Despicable

      Шастать по узким улочкам неприветливого, забытого всеми богами городка — худшее, что только могло прийти в голову. Тем более, шастать глубоким вечером, без компании, до конца не осознавая, зачем пришла сюда. Нет, она не боится нападений особо буйных и озабоченных мужчин — уж кто, а Эшли Константин умеет за себя постоять, отчасти спасибо стоило сказать божественной мамочке за более высокие показатели силы, скорости и ловкости, чем у смертных.       Обветшалые здания грозно возвышаются над жалкой и презираемой всеми полубогиней. Удушливый жар отравленного автомобилями воздуха обволакивает лёгкие густым сиропом — до сильнейшего головокружения, до подкашивающихся коленей. Броский ядерно-жёлтый свет редких фонарных столбов практически идеальными кругами освещает чернеющий асфальт.       Нужный дом Эшли нашла, на удивление, быстро — по крайней мере, быстрее, чем её успели заметить на улицах идиоты с маньяческими наклонностями. Нужную квартиру ещё быстрее — минуя тошнотворно-грязный подъезд. Взламывать дверь не стала, считая пустой тратой времени, а вот телепортироваться через тень в квартиру было вполне ей по силам и в её стиле.       В прихожей она обессилено падает на шкаф, но, на удивление, не сползает на пол — лишь ударяется плечом, тихо шипя от вспыхнувшей и моментально исчезнувшей боли. Уже который раз она знакомо-привычно проделывает этот маршрут. Знакомо-привычно вламывается без стука и без малейшего намёка на совесть в этот бедлам, лишь по документам называющийся «квартирой», — больше походило на дешёвый наркопритон или бордель в самых что ни на есть пошло-бардовых тонах. Режущий глаз алый здесь преследует всюду — на обоях, на мягко стелющемся ковре. Но даже здесь адская духота улиц навязчиво даёт о себе знать, невзирая на открытые окна.       — Хоть бы кондиционер купил, Блик! — устало прикрыв глаза, тем не менее, недовольно рычит Эшли с порога вместо приветствия.       Кларион вырисовывается рядом с девушкой тонким скелетом, облачённым в деловой чёрно-белый костюм, в сопровождении неизменного спутника в виде рыжего кота-фамильяра. Он фактически ловит её, пока Эш окончательно не сползла на пол, и без лишних слов относит вглубь квартиры-студии, полностью игнорируя слабо доносившееся негодование. Относит на такой же, как всё вокруг, пошло-алый диван, однако полубогиня — не без привычно-недовольного взгляда — упрямо садится, тщетно пытаясь выстроить плечи в горделивую осанку, на что Кларион про себя усмехается. Чем она ему импонировала, так это несносным характером.       — Раньше ты не особо жаловалась на прихоти погоды, — практически усмехаясь протягивает Ведьмак, на что удосуживается мрачного взгляда исподлобья — судя по нему, Эшли сдерживает (уже в который раз) порыв придушить ненавистного Клариона его же вычурно-чёрным атласным галстуком. Он усмехается до противного самоуверенно, прекрасно зная, что может схлопотать звонкую пощёчину и уйму грязных ругательств с её стороны. По мановению изящной ладони на кофейном столике материализуется бутылка и два стакана. — Текилу?       Эшли презрительно-саркастично фыркает, но предложенный напиток берёт:       — В этом чёртовом доме ничего, кроме текилы, никогда не бывает.       Ведьмак садится напротив полубогини в мягкое, обитое ядерно-красным — как и всё вокруг — кресло, которое по властному щелчку пальцев появляется из ниоткуда. Кларион также берёт со стола алкоголь, не сводя задумчиво-ехидного взгляда с измождённого и мрачного лица подруги.       — Виски будешь пить у себя в Доме Тайн, Константин. На моей территории мои правила, — он слегка наклоняется навстречу, светит той самой плутовато-негодяйской ухмылкой. Она раздражённо шипит в ответ, хмурясь и угрожающе скалясь:       — Ну ты и мерзавец, Блик.       Истерическая усмешка по ушам бьёт, электрическими разрядами где-то внутри черепа невыносимо больно выжигая имя Мальчика-Колдуна — не забыть, не стереть из памяти, и даже бесчисленные литры алкоголя не спасут. Рядом со слетевшим с катушек магом-психопатом поневоле начинаешь сомневаться в здравости собственной и без того нещадно расшатанной — богами/демонами/родителями/отвратительной генетикой — психики.       Страшно?       Нисколько.       Нравится ли ей он это?       Безусловно.       — Я безумно рад, любовь моя, что ты выкроила время для свидания, — ласково мурлычет Ведьмак, но в глазах застыло знакомо-привычное ледяное выражение — за которым Кларион скрывал настоящие чувства. Впрочем, как и она сама.       Эшли только насмешливо фыркает, окидывая оценивающе-придирчивым взглядом тесную квартирку — разбросанные повсюду вещи, кое-где поломанная мебель… и везде чёртов пошло-алый. Создавалось ощущение, словно Блик действительно периодически устраивает здесь зажигательные вечеринки — как только копы с проверкой не нагрянули? Зная безудержную страсть Клариона к анархии и разрушениям, Эшли несложно было поверить, что это жалкое подобие квартиры-студии с попеременным успехом бывает то наркопритоном, то борделем. От последней мысли ей почему-то предательски обжигает хребет морозным холодом. Что это? Ревность? К чему? Ну уж нет, ей абсолютно наплевать на деяния Блика — лишь бы мультивселенные по выходным не уничтожал. Ей плевать, с кем он, где и как проводит время; в конце концов, блядь, он — враг!       Но отчего-то семейный дар-проклятие наёбывать богов и демонов в отношении себя, увы, не прокатывает — глубоко в душе Константин сама себе признаётся, что чувствует… неприязнь? обиду? или всё же простую, мать её, человеческую обжигающе-болезненную ревность?       Всё, что в ней было от человека, всегда было её главной слабостью. Той же Хеле в этом смысле проще — никаких эмоций, никакого раскаяния, исключительно холодный расчёт. В чувствах всегда крылась людская слабость — и за столь откровенно херовую генетику полубогиня в который раз себя корила.       От эмоций лишь сплошные проблемы и боль — перманентная боль, как выразился бы отец. Неудивительно, почему он каждый вечер напивается вдрызг и пытается казаться бессердечным ублюдком, каких свет ни видывал — таким, как они, по-другому не выжить в полном безумств мире (мирах?).       — Не уверена, что эта дыра — лучшее место для свиданий, — неуверенно хмыкает девушка, презрительно скривившись. — На кладбище и то лучше было.       Кларион безразлично пожимает острыми плечами — выбивающийся из окружающего сплошь и рядом карминового деловой костюм сидит на Витчбое как влитой. Шальная мысль на окраине сознания молнией болезненно прошивает — Кларион слишком был похож на её отца. Как там в психологии это называется — комплекс Электры? Не говоря уже о характере — даже манера одеваться (брюки, белоснежная рубашка и галстук) у Блика с её отцом поразительно совпадала.       — Тем не менее, ты пришла. Признайся, просто по мне соскучилась, детка?       Он замечает этот мимолётный проблеск ярости в голубых глазах — не мог не заметить. Мудак Кларион знает тысячу и один способ довести Эшли до белого каления — но как после успокоить разбушевавшийся ураган он был совершенно не в курсе. Тем не менее, бесить её доставляло ему садистское наслаждение.       — Уж по кому, Блик, а по тебе я буду тосковать в последнюю очередь.       — А в первую по Грейсону, что ли? — не задумываясь ляпает он и моментально жалеет о собственных словах — температура в квартире резко падает на несколько градусов. На Константин даже смотреть не надо — он и так знает, что она свербит его прожигающе-устрашающим взглядом, способным любого испепелить на месте.       — По тонкому льду ходишь, не замечаешь? — пытаясь скрыть бешенство, сердито цедит полубогиня, исподлобья косясь на распивающего текилу Витчбоя. Уже только за грёбанную текилу хочется его угробить. Словно насмехается над её незавидным положением, словно желает подчеркнуть, что она в его власти, на его территории… и это не может не бесить.       — Не нравится правда, Константин? — уголком рта усмехается Кларион, по-странному сверкая чернильными глазами. Точно, надругается над её беспомощностью и довольствуется собственной безграничной властью, мелкий подонок. — Признайся хотя бы себе: Дику на тебя откровенно похуй. Вечная френдзона до скончания веков, — правда тяжким грузом давит на плечи обречённостью и жестокостью реальности; а Кларион властно кладёт ногу на ногу и наколдовывает себе новую порцию текилы — Эшли же свою даже не начинала, — Другое дело я…       — Вот только не начинай! — он заинтересованно смотрит — только голову не наклоняет вбок, как удивлённый кот. Полубогиня залпом выпивает текилу, даже не разобравшись, не намешал ли этот ублюдок туда что-нибудь, — алкоголь всегда помогал справляться со стрессом, всегда успокаивал нервы и бешеный поток мыслей — и нервно меряет шагами небольшую квартирку-студию, что вполне могла бы сослужить персональным адом для какого-нибудь клаустрофоба. И останавливается у окна, стоя спиной к Лорду Хаоса и скрещивая руки под грудью. — Мы это уже обсуждали, Клар, — я не перейду на сторону «Света».       Она до предательских мурашек ощущает его присутствие за спиной — чувствует прерывистое дыхание на шее, слышит непередаваемый аромат одеколона. Кларион, абсолютно наплевав на личные границы, — как и всегда, впрочем, — аккуратно обнимает за талию, прижимает тощими, тем не менее, сильными руками к себе. Знает, сволочь, что от одних его прикосновений она дрожит как осенний лист на ветру; знает, как сильно сбиваются её дыхание и сердцебиение при непозволительной близости, когда он знакомо-выверено делает шаг навстречу.       — Я разве хоть слово сказал про «Свет»? — не шёпотом, но слишком тихо произносит он прямо в ухо, из последних сил сдерживаясь, чтобы не зарыться в короткий ворох сине-чёрных волос, не искусать поцелуями изящную бледную шею. Тем не менее, Блик нежно прижимается к щеке Константин, разве что не урчит, как Тикл. — Сколько было встреч, сколько воспоминаний… а ты так и не хочешь признаться хотя бы себе в том, что я далеко небезразличен тебе, м? Даже после того, как разделила со мной постель.       — Прекрати! — злобно шипит она, но не отталкивает — что-то внутри больно ёкает при его словах. — Если хоть кто-то узнает о наших тайных встречах…       — Не узнает, — самоуверенно и со спокойной властностью говорит Витчбой.       — Да неужели? Я в любой момент запросто могу рассказать обо всём отцу, — противная ухмылка Клариона не без труда с её стороны остаётся безнаказанной — едва сдержалась, чтобы не влепить этому мерзавцу нехилую затрещину.       — Не расскажешь, я тебя знаю. А даже если и так — что с того? Я Джона совершенно не боюсь, — она переводит полный скептицизма взгляд, странно кривя тонкие губы в ироничную улыбку:       — Весь Ад боится, а ты — нет? Слишком смелое заявление.       Он без предупреждения слегка прикусывает шею — с её губ едва не слетает предательский полустон.       — Я тебя позвал сюда не дискутировать касательно твоего отца и возможного раскрытия нашего маленького секрета. Забудь на некоторое время обо всём.       Эшли разворачивается к Клариону лицом — уже знакомо прижимается к юному магу, привычно тонет в его крепких объятиях… зарывается носом в воротник белой рубашки, жадно впитывая любимый аромат одеколона.       Ничего не напоминает, Эш? кто точно также тебя в трудные времена обнимает? в чей точно такой же белый воротник ты зарываешься в тщетных попытках отгородиться от внешнего мира? кто совсем также безотчётно обнимает именно тогда, когда ты в очередной раз ходишь по краю пропасти?       Спойлер: не Робин.       — Постоянно так делаю.       Душный вечерний мрак окутал неизвестный, всеми богами забытый городишко. Да только потёртый карминовый диван посреди тесной квартирки-студии был свидетелем очередной встречи, которой быть не должно. Только не оснащённые звукоизоляцией стены жадно впитывали в себя каждый скрип дивана под переплетением двух тел, каждый гортанный рык и протяжный стон удовольствия. Только Тикл безразлично-бесшумно ступал между раскиданной по полу одежды.