...и выцветает любовь.

Ральф сидит на холодном полу в бледном лунном свете и куче бутонов и одиноких лепестков, розовых, белых, медово-жёлтых, больших и совсем крошечных, источающих чудесные ароматы, струйками сплетающиеся и вьющиеся под потолком. Новый приступ кашля острыми когтями царапает кровоточащее и без того горло, рождает ещё несколько цветов, тут же опадающих к ногам Ральфа. Жаль, что все цветы, лепестки, листья и стебли покрыты пятнами крови, точно кельтскими узорами расписанными на бледном бархате лепестков, свежей или запёкшейся. И вновь жжением в груди поднимается пламень к горлу, разрывая Ральфа изнутри, заставляя сжиматься комочком, сильнее поджимать колени, сдавливать горящие лёгкие, рвать забрызганную рубашку. Воздух сжатыми волнами рвётся из груди, еле преодолевая сопротивление, прерываясь и вновь возникая, больным свистом наполняя комнату. Ральфу больно. Так нестерпимо больно, что хочется метаться и кричать, но ни сил, ни голоса у него уже не осталось. Он медленно падает в мягкие пёстрые лепестки, закрывает глаза в надежде забыться, ведь ему осталось совсем чуть-чуть и наступит наконец эта долгожданная тишина, спокойствие. Какие-то несколько часов и мягкие цветы проклюнуться из груди, затем из шеи и рук и заполнят его всего, заберут, потопят в себе, обовьют колючими стеблями разнотравья и шершавыми тёплыми корнями. Это маленькие дети солнца и любви убьют его, медленно, мучительно. Но деться от них и от чувств своих некуда. Ханахаки настигла его несколько лет назад, совершенно внезапно свалила приступом ранним вечером. Как он позже понял, всё из-за Неё, а точнее из-за его нерешительности и вышедших из-под контроля чувств. Её же он встретил раньше в небольшом кафе. Она танцевала. Такого чудесного, обрамлённого лёгкой дымкой шёлка и вязью кружев на её запястьях, гармоничного, светлого и живого танца он никогда не видал. Никак не вязался танец с его миром, мрачным и злым, колючим и кусачим, и от того казалась она светлым мотыльком, прекрасной искрой, завораживала и притягивала. Колокольчики искрами выжигали чувства, что птицами выбивались из груди, летели, цветами распускались внутри, восторженными огоньками загорались в чёрных как ночь глазах. А он замер, как дурак, под лавиной эмоций и не мог оторвать от Неё глаз. Так и умирал. В глухой матовой тишине серебряного света, ледяного бетона и шелестящих, перешёптывающихся цветов. Прекрасные цветы не знают жалости. Наполняют комнату весенним дурманом. Пульсирует и пузырится в венах кровь. И наконец лезут из него колючие светло-зелёные ростки, вперемешку с кровью, вязкими струйками стекающей по раскалённой коже, распускаются букетами на запястьях, щекочут лепестками щёки, застилают взор, покрывают его всего постепенно, нежно унося в неизвестный, иной мир. Алый амариллис под правой ключицей, незабудки на кончиках пальцев, аккуратные соцветия ваксфлауэра застревают в спутавшихся волосах, орхидея цвета моря ластиться вдоль вен, мраморные пионы- бархатом из рёбер, в голове- запах лаванды, на языке- привкус ромашек. На кусочки крошиться реальность, рассыпаясь со звоном в пыль и плачет жгучими солёными яркими слезами, льющимися на цветы, оставляя навек запахи дождя, весны, мёда и безответной любви.