Когда небеса падут

Манами практически не может дышать. Практически не может ничего видеть. Перед глазами тьма, тело легкое и чужое, как если бы вынули все кости, а голова кружится так, словно увлекся, развлекая себя на детской карусели. Он катался на такой, когда был ребенком. Ему было весело, и он думал только: быстрее, быстрее. В конце разогнаться, увы, не получилось. Манами пытается вдохнуть, потому что понимает, что если не сделает этого, то потеряет сознание. Он и без того слишком близок к этому. Слишком близко подобралась она, его верная спутница, которая приходит каждый раз, когда он доводит себя до грани. Он называет ее ласково «жизнь». Но она носит маску и смеется. Потому что под фальшью нечто противоположное. Нечто, что носит другое имя. Оно начинается на «с» и кончается мягким знаком. Манами пытается вдохнуть. Чья-то рука прижимает к его лицу ингалятор, и становится легче. Силы постепенно возвращаются, но их хватает только для того, чтобы приподняться и принять сидячее положение. Чей-то голос говорит ему «осторожнее» и «не напрягайся» — Манами не слушает. На асфальте сидеть жестко и неудобно, а еще горячо. Он нагрет слепящим солнцем, но почему тогда так темно? Манами снова втягивает носом спасительный кислород. Дыши, давай, говорит он себе. Говорит: ты не можешь отключиться, как будто ты здесь ни при чем. Осознавать. Принимать. Он открывает глаза — и расплывчатая картинка начинает обретать знакомые формы. Только теперь Манами замечает, что здесь очень шумно. Очень ярко. А еще больно. Его сердце все еще бешено стучит, а легкие горят. Какое-то время Манами не может думать, только чувствовать. Он чувствует себя огромным и невесомым. Но облегчение от того, что все закончилось, проходит. Ему суждено смениться другим ощущением. Не тем, которое можно пожелать, находясь в здравом уме. Или находясь в велоклубе Хаконе. Это начинается, когда на плечо ложится ладонь. Тяжелая, дрожащая. Знакомая. Манами знакомо это прикосновение — успел выучить. Ему не надо смотреть, чтобы узнать, кто это. Он знает. Но все равно смотрит. То ли на автомате, то ли потому что просто обязан поднять голову. Картинка проясняется. В одну секунду сознание становится чистым. Манами забывает обо всех ощущениях, кроме одного. Страх. Курода сидит рядом с ним на коленях, так же прямо на асфальте. А значит, для него тоже все кончено. Он опускает взгляд почти мгновенно, но руку не убирает. Держит, и Манами пытается открыть рот, сказать, но ему не удается даже пошевелить языком. Я не справился. Курода сжимает ткань джерси на плече Манами в кулак. Словно прочитав мысли, он говорит: «Мы. Мы были там вместе». Манами закрывает глаза, пытаясь сказать этим жестом «я понимаю», а когда открывает снова, видит, как дрожат плотно сжатые губы Куроды. Как вздрагивают его плечи. Как глаза наполняются слезами. Как одна за другой скользят по коже. — Прости, — выдыхает он почти неслышно. «Эй, Курода-сан, — хочет сказать Манами, но получается только полузадушенная улыбка. Полумертвая. — Это я должен плакать и извиняться». Было бы неплохо, думает Манами, а потом приступ головокружения накрывает его новой волной. Манами швыряет во тьму, и он не сопротивляется. Манами падает, думая, что даже не почувствует, когда приложится головой об асфальт, но вместо асфальта он чувствует другое. Мягкое. Тоже горячее, но живое. Так бывает, когда ложишься, пристроив голову на маминых коленях. Надежных и родных. Курода хоть и не его мама, но его колени — тоже неплохая альтернатива. По крайней мере, теперь не так тяжело. Теперь, может быть, можно и попробовать справиться. — Эй, Курода-сан, — говорит Манами почти с усмешкой, но выходит наверняка очень жалко. — Ты слишком много на себя взял. — Ты тоже, — отвечает ему голос словно из огромного тоннеля, но потом длинные пальцы осторожно зарываются в волосы, доказывая, что их обладатель все еще рядом, и Манами чувствует, что вот-вот заснет. — Теперь ты можешь отдохнуть, — говорит голос Куроды, и его ладонь мягко движется по волосам за ухом. Надежная. Обещающая безопасность. Как мамина. — Можешь отдохнуть, — повторяет голос. Манами закрывает глаза и вдыхает. Во тьме тоже можно жить, если ты не один.