Рабство жизни

- Из хороших новостей, - начал Чонгук. – Тэхен считает меня Иисусом, а из плохих – этот ублюдок всё еще жив. – Чон встал, выпустив руку младшего из своей. Он подошел к лежащему мужчине в костюме, который стонал от адской боли по всему телу. – Не стони, будь мужиком, - наклонившись сказал альфа и пнул того в живот. - Чонгук! – воскликнул Чимин. – Не нужно. - Почему? - Он еще нам нужен. - Для чего? - Мы отдадим его брату. - Разве он заслужил жизни? - Его брат хочет убить его сам. - О нет – это сделаю я. С тех пор, как Тэхен рассказал мне обо всём, что с ним сделали, я жду того дня, когда наконец-то смогу отомстить, - Чон достал пистолет из своего ремня и направил прямо к голове мужчины. Он присел на корточки и поднёс дуло пистолета вплотную к виску. – Я надеюсь, ты осознаешь, что всему пришел конец. Твои работы, также, как и твоя жалкая жизнь подошли к концу. Последнее слово? - У него никогда не будет нормальной жизни. – еле выговорил мужчина с выбитыми зубами и кровью во рту, после чего сразу последовал громкий выстрел, который слишком сильно испугал Тэхёна. - Ты правда Иисус, - поднялся с матраса омега. – Решил, когда его жизни придет конец. - Окей, теперь нам стоит найти больницу в Кёнсане, - сказал Хосок, оглядев всю эту картину. *** Боль никогда не приносит удовольствие. Конечно, существуют мазохисты, которые ловят нереальное удовольствие от физической боли, но точно нет тех, кто обожает душевную боль. Человек может быть ужасно искалечен, но при этом его душа будет спокойна и счастлива, а другой может выглядеть отлично, но быть глубоко несчастным. Мы все скрываемся под маской натянутой улыбки, но ощущать это регулярно – ужасно. Чонгук, с момента появления Тэхена в его жизни, часто показывает спокойствие. Он пытается держаться, как может, но все его попытки часто заканчиваются мыслями о чём-то ужасном. Сейчас он сидит в тёмной палате Тэ и наблюдает за его сном. Чон не знает, что снится младшему, но это точно не кошмары, ведь на его губах улыбка, которая пытается подчинить себе губы альфы. Губы Чона слегка подрагивают и уголки губ немного натягивают слабую улыбку, но ему сейчас совсем не до веселья, ведь мысли направлены совершенно в другое русло. Он берет свою сумку со столика, который стоял рядом с креслом и достает из неё маленькую коробочку с лезвием. Нет, Чон никогда не любил калечить себя или приносить физическую боль, он даже никогда и не думал о суициде до определенного момента. Он повертел в руках коробочку и обдумав все свои дальнейшие действия встал с кресла. До самого туалета он думал - делает правильно или нет, но наконец зайдя в общественный туалет помыл руки с мылом и обработал запястья и лезвие, которое блестело от попадающего света. Как обычно появляется смятение – ты не знаешь поступаешь правильно или нет – Чонгук читал об этом, но никогда не думал, что это действительно так, ведь если он решил так, то так и будет. Он понял, что не обдумал всё до конца и решил как-то отложить, но ему стало как-то неудобно перед самим собой. Вроде он мужчина и раз уж решился, то пусть пойдет и сделает, но опять же, он мужчина, а разве мужчины сдаются и идут заканчивать жизнь самостоятельно? Но руки уже сами не слушались и решили действовать согласно первому плану – слишком уж долго они терпели. Сначала лезвие слегка коснулось кожи, а после впилось, как вампир впивается в жертву своими клыками. Чон протащил лезвие, оставив на запястье четырехсантиметровый след, из которого вытекла темно-вишневая кровь. Он поднял лезвие чуть выше и сделал еще один разрез. Было больно, но по сравнению с душевной болью – это просто ничто. Он приготовился к новой ране и уже к привычным ощущениям, но из руки буквально вырвали то самое лезвие. - Ты совсем?! – мистер Чон швырнул окровавленное лезвие на кафельный пол. Что может быть хуже для родителей, чем видеть смерть собственного ребенка? - Папа? – уточнил Чонгук, подняв заплаканные глаза на отца. - Что ты делаешь? – старший принялся к расспросам, схватив сына за руку, пытаясь остановить кровь. - Ты не понимаешь… мне так больно. - Ну конечно тебе больно. - Да нет, мне больно внутри. С тех пор, как Тэхен появился, я места себе не нахожу. Я постоянно боюсь сделать что-то не так, как-то навредить ему, заставить вспомнить то, что с ним сделали. Я боюсь что-либо ему сказать, так как думаю, что наврежу. Как бы сильно я не хотел его, я не могу этого сделать, ведь думаю, что после того, что с ним сделали, он будет бояться этого и боятся меня! Меня, папа! - Ты ведь понимаешь, что сейчас ты боишься его. - Что? - Ты боишься его, как боятся все в начале отношений, когда пара ещё плохо знакома. - Но мы хорошо знакомы… - Нет, Гуки, это он хорошо тебя знает. Он полностью погружен в твою жизнь, а о его жизни ты не знаешь ни-че-го, - произнес по слогам мистер Чон. - Но папа! Мне так… больно… - младший опустил взгляд в пол. - А ты не думаешь, как мне не больно? Ты не думаешь, как мне было больно, когда мама ушла от нас, как больно Тэхену и как ему будет больно, когда он узнает о том, что ты сейчас делаешь и говоришь мне… - Прошу не говори ему! – перебил отца Чонгук. - Конечно я не буду ему говорить. Ты сам скажешь. - Я? - Почему при Тэхене ты такой сильный и независимый, а при мне ты жалкий маленький ребенок? - Тэ - мой омега, а ты – мой отец. - Ну да… Чонгук, мы все глубоко несчастны, даже тот, всем довольный Чимин. Да, он кажется таким веселым и добрым, но ты же знаешь, как он всегда мечтал о милом и добром альфе и представь его разочарование сейчас. Но он любит Юнги и очень изменился ради него. Что мешает тебе? Ты сильный и взрослый альфа, а Чимин маленький омега, и после этого ты хочешь сказать, что тебе тяжело? - Я… я не знаю… - Что здесь...? – в туалет зашел медбрат. - Чонгук, прошу тебя, - схватили мистер Чон сына за запястье без ран, пытаясь перекричать медбрата, который всё так норовил оказать помощь Чонгуку. – Поговори с ним. И еще, в следующий раз если решишь покончить жизнь самоубийством, то режь вены вертикально. *** И снова утро. Тэхен проснулся от играющих лучиков солнца на его лице. Он почти ничего не помнил после того, как ему что-то вкололи, но увидев, что находится он в больнице вместе со спящим Чонгуком в кресле, понял, что всё хорошо. Он улыбнулся, заметив стекающую по подбородку слюну Чона и услышав его сопение. Он приподнялся и уже не лежал, а сидел на койке. - Гуууки… - протянул младший. – Просыпайся, я хочу кушать. Почти сразу после слов младшего проснулся Чонгук и слегка вздрогнул. Он подскочил на ноги и кинулся к кровати Кима. - Как ты? – спросил альфа. - Хорошо, - ответил Тэ и расплылся в улыбке, глянув на не выспавшееся лицо старшего. Он опустил взгляд и заметил большой белый бинт на руке Чона. – Чонгук? - Да, малыш? - Что у тебя на руке? Это сделали те люди? – нахмурился Ким. - О нет-нет. - А что это? - На счёт этого мы поговорим чуть позже. - Когда? - Когда ты поправишься. - А что случилось вчера? Я ничего не помню. Только колющую боль в руке. Мне что-то вкололи? - Да… но уже всё хорошо. Действие этого наркотика прошло. - Наркотик? Со мной это не впервые. - Что? - Мне часто кололи их в детстве, когда я не поддавался. - О боже, малыш. – Чон наклонился к омеге и обнял его, прижав его голову к своей груди. Отец был прав – он ничего не знает о младшем. - Всё хорошо. Чонгук? - Да? - Вчера – это была моя старая квартира. Я жил там раньше. - Я знаю. - Я хочу снова туда приехать. - Хорошо, малыш, но чуть позже. - Тогда, когда я поправлюсь? - Ага… В палате наступило молчание, длившееся не долго, ведь в дверь вошел радостный Чимин, точнее не вошел, а почти вбежал, а за ним еще несколько человек, вернее четверо. - Тэхен-и, - закричал Пак. – Как дела, малыш? - Всё хорошо. - Чонгук, отлипни от него. – стал ворчать Чимин.