Ты никогда этого не вспомнишь

Он не был здесь уже пару месяцев — своеобразный рекорд. Гордиться, конечно, нечем, ведь в итоге, как он не храбрился, грязные желания взяли своё. Каждый раз Рик обещает себе, что это последний раз, что больше такого точно не повторится; он не просто похотливый старикашка — он гений, он сильнее этого, он точно сможет, но в который раз что-то идёт не так. Воровато закрыв за собой дверь комнаты воспоминаний, садясь на кресло и вкручивая в шлем принесённую с собой колбу, учёный, как никогда, чувствует себя преступником. Преступником не перед законом, не перед Галактической Федерацией, коим, по сути, и является, а перед собой. Ну и, может быть, чуть-чуть перед внуком. Воспоминание обволакивает мягко, даёт возможность ещё раз прожить самый страшный и самый желанный отрезок такой длинной жизни. *** — Блядь, Морти! Ёбаный, просто ёбаный в рот, Морти. С-сука, из-за тебя мы проебали все! Морти упрямо молчит и обиженно смотрит в окно тарелки, стараясь делать вид, что его здесь нет. За бронированным стеклом окна эпично разлетается на осколки очередная взорванная безумным дедом планета. — Посмотри на меня, Морти, посмотри. Ты видишь этот костюм на мне? Знаешь, что это значит, уёбок? Эти кристаллы были очень мне нужны. Я прилетел туда ДОГОВАРИВАТЬСЯ, Морти, — орёт Рик, тыча пальцем в сторону внука. — А ты. Ты опять наворотил хуйни, а мне пришлось разгребать твоё сраное дерьмо за тобой! — Вот не надо только всё опять сваливать на меня! Это ты взбесился и перестрелял всех к чёртовой матери. Морти зол не меньше деда. Его конкретно подзаебали попытки перекинуть вину за всё и вся на его плечи. Он старался, как мог, чтобы угодить и помочь этому старому маразматику, а в итоге опять выслушивает претензии. — А что мне, по-твоему, надо было делать, сидеть спокойненько и ждать, когда тебя разложат на столе прямо у меня под носом? Ты этого хотел, Морти? — Ч-чтооо? — лицо мальчишки забавно вытягивается, а глаза, кажется, вывалятся из орбит. — Рик, п-постой, ты сам просил меня быть милым, и я, я просто пытался... — О, да брось! Я просил быть милым, а не прыгать на хер этого всратого синекожего ушлёпка. Ты вёл себя, как тупая старшеклассница, которая даёт за коктейль и доброе слово. Мне надо было спокойно наблюдать дальше, пёс? Ещё и вырядился, как шлюха, где ты вообще взял эту шлюшью футболку?! — Обычная футболка, просто неудачно постирал... Подросток смущённо опускает глаза на свои колени и незаметно пытается натянуть выше сползающий ворот канареечно-жёлтой футболки. Вот надо же было схватить из шкафа именно её?! После слов учёного ему и впрямь как-то немного неловко за свое поведение, ну и за разъёбанную в итоге планету. — Ладно, юный соблазнитель пришельцев, проебались так проебались. Полетели хоть пожрём где-нибудь нормально, — Рик переводит внимательный взгляд вперёд и нажимает пару кнопок на приборной панели, стараясь замять неудобный вопрос, почему он так взбесился, увидев внука на коленях сраного инопланетного уебана. Вопрос, конечно, тот ещё. Рик Санчез — признанный межгалактический гений, и ответ для него очевиден, хотя знать ответ и признать его — это две разные вещи. Но любой догадается: он защищал своё. Пиздюку об этом знать не обязательно. О том, что дед давно имеет на него определённые виды. И если редких молоденьких сучек он ещё готов терпеть в постели повзрослевшего внука, то что-то иное — нет, ни в каком виде. Пусть он понимает, что ничего ему, по сути, не светит, он сам себе не позволит ломать жизнь мелкому из-за собственной прихоти, но и других мужиков к нему не подпустит. У Морти всё должно быть по-нормальному: закончить школу, потом колледж, найти работу и жениться на одной из своих немногочисленных девок... Престарелый террорист-алкоголик явно не вписывается в понятие нормальности. И Рик знает это лучше других, но отпустить всё равно не может, хотя и пытается свести контакты к минимуму. Не раз прогнанные в голове мысли прерывает возня на соседнем кресле, Рик чувствует на себе брошенные украдкой взгляды и слышит нервозное сопение. — Говори уже, пёс. Хватит сверлить во мне дырку! Пацан жмётся и упрямо молчит — это бесит неимоверно. — Заебал. Давай, выкладывай уже. Морти не по себе. Но он знает, что умалчивать такие проблемы — себе дороже. Собственное состояние пугает не на шутку, хрен его знает, что он мог подцепить на этой чёртовой планете. И он решается: — Р-рик, мне как-то нехорошо. Я странно себя чувствую. Учёный смотрит внимательно. Пробегается взглядом вдоль всего тела: от кудрявой макушки до потрёпанных кед. Поднимает глаза и тянется к внуку, притягивая к себе за подбородок, вертит его голову из стороны в сторону. Серьёзный взгляд ощупывает лицо, отчего мальчишка забавно морщится, ёрзает на сиденье своей тощей задницей и пытается прикрыть глаза. — Ебать мой хуй, Морти! Да ты обдолбан в край! — выносит Рик неутешительный вердикт и откидывается на спинку водительского кресла, прикрывая лицо рукой. — Пиздюк, как тебя угораздило-то? Ты же весь такой правильный, даже со мной ни-ни. Или решил пойти по стопам дедушки? — ехидно интересуется учёный. Хотя сам прекрасно знает, что по собственной воле внук никогда бы не притронулся к дури. — Нет, конечно! Я вообще ничего, кроме коктейля, что ты, кстати, заставил меня выпить, не брал! — Хватит оправдываться, знаю я всё это. Лучше расскажи, что чувствуешь — надо понять, что там в тебе плещется. — Я не знаю, как описать... Это тяжело. Рик вздыхает — как же это и впрямь тяжело. — Давай так, я буду задавать наводящие вопросы, а ты отвечать, — учёный выбирает наиболее простой способ, хотя сам уже практически на сто процентов уверен в итоге. Морти понятливо кивает и ждёт продолжения. — Тааак, первое: галлюцинации? Визуальные, слуховые или тактильные? В ответ чёткое: — Нет. — Хорошо. Необоснованные чувства: эйфория, страх, может быть, злость? Опять не то. — Угу, — Рик чешет голову. — Может, навязчивые идеи: типа, что весь мир — симуляция, или что ты знаешь какой-то правительственный заговор, и тебе надо его скорее раскрыть? — Нет, вообще ничего похожего. Просто меня знобит, и всё тело как будто чешется. Блииин. Прямо сейчас у меня зудит спина, и мне хочется потереться о спинку кресла или лучше попросить тебя помочь, потому что самому неудобно тянуться. И в животе немного тянет, и я, и я, по-моему, немного возбуждён... — неловко заканчивает Морти, и Рик давится выпивкой, которую самозабвенно хлебал из фляжки на протяжении всей речи-признания внука. Чего-то такого он и ждал. Медленно утирается рукавом непривычного пиджака и, строго контролируя голос, произносит: — Всё ясно, долбоящер — ты стал жертвой старейшей уловки. Этот хрен подсыпал тебе в стакан возбудитель. Теперь понятно, с чего ты так крутил перед ним жопой и радостно прыгал к нему на коленочки. А я уж думал, что ты совсем охуел, и тебя потянуло на ксенофилию. — Хватит язвить! Что мне делать-то? — Да всё просто, вали назад и сделай то, в чём ты мастер — подрочи. Обещаю не мешать. Рик демонстративно смотрит строго вперёд, а Морти захлёбывается вздохом, но послушно перемещается на заднее сиденье. Пару минут в корабле стоит полнейшая тишина, оборванная в итоге звуком быстро расстёгиваемой молнии джинсов. Это одни из худших минут в жизни Рика Санчеза. На заднем сиденье его корабля самозабвенно надрачивает его родной внук, а он старается делать вид, что ничего особенного не происходит, и мучается от каменного стояка. Он прогоняет в голове все пришедшие на ум сложнейшие формулы, вспоминает Морти совсем маленьким карапузом и даже мысленно представляет разговор с Бет, узнавшей о постыдных желаниях своего отца по отношению к своему же сыну... Результат — полный ноль, возбуждение не проходит и даже не ослабевает. Морти сзади забавно пыхтит и что-то неразборчиво шепчет. Через несколько минут возни сомнительное эротическое звуковое шоу прерывается жалобным, болезненным, явно неудовлетворённым всхлипом. — Что случилось, пёс? Потерял важнейший в своей жизни навык? — Рик говорит, прикладывая огромные усилия, чтобы не посмотреть, что творится сзади. — Не могу, я не могу... У меня не получается, когда ты там. — Пиздюк, ты не прихуел там, часом? Знаешь, я и сам не рад, но никуда не могу деться из летящей в космосе тарелки! — Нет, Рик! Просто иди сюда. — Что ты сказал? У тебя совсем мозги поплыли, я правильно понял тебя? — Прав-правильно, я не могу сам, и мне всё хуже. И да, я хочу, чтобы ты помог мне. Вот когда не надо, смелости пацану не занимать. Тысяча и один вариант выхода из этой ситуации проносятся в голове учёного. И будь он проклят, если хоть один из них хуже того, что он собирается сделать. Наркотик, видимо, был замешан на окситоцине, и без помощи второго участника внуку, судя по всему, никак не справиться. Как минимум, можно быстро отправить его в любой ближайший бордель, ну, или вырубить и переместиться домой, а там уже намутить противоядие. Но Рик знает, какое решение примет, и, уже ставя корабль на автопилот, заранее проклинает себя. Отстегнув ремень безопасности, садясь боком на своём кресле, он уже без колебаний поднимает глаза на внука. Представшая перед ним картина горячее всего ранее виденного им в жизни, а видел он немало. Мальчишка горячее солнца, горячее любой звезды в каждой из известных ему галактик. Красный от смущения, глаза прячет, неловко пытается прикрыться... Таким он отпечатался на сетчатке глаз Рика, таким навсегда останется в памяти. Его хочется до дрожи, но... — Подними на меня глаза, Морти. Скажи, чего ты хочешь от меня? — голос хриплый и глухой, так непохожий на обычные издевательские интонации учёного. От этого голоса у Морти поджимаются пальцы на ногах. Он кое-как одерживает победу над смущением и неловкостью: — Я хочу, я хочу, чтобы ты помог мне. Помоги мне справиться с этим, Рик. Это то, что он хотел услышать. Как тут отказать, если половина его постыдных фантазий начинается с этих слов. Дело даже не в собственном удовольствии, хочется сделать хорошо мелкому. Помочь, показать, что может быть настолько приятно, а взамен ему совершенно ничего не надо. Господь несуществующий, да это же типичная психология педофилов-совратителей... Да и хер бы с ним, плевать! — Снимай свои штанишки, сученька, — шёпотом говорит Рик, устраиваясь на полу между разведённых его собственными руками ног внука. Мальчишка не выёбывается, стягивает свои модные узкие джинсы вместе с бельём сразу до щикотолок — видимо, афродизиак совсем затуманил мозг. Так даже лучше. Смотря на полуголого внука, Рик даже немного гордится — хоть что-то тот взял от него, это, конечно, не гениальный мозг... Но хороший член — это хороший член, тоже неплохое наследство. Размер впечатляющий, но Рика Санчеза таким не напугать, поэтому он берёт почти до основания, но не до горла, не всё сразу. Мальчишка дёргается и хнычет через плотно сжатые губы. Да, малыш, сейчас ты поймёшь разницу между нормальным минетом и неуклюжими облизываниями, что получал раньше. Ошибка всех этих молодых жеманных девок, да и пацанов тоже — в стеснении, они боятся плохо выглядеть, сосут так, будто делают одолжение — короче, полная херня. Прижав бёдра неугомонного мальчишки, крепко, чтобы не дёргался раньше времени, насаживается, максимально смазывая член слюной. Берёт быстрый темп, без прелюдий — пацан и так уже на взводе, и Санчез понимает, что всё закончится очень скоро. Это и к лучшему, в корабле тесно, длинные ноги толком не помещаются на полу, и завтра чёртовы старые колени будут ужасно болеть, но это мелочи по сравнению с той эйфорией, что он чувствует сейчас. Такой давно желанный, запретный и весь в его власти, стонет тихо, будто стесняется... Морти освобождает руки и невесомо гладит учёного по щеке, побуждая обратить на него внимание. Рик замедляется и, не выпуская член изо рта, вопросительно смотрит внуку в глаза, делает пару глотательных движений и демонстративно обводит головку языком. — М-можно, можно мне? Можно, я... Рик медленно моргает, прикрывает глаза и покорно склоняет голову, будто безмолвно говоря: «Конечно, мальчик мой. Делай всё, что захочешь, это всё только для тебя». Рик чувствует крепкую хватку в своих растрёпанных волосах, чувствует, как неуклонно его голову тянут вниз, заставляя взять глубже. Такой настойчивый пацан заслуживает поощрения, и приходится расслабить горло, впуская его на полную, позволяя прижать лицо к пахнущим молодым мускусом волоскам в паху. Мелкий больше не церемонится, беря всё на себя. Одну руку оставляет в волосах, а второй спускается на горло, под челюсть, кладёт прямо на кадык. Сжимает так, что по-любому должен чувствовать, как туго ходит внутри член. Учёный убирает собственные руки за спину, как бы давая мальчишке полную свободу действий, чем тот с радостью и пользуется, откровенно трахая деда в гостеприимно отданный на растерзание рот. Горло саднит, по подбородку течёт слюна вперемешку со смазкой, из глаз катятся слёзы, и воздуха категорически не хватает. Хочется, чтобы всё это быстрее закончилось, и одновременно — чтобы длилось как можно дольше. Собственный член настойчиво требует внимания, болезненно упираясь в молнию брюк. Рик игнорирует его, несмотря на весь дискомфорт и боль, ему кажется, что он готов кончить от одного-единственного прикосновения, или, может быть, даже без него. Морти достигает оргазма раньше. Крепко прижав голову Рика к своему животу, согнувшись над ним, мелко подрагивая тощими бёдрами и ягодицами, сливает сперму глубоко в горло, не давая ни отодвинуться, ни проглотить толком. Где-то через бесконечную минуту он отстраняется, падает на диванчик и смотрит расфокусированным взглядом, как дед вытирает краем снятого пиджака лицо от его смазки и спермы. Рик Санчез настолько возбуждён сейчас, глядя на только что кончившего в его горло внука, что без вопросов подставит сейчас же по его требованию не только рот, но и задницу. От мысли о таком восхитительно большом елдаке в своей дырке внутри всё предвкушающе сжимается. Но Рик берёт себя в руки и неуклюже перебирается за штурвал. — Полегчало? Приводи себя в порядок, и полетели домой, знаешь, есть что-то совсем перехотелось. Морти молчит. — Да ладно тебе, не бери в голову, с кем не бывает. Давай, очухивайся, Морти. Всё уже, всё! — Рику кажется, что пацана надо как-то успокоить после произошедшего, а в этом он всегда был пиздецки плох. С мысли его сбивают горячие руки, обнимающие его из-за укрытия кресла. Вкрадчивый, хоть и слегка заикающийся шёпот ласкает ухо: — Не всё, эт-это не всё, Рик. Мальчишка, всё ещё почти голый, льнёт к нему и ластится всем телом, пытаясь пробраться всё ниже и ниже. — Ты так возбуждён, позволь оказать ответную услугу. Это выше любых сил. Где он только этого понабрался, соблазнитель херов? Вселенная явно за что-то ему так жестоко мстит. Поэтому Рик собирает остатки воли в кулак и насмешливо говорит: — Морти, ты думаешь, что неумелый подростковый минет — предел моих мечтаний? Брось, можешь считать, что это была безвозмездная помощь другу. — Не хочешь минет, ок. Я, я опять пиздец, как возбуждён, и ты можешь меня... — Не могу! Не могу, Морти! Ты-то под наркотой, а у меня какое оправдание? Во внукоёбы ты меня не запишешь! — Тогда можем... Санчез перебивает, не давая даже договорить: — И себя ебать не дам. Ишь, размечтался, утырок мелкий! Врёт, как дышит, этому пацану позволено всё на свете. Правда, только в мечтах, в реальности этому не быть — он же ещё не совсем ёбнулся. — Что ж-же нам делать? — Морти опять накрывает паника от невозможности кончить. — Можно кое-что сделать. Давай назад. Если ты всё ещё такой смелый. Ох, это грёбаный пиздец! Давать себе такие поблажки — это ещё придумать надо... — Спиной ко мне, локти на спинку сиденья, — учёный гладит взглядом ладное поджарое тело и не может понять: Морти правда настолько красив, или его мнение настолько субъективно? Рик не может отказать себе в желании взять максимум из сложившейся ситуации. Ныряет отчего-то трясущимися руками под футболку, гладит нежную кожу, ощупывает выступающие рёбра и поджавшийся впалый живот. С благоговением оглаживает узкую спину, зарывается своей грубой ладонью в пахнущие шампунем и молодостью волосы, вжимается лицом между острых птичьих лопаток и впитывает полными легкими этот запах, пьёт его, как самый крепкий и пьянящий алкоголь — губами прямо с кожи. С нажимом ведёт руками вниз по поджарым бокам, останавливаясь, упираясь большими пальцами в ямочки на крестце, покрытом лёгким, трогательным, незаметным глазу пушком. Морти так хорош в своей покорности, эту жажду обладания не утолить за раз. Рик с трудом отрывается от своего тактильного исследования, поднимает взгляд и сталкивается с огромными неверящими глазами внука. Морти изучает их отражение в стекле купола тарелки. У него такой вид, будто он сейчас действительно счастлив. Будто не верит, что его можно настолько сильно хотеть. И учёный не может налюбоваться тем, как они оба выглядят. Морти, его любимый Морти, голый и возбуждённый, преданно и счастливо наблюдающий за тем, как его умело и жадно касается он, Рик Санчез. И всё это на фоне бескрайней звёздной темноты космоса. Они одни здесь, нет никаких запретов и норм общественной морали, нет семьи и личных ограничений. Они счастливы, им хорошо вместе, а на остальное плевать... Беспечное забытьё длится всего мгновение, осознание того, что всё это ложь, просто самообман, и мальчишка с ним только из-за действия наркотика, обрушивается на голову, как ведро ледяной воды. Коря себя за излишние эмоции, которые точно не стоило показывать при внуке, Рик возвращает на лицо привычную маску. Сжимая слишком сильно руки на мальчишечьих бёдрах, прижимаясь всем своим полностью одетым телом к беззащитной обнажённой спине, шепчет куда-то в растрёпанные им же самим волосы: — Что, Морти? Хочешь, чтобы дедушка сделал тебе хорошо и приятно, Морти? — держать язык за зубами почти так же тяжело, как и член в штанах. — Да, Рик, да! Сделай уже что-нибудь, сделай мне хорошо, — мальчишка на грани, крутится в руках и потирается об его пах своей восхитительной задницей. — Ну раз ты так просишь... — уже ныряя куда-то под сиденье в поисках смазки. Льёт прозрачную жидкость себе на руку, не жалея. Тщательно размазывает её по промежности, от испуганно сжавшейся дырки до колом стоящего члена. Оглаживает почти безволосую мошонку и внутреннюю поверхность бёдер. Не удержавшись, ещё раз размашисто проходится по пенису, собирая капли предэякулята с головки. — Да тебе даже смазка дополнительная не нужна, течёшь, как маленькая похотливая сученька. Это ведь только со мной, только со мной ты будешь таким? — спрашивает Рик сбившимся голосом, не переставая дрочить ему. — Д-да, только для тебя! Я так хочу, давай уже, я так хочу тебя! — выстанывает Морти, не переставая толкаться в плотно сжатый кулак, с каждым движением задевая возбуждение в брюках Рика. Когда движения становятся совсем неконтролируемыми, а стоны сливаются в нескончаемый поток просящего мычания, учёный убирает руку и отстраняется, чтобы раздеться самому. — Не волнуйся, малыш, уже скоро, — Рик успокаивающе гладит внука по ноге, второй рукой неуклюже стягивая вниз свои брюки. Закончив со штанами, берёт в ладони маленькие, ладные, созданные будто для него ягодицы, сжимает их на пробу и разводит в стороны. Потирается разгорячённой крупной головкой о пытающееся сжаться кольцо мышц, окружённое редкими волосками. — Р-рик, ты же говорил, что не будешь? — испуганно шепчет Морти. Трахнуть его такого хочется больше, чем чего-либо другого в жизни. — Не буду, Морти, не буду. Потерпи немного, я ещё чуть-чуть, — неизвестно, кого из них он пытается в этом убедить больше. — Сожми покрепче ножки для меня. Морти убирает колени с сиденья, сводит их вместе и скрещивает длинные ноги в щиколотках. Какой же он... Видно, как напрягаются мышцы на бёдрах, как прогибается в пояснице влажная от пота спина. Терпеть больше нет сил, и он направляет свой торопливо смазанный член между тощих ляжек. Вау, это лучше, чем охуенно, хотя такой вид секса Рик презирал ещё с того времени, как его основными партнершами были несговорчивые на что-то большее жеманные целочки. Так же он понимает, что это будет пиздец, как быстро — слишком долго он был возбуждён. Морти сам тянет его руку к своему члену, толкается несдержанно, всё сильнее сжимая Рика между своих бёдер. Двигаясь быстрее, головкой проезжаясь по поджавшимся нежным яичкам, каждым движением Рик приближает себя к оргазму. И, когда пацан, практически крича, заливает его руку и сиденье перед ними горячим семенем, — срывается, кончает, прикусив кожу на плече Морти. Ища салфетки в завалах мусора на полу и стараясь выровнять дыхание, Рик Санчез слышит почти неразборчивое: «Я, по-моему, влюбился в тебя». Но, спешно обернувшись, видит только безмятежно спящего внука... *** Дальше смотреть нет смысла. Он и так всё это знает наизусть — испугавшись брать на себя ответственность за случившееся, он стёр мальчишке память, побоялся потерять то немногое, что между ними было хорошего. И себе тоже стёр. Уже гораздо позже случайно нашёл колбу со своими воспоминаниями и оставил, не смог уничтожить. И теперь иногда приходит подрочить, то ли на согласного на всё внука, то ли на это нелепое признание в любви, и неизвестно, что из этого хуже... Позорнее занятия придумать сложно, но это всё, что ему остаётся. Вселенная не так щедра, чтобы подкинуть ему ещё один шанс всё исправить.