Дети Баларат

      1.       Эндас, живая Печать, ошибка от чресел кровных врагов, подсматривает за старшими, идущими в храм Мефалы - смотрит и слушает, слушает и смотрит, ведь ему ничего больше не оставлено.       Он так-знает: кем бы ты ни был, без определённых ритуалов ты лишь вполовину мер. Не важно, что права у него уже нет ни на что; не важно, что для всех он уже мертвец; для себя он хочет пребывать даже мёртвым, как подобает, а потому проходить то же, что и живые, пусть и по свою сторону, принадлежащую духам и отверженным.       Когда ему исполняется нужное количество зим, он идёт к жрецам с униженной просьбой о посвящении, но те не желают говорить с ним, как и всякие другие.       Он ищет несколько дней, кто бы согласился - на любых условиях, но не встречает ничего, кроме всё более острого осознания не-существования. Священная неделя проходит - что же, ждать ещё год?..       У его тела есть желания, и он боится их. Боится того, что духи шепчут о силе подобных переживаний; духи глумятся над ним с каждым новым отказом. Женщины даже позволяют себе брезгливые взгляды; мужчины - презрительные; лучше чем никаких, конечно, но едва ли. И без того унизительно просить о таком, но Эндас принял решение, и хочет добиться своего.       Но не хочет спрашивать обо всём этом дядю - тот верховный жрец и единственный, кто может говорить с ним (хоть и только в ночные часы). Гилвот точно наложит прямой запрет на… на поиски, а вызывать его неудовольствие попросту страшно.       Эндас одевается в рубище, чтобы скрыть свои татуировки и отметины, отправляется в пустошь. Пустошь всегда была ласкова к нему, может, поможет и в этот раз?..       Но ничего не выходит.       Кочевники знают, кто он такой, и гонят прочь.       Священная неделя сокращается ещё на сутки...       Он бы мог… подстеречь одну из их женщин и взять силой, используя свои чары, но подобное кажется ему мерзким и бессмысленным…       Он мог бы попросить телесной любви как платы за гадание, ведь к нему приходят за таким - но когда ещё придут, да и подло так делать - ведь отказать пророку нельзя.       Эндас ходит по пустоши, словно во сне, глотая пепел последней надежды.       Он набредает на лагерь двемерского патруля довольно внезапно и не сопротивляется, когда его ловят. Не сопротивляется ничему, плохо понимает язык, но базовые слова двемериса, выросши в Когоруне, не знать нельзя.       Его спрашивают, кто он такой, и Эндас называется младшим сыном кимерского десятника из Валенвариона. Сердце у него стучит, как бешеное, когда он предлагает заплатить за свою свободу достаточно любопытным способом. Двемеры гогочут над ним - кого заинтересует такой грязный, исцарапанный кимерский заморыш, но некоторых предложение не только забавит. Память о поражении Роуркена ещё свежа, и кимеры вызывают у них повышенный интерес.       Особенно…. Подобного сорта.       Всё мелькает перед глазами - шатры из блестящей ткани и металла. Отражающиеся в них огни. Воины, отстёгивающие крепления тяжёлых доспехов и бросающие монету, кому быть первым...       Развлекаются с ним довольно долго. Эндас получает куда больше боли и унижения, чем чего-то другого, хотя не все жестоки. Один даже пытается позаботиться о его удовольствии, но того быстро сбивают, высмеивают, отталкивают… Эндас насчитывает пятерых прежде, чем духи сжаливаются над ним и забирают его тело и мысли себе. Когда терпеть уже не получается, он уходит - растворяется в темноте, как умеет, но сил после всего очень мало, и он падает где-то в пыли, отойдя от лагеря достаточно далеко. Находит небольшую укромную рощицу и рыдает, спрятавшись в камнях и траве, не желая смотреть, в чём вымазан или как-то унимать боль. Главное он сделал…       А тело, что до него? Заживёт.       Всегда заживает. Он же живучий. Ещё мать отмечала.       Зато теперь он имеет право называть себя имеющим имя, лицо и тело.       Священная неделя кончается, заливая худую фигурку у оазиса лунным светом - Массеру и Секунде всё равно, на кого светить, ведь они - всего лишь куски божественной плоти, отторгнутой от целого.       2.       В Когорун Эндас приходит через несколько дней, когда может нормально ходить, и тут же натыкается на Ирет. Сестра, оказывается, искала его, зная про наступившую дату. Новой одежды Эндас себе так и не нашёл, и по синякам, кровоподтёкам и походке Ирет отличное всё понимает. Она манит его за собой - не нарушая обычая, смотря в сторону - доводит до личных купален, а потом, оглядываясь, захлопывает дверь перед носом у служанок.       Эндасу неуютно и стыдно находиться с ней, такой красивой и хищной, в одном помещении, особенно в купальнях - тошно не столько от физической грязи и следов, сколько от того, что даже сказать ничего нельзя. Ни объяснить, ни оправдаться, куда уж там пожаловаться или спросить… хоть что-то.       Только встать туда, куда сестра указывает.       Ирет сама омывает ему раны, впервые касаясь тела брата - не руками, это запрещено, но хотя бы губкой. Видит, что обычай сделал с ним.       Священная неделя, надо же. Вот идиот. Дурак, какой же дурак, невыносимый, упрямый… как и все Даготы.       Эндас стоит, закусив губу и смотря в потолок. Так вернее - конечно, в купальне жарко, можно было бы списать слёзы на… просто на капли воды, но он не хочет допускать их.       Ирет велит принести и исцеляющих зелий, и бинтов, и снадобий, и большую накидку. Эндас дрожит от ужаса перед тем, как бы случайно не нарушить табу, не замарать её прикосновением - или не нарушают ли они оба сейчас?! - но когда Ирет заставляет его надеть закрывающий почти всё тело стёганый халат, а потом обнимает поверх, не может не разрыдаться наконец. Рыдать недостойно, но сестра…       Эндасу кажется, что он ощущает тепло её рук даже сквозь нетчевую шкуру, и готов лечь ещё хоть под десяток головорезов, если так можно получить подобное. Плачет, ничего не говоря - ему всего-то шестнадцать лет, из которых последние полдюжины он молчит и прячется.       Ирет мурлычет что-то успокаивающее, вроде колыбельной. Ей хотелось бы дать Проклятому больше - Эндас достоин больше, он был смышлёным и таким ярким, когда считался живым - а сейчас лишь эт’ада известно, сколько он протянет, не сломавшись. Колдовство Тейрана сильно, но ведь наверное, был и иной выход.       Ирет, конечно, уходит, но у Эндаса остается очень много: и зелья, и одежда, и халат, но главное - память о том, как крепки бывают объятья.       Мать он пытается не вспоминать слишком часто.       Хорошо, что в купальнях плещет вода - не слышно, как и что ты делаешь, даже если узнаешь вкус собственной соли.       Эндас больше не пытается искать ничего подобного. Да и зачем бы? Своё “посвящение” в нужный срок он получил - и пусть меры и не признают его, но перед лицом Мефалы он перешёл на следующую ступень цикла взросления. Ритуал соблюдён… а что до способа, ну что же, не всем везёт.       Впрочем, тем, кто верен, Прядильщица умеет делать подарки.       Накануне закрытого торжества, что проводится раз в пять лет, Ирет посылает раба и рабыню, искусных в удовольствиях плоти, утешить своего отверженного брата - а утром велит заменить этой парой двух других, предназначенных в жертву даэдра. Оставлять их в живых нельзя - и осквернены, и знают слишком много - а вот порадовать таким ходом Госпожу… вполне.       Они уверяют, что Эндас не дал коснуться себя, но их участь решена заранее. Рабы есть рабы.       Эндас с тех пор смотрит на сестру с тоской, а Ирет и горько, и странно - вот, младший, оказывается, не проклят хоть ЭТИМ образом, но что ему-то толку?...       У всех свои горести в Когоруне.       Но Цитадель священна, и стены ее тверды.       3.       Шпиона ловят осенью - когда череда дождей стихает и начинаются по-настоящему холодные дни. Двемер притворяется торговцем, но лезет не в своё дело; вычисляет его Ралос, наставник Оружейных дел, и, обмотав железной цепью, что изгибается от его чар, словно живая змея, доставляет в казематы под Залами Стражей.       Отправляясь выяснять, в чём дело, Тейран зовёт Эндаса с собой.       Тот плетётся за отцом, ощущая дикие, необычно-яркие переливы его энергии. Ур-Дагот зол и желает информации и крови.       Допросы Тейран любит проводить лично; зачем-то ему хочется обучить этому искусству именно Эндаса. Или он уверен, что Эндас - лучший палач и свидетель, ведь он никому и ничего не расскажет. Потому каждый раз, когда случается подобное, Проклятому находится работа.       После того, что Эндас вытворяет, следов на телах почти не остаётся; зачем ломать кости, если можешь причинить самую жестокую боль, просто направив или убрав кровь из путей тела? Гилвот - отличный медик и обучил племянника хорошо: к чему проклятому знания о человеческом теле, если он никогда не сможет ни касаться живых, ни лечить?.. Верно: чтобы делать из живых - мёртвых, но не сразу.       Двемер уже хорошенько “подготовлен” стражей - побит и подвешен за вывернутые руки. Это крепкий мужчина средних лет с длинной заплетённой бородой, теперь испорченной огнём, и бритой головой. Он даже пытается стоять прямо.       Здоровается с Консулом, словно они в покоях, где собрались пить чай.       Эндасу кажется, что он узнает - черты лица, голос, привычку щуриться и дёргать головой...       Один из тех, кто… был в том патруле.       “Его зовут Бшата”, - думает Эндас. Почему-то ему важно помнить и знать.       Он не чувствует зла к тем воинам.       Он напросился сам; и они не стали преследовать его, когда Эндас ушёл. Он вспоминает четче - Бшата-сотник. Да, точно. Тот, кто пытался быть ласковее.       Эндас пытается играть в бесстрастие, но исполняет приказы отца вполсилы. Тейран хмурится, интересуется, что не так - приходится соврать, что магия теней и крови зависит от положения лун в небе.       Сила зависит совсем от другого, но Эндас не собирается докладывать.       Как сказал Гилвот… те, кто ходят в ночи, имеют тайны ото всего мира, и больше семья друг другу, чем братья.       Кровь можно остановить и заговорить, изменить её температуру и текучесть, перебирать внутренние жилы и органы, не касаясь, играть, как на струнах… а где не хватит физических преобразований, можно нажать на разум. Эндасу немного стыдно, но причинение боли - тоже познание, и всех, кого отец отдавал ему, он узнавал самым интимным и близким образом. У каждого тела есть свои тайны и страхи. Достаточно поймать нить, чтобы раскрутить клубок.       Двемер стойко терпит пытки, но даже он сделан не из латуни, меди и железа - рассказывает то, что Тейран хочет знать. Клан Роуркен не останавливается; в Нчулефтингте ведётся разработка оружия, что сможет противостоять даже чарам ур-Дагота; дом Дагот всё ещё не объявлен врагом, но стоит остеречься. Один неверный шаг, и может вспыхнуть война.       - Он больше не нужен, - бросает Тейран, уходя.       Эндас кивает в ответ. Остаётся, словно для того, чтобы исполнить приговор.       Но задувает огонь, а стражу попросту усыпляет.       Ждёт…       Даёт двемеру напиться воды.       Разрезает путы. Бшата не задаёт вопросов - идёт за ним, тихо-тихо, хотя сильно хромает. Эндас знает Когорун слишком хорошо. Попутчику не завязывает глаза - блокирует капилляры, и двемер ничего не видит, но хорошо слышит, и Эндас берёт его за руку.       Всего лишь вести его вперед, но само по себе это прикосновение, и Эндас не сразу отпускает Бшату, когда оба выбираются в пустошь далеко за стенами крепости.       - Сможешь идти? - интересуется Эндас.       Собственный голос сиплый, глухой. Эндас едва ли помнит, когда последний раз им пользовался до этого вечера.       - Да. Спасибо тебе… - двемер шарит вокруг себя руками, натыкаясь на Эндаса.       У него шершавые, тёплые ладони.       Дагот прикусывает губу.       - Я.. Потеряю зрение?..       - Вернется через час-другой. Передохни; тебя никто не найдет здесь. Когда взойдёт солнце, сумеешь видеть не пятна. Двигайся к Массеру; там торговый путь, а чуть севернее - лагерь.       - Спасибо. Спасибо. Я знаю тебя?       Эндас не отвечает.       Гладит его по щеке и уходит - спасается бегством - в тоннель, и идёт так быстро, как только может идти босым, а когда задвигает за собой панель секретного хода, слышит чей-то смешок.       - Не думаю, что наш отец будет рад, - говорит кто-то.       Эндас вздрагивает, оборачивается - Ворин выступает из тени.       Ворин не умеет исчезать так, как Эндас - становясь невидимым и неощутимым, но магию салиачи, магию изменения и иллюзий, выучил хорошо. Он может притвориться камнем или землей.       Ворин знает, что неожиданность - супруга королей.       И ещё много чего он знает…       - Не бойся. Я не расскажу никому. Но ты будешь мне должен. Запомни это; мне понадобится твоя помощь, но не сегодня и не завтра.       Эндас медленно кивает.       Он давно понял, кто Ворин такой - и видел в своих грёзах, кем Ворин станет в итоге.       Может быть, средний из братьев и врёт себе, что не хочет садиться на трон. Или не врёт - править лучше, загребая угли чужими руками, потому его план хитёр.       Но Ворин Дагот, Жрец, обретёт золотую маску Урожая, и дивные золотые кинжалы, и лицо мертвеца - слишком часто он обращается к Проклятому напрямую.       Духи улыбаются Ворину лицом Хеласта, его деда, и говорят: да будет так.