Ледяное молчание

— Он мёртв. Сичэнь первый слышит Цзян Ваньина. И, кажется, единственный. Потому что остальные понимают без слов. Мертвецы застыли и рухнули на землю, лишённые своей ярости. Вокруг раздаются крики ликования и радости. И только два заклинателя не присоединяются к общему восторгу. Сичэнь и глава Ордена Цзян. Цзян Ваньин выглядит посеревшим и постаревшим лет на десять. Он единственный смог пробиться в пещеру, в которой укрывался Старейшина Илин. И лишь небесам известно, что он увидел и что сделал. А Сичэня накрывает волна тихого ужаса, ведь его кошмар только начинается. Он вынужден сообщить об исходе осады своему брату. И он не знает, какие слова подобрать, чтобы не ранить ещё больше. Но слова не нужны. Ванцзы всё понимает по его лицу. Ведь не один Сичэнь умеет читать эмоции брата. Светлые глаза Ванцзы широко распахиваются, едва Сичэнь заходит в цзинши. Сичэнь не успевает рта раскрыть, как видит во взгляде Ванцзы боль от предательства. И не может придумать себе оправдания. Он не мог не пойти, он глава Ордена. Старейшина Илин — нет, Вэй Усянь — был опасен для заклинательского мира и для самого себя. Он был опасен для Ванцзы. Сичэнь не обманывал себя, уходя вместе со всеми на битву. Он хотел защитить младшего брата в первую очередь. И лишь во вторую — исполнял свой долг. Он наивно полагал, что если Вэй Усяня не станет, то Ванцзы станет легче, Ванцзы это переживёт. Однако не лез на передовую, там и без него хватало яростных воинов. Сичэнь желал смерти Вэй Усяня — но не от своей руки. Но он и подумать не мог, что Ванцзы — израненный, обессиленный, злой — поднимется с постели и начнёт одеваться. И Сичэнь, Первый Нефрит, безупречный Цзэу-цзюнь, человек, не совершающий ошибок, ошибается — в первый из множества раз. — Другого выхода не было, Ванцзы, — тихо говорит он. — Его уже было не спасти. Ванцзы не отвечает. Дышит сквозь зубы, превозмогая боль, запахивает плотнее верхние одежды и тянется за мечом. — Ванцзы? — неуверенно зовёт Сичэнь. Он привык, что брат мало говорит, но его немногословность никогда не ощущалась так. Ледяной стеной игнорирования. — Не смей идти за мной, — яростным шёпотом Ванцзы наконец нарушает тишину. В его голосе ни вежливости, ни смирения. Но Сичэнь не успевает понять, был это гнев или ненависть — Ванцзы улетает на Бичэне. Где-то в груди колет от боли утраты — Сичэнь пока не понимает, почему. Ванцзы возвращается на третий день, когда у Сичэня заканчиваются поводы удержать дядю от поисков. Он шатается, входя в Облачные Глубины, его белые одежды грязны от пыли и крови, чуть дрожащие руки сжаты у груди. У Сичэня перехватывает дыхание от его вида. Он бросается к брату, стараясь не бежать. Но взгляд — пустой, отрешенный, далёкий — останавливает его. Сичэнь не доходит пяти шагов - не может подойти. Брат кажется таким незнакомым, это обжигает сердце страхом. В руках его что-то шевелится. Ванцзы переводит взгляд на свою ношу и в его глазах вспыхивает слабый огонёк, который Сичэнь не может распознать. — Это Юань, — слабым голосом говорит Ванцзы. — Он останется здесь. Со мной. — Конечно, Ванцзы, как пожелаешь, — отвечает Сичэнь раньше, чем кто-либо успевает возразить. Он не задаёт вопросов, что это за ребёнок или чей он. — Ему нужен целитель? Ванцзы кивает и после некоторого колебания, отозвавшегося болью в груди Сичэня, передаёт Юаня брату. Ванцзы чересчур осторожен, будто у него в руках не ребёнок, а фарфоровая ваза. Сичэнь чувствует дрожь Ванцзы и взглядом просит того пойти с ним к целителям, ведь он тоже нуждается в уходе. Но брат, такой сильный и упрямый, поклонившись, выходит к стене с правилами. И падает перед ней на колени, принимая своё наказание. Даже дядя удивлён — ни один из старейшин не стал бы требовать, чтобы Ванцзы понёс наказание прямо сейчас, когда у него сил едва хватает, чтобы оставаться в сознании. Сичэнь чувствует огонь ненависти, пожирающий его внутренности. Неужели Вэй Усянь стоит этого? Стоит страданий его брата? Даже после смерти он причиняет лишь боль, не отпускает Ванцзы. Что, что нужно сделать, чтобы Ванцзы забыл, чтобы перестал убиваться? Чтобы Ванцзы перестал ускользать туда, где Сичэнь не сможет его увидеть? Не сможет поймать? Сичэнь сам относит Юаня к целителям — теперь это ребёнок Ванцзы, как бы ни прискорбно было это признавать. Но Сичэнь ничего не может с этим поделать, остаётся лишь принять. И убедившись, что жизни мальчика ничего не угрожает, спешит в ханьши для медитации. Слишком сильны эмоции, слишком сильна ярость, ему надо усмирить её. Так вот что брат Минцзюэ чувствует каждый день? Живёт с этим бушующим ураганом? Сичэнь не представляет, как можно не сломаться под напором. Ему придётся провести остаток дня за медитацией, иначе он что-нибудь разобьёт. Ванцзы стоит на коленях два дня. Последние несколько часов его наказания Сичэнь стоит неподалёку, готовый в любой момент оказать помощь. Но Ванцзы, как бы он ни шатался, проходит мимо, не говоря ни слова. Сичэнь чувствует, как дрожат кончики пальцев от эмоций, которые он не может назвать. Ванцзы почти перестаёт с ним говорить. Вежливо отстраненные приветствия, когда Сичэнь заходит проведать его. Такие же слова прощания. Он никак не реагирует, когда Сичэнь рассказывает о Юане, лишь плечи напрягаются или расслабляются. Но Сичэнь больше не знает, что это значит. Ванцзы отдаляется. И Сичэнь чувствует вину и гнев. Сам себя наказывает, но не может справиться с водоворотом внутри. Кажется, что все его мысли и эмоции засасывает в эту ярость. Он хочет помочь брату, хочет с ним поговорить. А-Яо всегда говорил, что разговоры помогают решить многие проблемы. Но Ванцзы не хочет с ним говорить. И Сичэнь ощущает, как в нем поднимается волна слепого гнева. И даже руку жжёт желанием ударить брата, наказать за упрямство. Сичэнь вновь и вновь наказывает себя. Глаза Ванцзы тускнеют с каждым днём, будто чистое озеро покрывается слоем тины и грязи. Сичэнь не видит больше воды, кристально-чистой и прозрачной, как раньше. Только водоросли да песок. Его лицо приобретает скорбное выражение вдовца. Такое было у их отца. Сичэнь не помнит, чтобы хоть раз видел его другим. Ванцзы становится копией Цинхэн-цзюня, и этого Сичэнь хотел меньше всего в своей жизни. Сичэнь уходит с головой в свои обязанности главы Ордена. Переключается полностью на своих названых братьев, лишь бы не думать денно и нощно о родном, чьё заключение уже окончено. Ванцзы занимается своими делами в Ордене, воспитывает Юаня, помогает дяде с обучением и всё так же остаётся непонятым братом. Сичэнь каждый раз задерживает на Ванцзы взгляд, надеясь наконец увидеть хоть что-то. Но видит лишь ледяное спокойствие, выжженную пустыню вместо ярких чувств, что всегда скрывались в глубине светлых глаз. Гнев больше не обжигает. Его не остаётся. Сичэнь понимает, что брат имеет полное право никогда больше с ним не заговорить. Но в груди всё равно колет от тоски. Годы идут, и Ванцзы понемногу оттаивает. Он уже не так холоден с братом. И порой Сичэнь видит ласку в его взгляде, когда тот смотрит на Юаня. Это обнадеживает, что однажды Ванцзы станет прежним собой. И Сичэнь будет рядом, чтобы увидеть этот расцвет. И этот день настаёт. Сичэнь видит возвращающегося с ночной охоты Ванцзы — и не верит своим глазам. Брат в хорошем расположении духа и Сичэнь понимает это. Видит по его лицу. Сичэня накрывает счастьем. Он не сразу замечает, что Ванцзы привёл с собой юношу. Раньше Сичэню казалось, что дело было в Вэй Усяне, в его неповторимой натуре, а не в предпочтениях Ванцзы. Но он не станет препятствовать, если Ванцзы решит устроить своё счастье с другим мужчиной. Лишь бы он больше не ускользал, лишь бы не обжигал ледяным молчанием. Лишь бы не закрывался от Сичэня. Остальное Сичэнь переживёт.