасибо — спокойно ответил капитан, словно бы и не было на горизонте потенциальной цели. — Рад стараться! — кивнул Ростау и спустился вниз, в дорогое его сердцу машинное отделение.       Хартенштайн остался на мостике продолжая смотреть вдаль. Вряд ли хоть кто-то из команды смог бы понять, что он чувствовал сейчас и о чем думал. Хоть они прошли уже многое, но он всегда оставался загадкой для своих подчиненных. — Точно… Они все поют… — удивленно пробормотал Ремерд и передал наушники Хартенштайну. Подводная лодка была уже достаточно близко к «Лаконии», чтобы прослушать, что происходит на ее борту. — Что ж…звучит неплохо… — чуть улыбнулся Вернер, послушав несколько секунд пение. В то же время на борту «Лаконии» снова началась учебная стрельба, что не могло утаиться от экипажа немецкой субмарины. — Слышно плохо. Но если это все оружие, что у них имеется, то этим даже морского конька не напугаешь… — докладывал Ремерд прослушивая стрельбы.       К вечеру U-156 установила визуальный контакт с «Лаконией» и за ее передвижением можно было спокойно наблюдать в перископ. Именно этим и был сейчас занят капитан подводной лодки. — Судно снова меняет курс… — проворчал он, снова и снова разглядывая цель. — Погружение 7 метров, самый малый вперед — доложил Ростау. — Они движутся зигзагом — Маннесманн оторвался от карты и на скорую руку сделанных расчетов. — Значит им есть, что скрывать — удовлетворенно заметил Хартенштайн глядя на главного механика. — Судно крупное. Что скажете — транспортное или торговое? — спросил он. — На нем есть оружие. И этого достаточно — последовал ответ. Это было истинной правдой, ведь ряд морских международных договоров, а так же «Руководство по защите торгового судоходства» гласили, что судам, на которых установлено вооружение, огонь по противнику следует открывать сразу, чтобы удержать его на расстоянии и не дать приблизиться с целью захвата или потопления. Так же следовало немедленно передать радиосообщением местоположение противника. — Сколько у нас в запасе? — Думаю, мы нагоним их на северо-западе как раз на закате — Ростау даже не потребовалось время для размышлений по поводу ответа — он все обдумал заранее. — Тогда съедим их на ужин — в голосе Хартенштайна, однако, особого энтузиазма не было. — Для них это будет последний ужин, но боюсь, на этот раз без десерта — Ростау подмигнул командиру.       Когда совсем стемнело, а Хильда и Лора направились в свои каюты, Кэтрин решила пройтись по палубе и подышать свежим воздухом. Весь день на душе было как-то не спокойно, но она никак не могла понять почему. Словно это было предчувствие чего-то страшного. Такое уже было перед тем, как арестовали ее отца. И сейчас она боялась этого нарастающего в душе ощущения неизбежной катастрофы.       Когда торпеда ударила в борт, разорвав стальную обшивку корпуса ниже ватерлинии, Девушка чудом не свалилась за борт, успев ухватиться за поручни. Силой вибрации от следующего взрыва ее повалило на палубу. Вейнер с трудом поднялась, но ноги. Нужно было идти к спасательным шлюпкам. По крайней мере это было самым разумным — крен на правый борт уже ощущался, а значит трюмы быстро заполнялись водой и судно продержится на плаву совсем не долго. — Две торпеды — два попадания. Отлично, капитан! — улыбнулся Маннесманн. — Каков ваш приказ, капитан? — с довольной физиономией поинтересовался Ростау. — Схватить капитана и главного механика? Не удивлюсь, что в подобной обстановке мы не сможем их найти — он рассмеялся. — Не слышу в вашем голосе сочувствия к коллегам — чуть прищурился Хартенштайн. — Они мне не коллеги — главный механик тут же переменился в лице и голос его звучал уже жестче. — Они моряки, как и вы — такая интонация Ростау заставила Вернера тоже сменить тон. — Ошибаетесь. Они враги! — выпалил Ростау и ушел, оставив капитана наедине со своими мыслями.       Хартенштайн совершенно не понимал такой непримиримый характер своего главного механика. Он не одобрял такое отношение, пусть даже сейчас была война и британцы были их противниками. Все же моряки — это определенная отдельная каста. И так или иначе они должны всегда с уважением относиться друг к другу не смотря на сложившиеся обстоятельства.