Не в этот раз

Пылающий драконий огонь приближался стремительно и неумолимо. Ещё мгновение, и прожорливое пламя примет в свою разверзнутую пасть его тело, слижет изодранную шкуру тысячей языков и выплюнет обугленный остов на кучу таких же тлеющих головней. И надо бы скулить от страха пред этим чудищем, но он хохочет безумным смехом, крепче прижимая к себе то, что давным-давно было его старшим братом. Вместе! Они сгорят вместе! Возмездие вскоре свершится, и его душа, освободившись от тяжкого груза отмщения, наконец упокоится, покинув многострадальное тело. Он ещё не долетел до земли, а одежда и волосы тлеют, жар пышет в глаза, взлетающий вверх пепел забивается в глотку. Страшно ли? Очень. И от того он смеётся всё сильнее, словно повредился умом. То, что было братом, дико вращает красными глазами и раскрывает черный рот. Сандор лишь усиливает братские объятия, и вот уже вспыхнула кожа, а голова превратилась в факел. Они упали на кучу сожженных людских тел, а камни обрушевшегося Красного замка стали для них могильными плитами, придавив своим весом двух непримиримых врагов. Вонь от собственной горящей плоти и жестокая боль встретили его как старого друга. И вот в огне уже пылает не воин – горит и плавится плачущий мальчик. Надрываясь, он зовёт мать, хрипит и захлёбывается огнем, но его сильные руки, сведённые судорогой, мертвой хваткой сжимают плечи брата, не давая высвободиться из огненного плена. Когда глаза кровного врага лопнули от жара и вытекли с шипением на обгоревшие до кости щёки, маленький мальчик выдохся и позволил своим рёбрам сломаться под гнетом красных каменных плит. Он ещё пытался держать свои глаза открытыми, боролся со смертью, как иной борется со сном, заставляя себя бодрствовать, когда отчаянно хочется спать. Но веки так тяжелы... Она пришла незаметно, присела рядом и накрыла полой черного плаща буйную голову. Она тоже устала – богатую жатву ниспослал драконий огонь. Сейчас они вдвоем немного отдохнут, и Она отведет эту беспокойную душу в объятия Неведомого... Только краткий миг он был счастлив и спокоен, как дитя у материнской груди. А потом звуки обрушились на него грохочущим камнепадом. Кто-то кричал и командовал, кто-то звенел и шаркал лопатой... Чьи-то крепкие руки цепко ухватили его и перевернули. Нечеловеческая боль вернулась в тело, он застонал. Он хотел молить их о смерти, об избавлении от мучений, но вместо этого из обгорелого рта вырывался лишь слабый свист. — Гляди-ка, живой! — раздался радостный возглас. — У-у, какой кабан! Живучий ублюдок! — скрипели солдаты, перекладывая тяжёлое тело на носилки. — Давай, тащи его к остальным! — скомандовал кто-то издалека. Он ощутил мерное покачивание, отдающееся болью в каждой клетке, разлепил заплывшие глаза и почти увидел, как Она идёт рядом в сером пепельном мареве, нежно придерживая его руку. Черные пустые глазницы смотрят ласково, по-матерински. Она снимает с него свой тёмный покров и, мазнув полой плаща по некогда здоровой щеке, уходит к тем, кому повезло больше, к тем, кому Она нужнее... "Не в этот раз, Сандор Клиган... Не в этот раз. У богов на тебя свои планы."