Stardust

      Ты понимаешь? Видишь это? О, твои руки дрожат. От чего же, любовь моя? Позволю заметить, сегодня ты был обворожителен как никогда.       — Замолчи, — хрипит вампир, закрывая лицо ледяными ладонями.       Замолчать? Ха-ха, ох, маленький, наивный принц. Или же… ты уже король? Пожалуй, ты что-то среднее между этим. Мраморная статуя с прелестными багровыми прожилками. Лучшее творение этого столетия. Ты будешь это отрицать? Спустя столько декад? Не смеши меня, это ранит твоё самолюбие.       Бенни смотрит в исступлении на пол, залитый липкой кровью. Запах железа одурманивает, опьяняет. Хочется ещё. Хочется больше. Клыки болезненно впиваются в стиснутые до посинения губы. Хочется прекратить думать о теплоте живого вина.       Неужели? Да ты и дня не продержишься, глупенький. Без меня тебе не выжить. Знаешь, мне начинает казаться, что после знакомства с тем стариком ты становишься занудой. Мы сегодня кутили дольше обычного. Признай, это самое лучшее, что происходило в твоей бесконечно долгой жизни, м? Ох, можешь не отвечать. Думаю, сейчас у тебя не то настроение, чтобы слушать меня. Ничего… Я подожду.       Пальцы противно скользят по нервно вздымающейся груди, царапаются о почерневшие края некогда белоснежной, изорванной сорочки. Бенни с трудом понимает, что вообще вокруг происходит. На уши гранитной плитой давит мёртвая тишина. В висках жадно пульсирует раскалённый металл. Голова словно закована в невидимый венок, причиняющий агонизирующую боль. В глотке пересохло слишком быстро. Не хорошо.       Барт тупо смотрит на свои руки, не вслушиваясь в назойливый голос, шумящий в каждой клетке безжизненного тела. Алые. По локоть. Гладкие. Переливающиеся в тихом лунном свете, серебром льющемся из метровых окон. Янтарные глаза подёрнуты пьяным туманом, будто за этот вечер вампир выпил пять бутылок вина. Вот только…       Ты хочешь ещё, да? Совсем никак не можешь утолить своей жажды, несчастный путник в пустыне из тленных тел. Так что же тебе мешает подойти к ближайшему источнику?..       — Хватит, — продолжает повторять, еле раскрывая губы. — Я…       На пороге дома Бенни слышит знакомые мужские шаги. Лёгкие. Нечеловеческие. В голове моментально проносится одной нотой имя: «Данте». Не понятно, что подействовало сильнее — вспышка стыда или животного гнева — но вампир на мгновение пришёл в себя. Пальцы дрожат, когда он подносит их к бледному свету. Боится поворачиваться. Он знает. Уже знает, что натворил.       Ты художник, Бенни. Артист в своём роде. Уникальный творец. Раньше был мальчик, который любил внимать музыке. Теперь же… Пусть музыка…       Шаг. Назад. От окна. В привычную темноту. Родную и близкую, обволакивающую пуховым саваном. Пугающую. Бенни задерживает дыхание и едва смотрит вокруг себя.       …жизни внимает тебе до тех пор, пока ты не порвёшь её, как одну из многочисленных струн.       Вампир падает на колени, издавая дикий, полный ужаса вопль. Тени скрывают перекошенное от безумия и осознания лицо. Бенни склоняется к половицам. Смолянистая кровь смешивается с пряным запахом земли и прорастающей плесени. Грудь раздирает огонь ненависти. К самому себе. Идиот. Так потерять контроль. Позволить себе сорваться. И всё же…       Они были такими вкусными. Такими молодыми и прекрасными. Но… ничего не поделаешь, либо ты, либо они. Что? Только не говори мне, что мы решим сейчас зарыдать. Детка, сколько времени прошло с тех пор, как ты стал страстным партнёром в нашем с тобой багровом танце? Не поздно ли плакать и строить из себя раскаявшегося? Твои необузданные желания, маски, безудержное веселье, рискованные предприятия, горячность и одновременное хладнокровие — всё это возбуждает меня. Тебя самого. Ты не можешь без этого.       — Прочь из моей головы…мерзкая тварь… — хрипит Барт, царапая половицы.       Ногти ломаются, срываются. Медленно отрастают, причиняя ещё больше боли.       Что, прости? Это бунт, я так понимаю? Милый мой, по-моему, ты о себе слишком много возомнил. Без меня ты никто! Обычный тщеславный щенок, который не стоит ничего. Ты сдохнешь в канаве или на костре, если до тебя доберутся. Ах, и поверь мне, я могу сделать так, чтобы тебя поймали. Ты хочешь этого? Хочешь? Если уж так угодно, то прямо сейчас мы можем выйти с тобой на улицу и убить важную шишку. Хотя… в таком-то видке ты не пройдёшь и сотни метров, как тебя поднимут на вилы.       Данте стоит в раскрытых дверях, не веря своим глазам. Долгая жизнь в Старом Свете была щедра на любого рода неожиданные сюрпризы, нередко с трагичным концом, однако подобное никогда не удивляло вампира в полной мере. Видимо, Гуерра сам не мог до конца узнать себя. Ему нравится Бенни, даже очень. Он подаёт большие надежды. Они друзья, если вообще такое возможно в среде чванливых аристократов, помешанных на манерах и этикете. И потому удушливый запах крови не сбивает с толку, а злит.       Гуерра слишком сильно пустил заботу о Бенни, как о молодом вампире, на самотёк. Вампир полагался на время, которое должно было поумерить пыл, притупить неистовую жажду. И… ошибся. Чёртова любовь оставаться в стороне. Приверженец своих интересов. Данте никто не осуждал за подобную осторожность. Никто. Кроме самого себя. Видя своего друга, истерично смеющегося себе под нос, окружённого пятью остывающими трупами молодых девушек, вампир опешил.       — Чёрт возьми, Бенни. Это уже слишком.       В следующее мгновение Гуерра уже пытался буквально отодрать Барта от пола, рассыпаясь в гневных речах. Вампир всегда знал, что непомерный аппетит и желание выпить больше необходимого когда-нибудь, да сыграют злую шутку с Бенни. Так оно и произошло. Безумие и неспособность различать бред от реальности были частыми явлениями. Но…       Ты посмотри-ка. Явился твой занудный дружок. Но я тебя не дам в обиду, в его лапы ты не пойдёшь. В чьи угодно, но только не его. Он тебя погубит.       — Нет…       Тихий свист вырвался из груди, что Данте и не заметил.       — Поднимайся, друг. Я знаю, ты меня не слышишь сейчас, но постарайся хотя бы. От этого зависит твоя жизнь. Наша. Если ты не сможешь прийти в себя, то нас убьют.       Видишь? Я же говорила! После общения с ним ты становишься таким же занудой. Уже даже хочешь уйти от меня, из моих объятий. Не я ли тебя грею вечерами на своей груди, не требуя ничего взамен, кроме ласки? Твоих нежных слов и беспрекословной любви будет достаточно.       Голос Данте кажется каким-то нереальным. Далёким. Взрывом тысячи безликих звёзд. Привычный аромат дорогого одеколона, бьющего по носу апельсиновыми цветами, искрами рассыпается о невидимую преграду. Бенни не чувствует самого себя. И это отвратительно.       — Достала, — коротко выплёвывает в пол Барт, приходя в себя.       — Что? — недоумённо спрашивает Данте, которого прервали на полуслове.       Что?       — Заткнись ты уже наконец! — как не в себе закричал вампир, на удивление быстро вскакивая на ноги.       Гуерра ничего не успевает предпринять, как его друг с перекошенным от гнева лицом хватает ближайший стул и разбивает им окно. Сотни хрустальных осколков дождём летят во все стороны. Задевают разгорячённую плоть. Разрезают дорогую одежду. Данте едва успевает отпрянуть в другой конец комнаты. Бенни стоит недвижимый, заворожённо смотря на ночное небо. Прохладный воздух застенчиво проскальзывает в комнату, трепетно касается перепачканного кровью лица.       Значит, так? Думаешь, такие детские выходки напугают меня? Тебе стоит постараться получше… Но, зная тебя, ты настроен несерьёзно. Ты вообще никогда не задумывался ни о ком, кроме себя.       — Верно. Ни о ком… — Бенни проводит рукой по волосам и смотрит на труп под ногами, — … кроме себя.       — Эй, красавчик, — раздаётся над ухом голос Данте, и вампир поворачивается.       Он знает нашу тайну, любимый. Видит тебя насквозь. Ты простой, как пять копеек. Но ты мой. А тебя… я всегда буду ценить.       Звук сильной пощёчины разрезал холодную тишину. В лесу неуютно замолкли птицы, доселе тихо щебечущие перед рассветом. Летние запахи скошенной травы и сирени ударили по сознанию. Бенни задумчиво приложил окровавленную руку к пылающей щеке, смотря в сторону.       — Ты осознаёшь, какой опасности ты подвергаешь себя? — недовольно спрашивает Данте, едва удивлённый реакцией друга. — Судя по твоему спокойствию, не вполне ясно.       — Нет, — Барт устало встретился с прищуренным винным взглядом. — Теперь я понимаю всю ситуацию целиком.       — Она играет тобой, не так ли? Хм, что же, не могу не отметить: редко кто приходит вообще в сознание после пересечения своей черты самостоятельно. Тебе повезло, Бенни.       — Нет, не повезло, — вампир вздохнул, когда Гуерра скептически выгнул брови. — Я бы не вернулся, если бы не моё желание.       — То есть, ты хочешь сказать, что сам решил впасть в такое безумие?       — Нет. Решили за меня, потому что я был… Пф… Ладно, признаюсь, я был слаб.       Да что ты говоришь, скромник ты мой. Слабые не вырезают квартал ради своего удовольствия. Ради мимолётного развлечения. Из-за скуки. Из-за своей натуры.       — Но теперь я знаю, на кого мне стоит полагаться. Только на самого себя.       — Она тебе что-то сказала? Обычно… жажда не даёт мыслить рационально, — Данте скрестил на груди руки, недоверчиво посматривая за напряжённую спину Барта.       — В этом нет особой проблемы, на самом деле, — вампир переступил через линию бездыханных девушек и опустился на другой стул. — Куда хуже не понимать, что ты делаешь, когда опьянён вседозволенностью. Но ещё ужаснее не знать меры, не чувствовать, когда стоит остановиться.       Глупый мальчишка.       — Что я вижу. Никак, мой друг, ты решил наконец осмыслять свои накопленные воспоминания и опыт.       — Почему бы и нет? Пока время не покосило то, что может, я предпочту осушить всё без остатка.       Ты всё же решился. Что же… Загоняй себя в стеклянную клетку, теша призрачной надеждой на избавление от всех страстей. О, ты избавишься, мой милый, но какой ценой? Ты будешь любим, но вряд ли когда-то полюбишь сильно, по-настоящему. Краски твоей истории постепенно поблекнут, померкнут под гнётом твоей осознанности и пресности. Мне немного жаль. Да, попробуй прожить в карточном домике. Я буду наблюдать. Неважно, сколько пройдёт времени, дорогой мой. Я всегда приму тебя.       Ты не убежишь.       Никогда.       Я нужна тебе.       — Ради чего ты хочешь столь многим пожертвовать? — Данте медленно скользил взглядом по бескровным женским лицам. — После многочисленных лет распущенности дети Нового Света вряд ли отказались бы от такого. От неразделённой власти, почти неиссякаемых привилегий.       — Ради чего? — глухо повторил Барт, тоскливо смотря на колышущиеся ветки деревьев.       Ты слабый. Жалкий. Вот увидишь, не пройдёт и нескольких лет, как тебе наскучит твоё уродливое существование без криков и надломленных песен под грозовыми облаками. Вот увидишь, как ты потеряешь все свои силы…       — Данте…       — Да?       — Для какой цели можно желать нечто большего, чем обычного пьяного веселья без толики удовлетворённости?       Холодные воды будут омывать твои ноги, любимый мой. Ты останешься совсем один. Но я всегда буду с тобой. Ты будешь зависеть от меня, как бы тебе это ни было противно. Ты будешь.       Моим.       — Ради себя.       — Именно.       Вампиры молча смотрят друг на друга, понимая всё без лишних слов. Данте не любит раскидываться пустыми обещаниями, которые никогда не ценятся и являются золотом дураков. Бенни далеко не такой: ему всё ещё нужны похвалы, сладкие речи. Но…       Гуерре кажется, что что-то изменилось внутри Барта этой ночью. И изменится не один раз.

***

      — Знаешь, ты никогда не будешь один, — обронил Данте, наблюдая за горящим домом.       Вампир знал предчувствие появления одинокой звезды. Той, что ценит больше всего себя и свои мысли.       Роскошное здание на окраине города пылало. Уносило с собой следы опрометчивого поступка, фатальной глупости. Рождало тени метаморфоз. Необходимости. Огонь трагичным солнцем лизал влажную от крови землю. Дорогой настил трещал, крошился, выпуская на волю всю жертвенную боль.       В травах и ветре, могучем лесе и спящих цветах журчал тихий смех.       Когда-то ты будешь сидеть один в ледяной ванне и не понимать, отчего она столь тепла к тебе. Столь манящая. Ты будешь погибать в собственных запретах.       — Знаю, — Бенни застегнул золотые пуговицы алого камзола. — Никогда.