***
Прошло девять лет Сирена смотрит в зеркало, на себя, на свои волнистые белоснежные волосы, отливающие легкой синевой из-за нахождения меж ледниковых скал. Она проводит по волосам гребнем, сделанным из костей акулы, и немного злится. Ей не хочется никуда плыть. Стоит ей подумать, что им придется преодолеть несколько морей, в том числе море другого клана, чтобы попасть к другим, то Элки бросает в мелкую дрожь, от чего кожа покрывается мелкими пупырышками. И это даже не от холода. Она привыкла к нему, ей комфортно жить и находиться среди ледников. И представить, что какое-то время ей с сестрами, братьями и родителями придется жить в более теплом море невозможно, потому что тепло не для нее. — Ты уже готова? — возникает в проеме ее комнаты радостно улыбающаяся мать, от чего сирене кажется, что та только и может, что улыбаться. — Нам скоро выплывать. Путь не близкий. — Почему я не могу остаться тут?! Почему обязана плыть туда, где слишком тепло, и туда, где встречу свое совершеннолетие? — возмущается юная сирена, кидая гребень в зеркало, но тот только слегла касается поверхности и мягко ложиться на столик. — Потому что это семейное паломничество, — мягко говорит взрослая сирена. — Потому что я давно не видела сестру… — Луа тебе не сестра, — колко говорит Элки, отплывая к кровати, где в последний раз проверяет сложенные вещи, состоящие из нескольких небольших мешочков, переплетенных водорослями. — Ее бабушка является двоюродной сестрой бабушки жены моего отца. Не родная, но все же сестра. А мы обязаны поддерживать родственные связи, тем более тогда, когда нарастают осложнения с Ноли. — Королевством Ноли? — хмурится Элки, пытаясь вспомнить, что она знает об единственном человеческом королевстве, которое знает о существование подводного царства на законодательном уровне. — Да, — кивает Лина, поправляя вплетенные многочисленные ракушки в свои жемчужные волосы цвета самого холодного ледника в Гласиалисе. — Вылавливают русалок, в основном несовершеннолетних, дожидаются их совершеннолетия, а потом те, прежде чем завершат обряд истинности, убивают себя. — Но не сирен же, — хмыкает Элки, поворачиваясь, а после чувствует жжение на щеке. Перед ней стоит такая же спокойная мать, но в глазах и на лице виднеется жестокость, разочарование и оскорбление. — Не смей сравнивать русалок и сирен, — шипит Лина, мать Элки. — Мы практически ничем не отличаемся. Имей уважение хотя бы к своим сестрам. Губы ее на секунду искривляются в пренебрежении, но сразу же принимают прежнее улыбающееся состояние. Лина разворачивается к дочери спиной и только в проходе между глыб льда останавливается, говоря, не оборачиваясь: — И сделай что-нибудь с волосами. Ты не просто сирена, а старшая сирена в королевской семье Гласиалиса. И это не просьба, а приказ. Элки зло смотрит в спину матери, но повинуется, подплывая к зеркалу и доставая оттуда всевозможные ракушки и кораллы. Поднимает мешающиеся пряди наверх и обвивает их цепочкой из жемчуга с небольшими цветными кораллами. Ведет эти пряди до затылка и там их обвивает вокруг холодно-розовой ракушкой. Она хорошо удерживает пряди, закрепляя. Элки бы оставила так, но знает, что матери не понравится. А раз это приказ, то надо подчиниться. Кораллы и сверкающий цветной жемчуг украшают ее свободно свисающие волосы, доходящие до начала сужающейся части голубого хвоста. Сирена смотрит на себя, на уложенные волосы, на топ, прикрывающий ее верхнюю часть, сделанный из мелких ракушек и подводных растений, которые обвивают ее шею и удерживают верхнюю одежду. Элки сама его сделала, считает, что он лучший из всех, которые у нее были. Она проводит руками по нему, спускается к плоскому животу, на котором ощущаются мелкие тонкие чешуйки еле голубого оттенка, почти прозрачные. Однако чем ниже ее руки спускаются, то тем сильнее чувствуются более плотные чешуйки ярко-голубого цвета. А самая мелкая и тонкая чешуя находится на кромке волос в нижне-затылочной части головы и на плечах. В первом случае они спускаются сзади по шее, к спине, и проходят вдоль позвоночника. А во втором — покрывают кожу небольшим ореолом. Элки они нравятся, ей нравится прикасаться к ним. Смотрит на еле заметные рубцы на шее с двух сторон, которые помогают дышать, но моментально переводит взгляд. До нее доносится звук колокола, который отдается по всем стенам, проникает в каждую льдинку. Он означает только одно: время сбора и отплытия. Элки тяжело вздыхает, берет три мешочка и выплывает из своей комнаты, нарушая все правила, спускаясь прямо вниз без ветвистых коридоров замка. Ей плевать. Тем более, так быстрее. Особенно, когда комната находится в северной стороне замка, тогда как место сбора — южная площадь, где и главный вход в их обитель. Спускается тогда, когда все уже внизу: ее братья и сестры связывают свои мешочки вместе, привязывая их к касатке. Та издает радостные звуки, ей не терпится пуститься в дальнее плавание, хотя некоторые сомневаются, что ей придутся по вкусу теплые воды. Элки присоединяется к сестрам, а как заканчивает, слышит голос отца, Морского короля. — Семья, моя дорогая жена, дети, сейчас мы отправляемся в дальнее плавание. Вы еще никогда так далеко не плавали, и именно сейчас, сегодня, нам представилась возможность побывать в известном Лингум, откуда Сон — первая человеческая королева — русалка. Именно этот клан заключил соглашение с людьми от имени всего подводного мира. И именно там решаются все важные вопросы. Лингум — центр всех кланов тритонов, сирен и русалок. Сегодня вершится история! — Король говорит уверенно, восторженно, его светло-голубые, почти что белые глаза горят огнем, что несвойственно для них. Его жилистое тело стоит впереди всех, руки слегла разведены. Белоснежные волосы, в точности как у Элки, обрамляют его лицо и тело, они кружат вокруг его фигуры ореолом. На голове возвышается корона синего цвета, увенчанная ракушками в цвет ей же. Ожерелье из таких же камней дополняет его статус, как бы говоря, что только он тут король. — В путь! Он завершает свой монолог кличем, который поддерживают остальные члены семьи и поданные, плывущие вместе с ними. Король ведет их всех, плывя впереди, а за ним все остальные. Касатка плывет между королем с его женой и их детьми. Элки поглядывает на отца и немного радуется, что тот не знает про небольшую ссору с Линой. Не рад будет потому что. У сирены всегда были более теплые чувства именно к отцу, чем к матери. Хоть та и была рядом с ней все детство, но прошло уже много времени, и Элки изменилась, а Лина начала относиться к ней с большей холодностью. А причину этого юная сирена не знает. Знает, что что-то было, но не помнит. Будто эту часть ее жизни стерли из ее воспоминаний. Это произошло лет шесть назад. Еще тогда Элки пыталась наладить контакт с Линой, но та упиралась, и в итоге она приняла условия игры матери. Элки изменилась за шесть лет, чувствует это даже по отношениям с братьями и сестрами, однако не может точно сказать, что именно произошло между ними. Только Король ее понимает, поддерживает, пытается устранить разногласия между Линой и Элки, но получается ничья, ведь найти баланс между двумя спорящими сиренами крайне сложно. Элки старается выкинуть негативные мысли из головы, не думать об этом и продолжить плыть спокойно. Пытается убедить себя, что все в норме, что это обычная ссора, каких было достаточно за это время, только вот щека продолжает полыхать в холодной воде, а легкая обида жжет горло. Сирена понимает, что сказала неправильную вещь, ведь морским народом надо гордиться, его надо оберегать, как тритонов, сирен, так и русалок. Хоть последние слабы и не так сильны, но они часть моря и океана, они — поданные Морских королей, сестры тритонов и сирен. Но Элки ничего не может с этим поделать, она все равно считает, что русалки гораздо слабее сирен, и их важность в Морском царстве не так существенна. Тем более, когда их рождаемость падает вместе с увеличением их смертности. И хотя сирена помнит сказку о Сон и Юнги, она не верит, что простая русалка смогла стать человеческой королевой и жить на суше. Потому что русалки слабее сирен. Слышит, как младшие сестры развлекаются, смеются, играют в только им знакомые игры. Старшие братья, тритоны просто плывут за касаткой рядом с друг другом и тихо переговариваются, будто решают вопросы государственной важности. Хотя, может, так и есть. Они ведь нашли уже своих соулмейтов, а сейчас просто дожидаются совершеннолетия родственных душ, чтобы полностью подтвердить связь. Элки — третий ребенок в семье, а после нее идут две русалки-близняшки, сирена и самая младшая — русалка, которую пока ничего не заботит. Старшая сирена хотела бы быть такой же, однако, в действительности, все далеко не так. Ей тяжело находиться где-то посередине, между кем-то. С одной стороны — братья, которые практически уже женаты, с другой — сестры, у которых в голове одни игры. И вот она — Элки, у которой скоро совершеннолетие, которое она встретит на валунах далекого чужого моря, и узнает свою судьбу. Ей страшно, она боится, что соулмейтом может оказаться человек. Ведь тогда сирене придется покинуть родные воды, родные края практически навсегда и жить с человеком, которого она практически не знает, который ей чужой в самом прямом смысле этого слова. Однако Элки не может быть уверена, что и тритон будет тем, кого она знает. Но она надеется, что ей разрешат не покидать родные холодные воды. Сирене не хочется, ведь ей дышать тяжело в теплых, она хочет кожу содрать, чтобы охладить ее. Не терпит тепла потому что. — Что наша дорогая сестра плывет одна? Поговорить не с кем? — подплывает Кристал откуда-то справа. Элки кидает на нее быстрый взгляд и снова смотрит вперед, игнорируя. — Ну что ты такая вредина, а? Я, может, с добрыми намерениями. Решила составить компанию старшей сестренке. Элки едва сдерживает недовольство от слов младшей сестры — русалки, которая улыбается, закончив говорить. В глазах цвета льда, как у их отца, видно злорадство, а ярко-голубой хвост выдает их родство, однако только неестественно грязный темный блонд выдает ее сущность, что она северная русалка. — Ты же знаешь, что не доверяю тебе и твоей сестре. Так чего тебе надо, Кристал? — спокойно спрашивает Элки, утихомирив разрастающуюся злость. — Кристал, насколько я знаю, ничего не надо, но вот я хотела кое-что спросить, — слышит голос Кайлы слева от себя. Сирене даже поворачивать голову не надо, чтобы увидеть ехидное выражение лица сестры. Оно будто приросло к ней. — Мне вот все интересно, как тебе сходят с рук любые косяки от нашей матушки? Определенно, на это есть причина. Может, она в том, что произошло шесть лет назад? — А что произошло шесть лет назад? — все-таки смотрит на сестру Элки. — Я ничего не помню. Если хочешь узнать, плыви к Лине и Хоши. — Ты роешь себе могилу, Элки, — смеется Кристал. — Они точно не одобрят, что ты называешь их по имени. — А мне плевать. Плыви и стучи на меня, если смелости хватит, — заканчивает их беседу сирена и прибавляет скорость, чтобы уплыть от них подальше и не видеть лица Кристал и Кайлы, хотя они и так на одно лицо. Ее бесит, что они никогда не действуют открыто, все делают исподтишка. Выставляют себя невинными морскими коньками, которые только и делают, что просто проплывают мимо. А Король с Линой ведутся на их детскую наивность, которая уже далеко не «детская» и не «наивность» вовсе. За своей злостью и негодованием Элки не замечает, что морских жителей становится все больше: как и обитателей, так и поданных Морского короля. Она замечает это только тогда, когда впереди виднеется замок, построенный в огромном айсберге. Он очень сильно похож на их, только вот замок Гласиалиса выточен в скале, которая на поверхности переходит в ледник. А дворец Никса находится буквально внутри огромного айсберга, который прочно стоит на морском дне в самом центре элитной территории. Ведь дальше, на восток и на запад, морские поданные Никса простираются тоже и граничат уже с другими кланами. Но центр находится ближе к северу, чтобы ледник не растаял и чтобы правящей элите добраться к Лингума было быстрее. Морской король жестом показывает, чтобы их свита передохнула и с ним не плыла, пока сам направляется ко дворцу Никса. Элки рада легкой передышке, хотя догадывается, что плыть теперь придется день точно, не меньше. Никс обширнее по площади, чем Гласиалис, однако жителей у первых в разы больше, чем у них. Чему как раз-таки сирена и рада, ведь с их сравнительно небольшой территорией большое количество морских жителей плохо сказалось бы на самом клане. Даже сейчас, присаживаясь на риф, Элки чувствует теплые воды. Хоть их и не так много, но они есть в холодной воде. Что-то да проникает сквозь водные потоки. Сирена поднимает голову, стараясь разглядеть водную гладь, но видит только толщу воды с далеким толстым слоем льда, таким же, какой и в их море. Однако он здесь чуть менее толстый. Элки переводит взгляд на младших сестер, которые сидят чуть поодаль и развлекаются вместе, на братьев, которые смеются с шуток, понятные только им, на Лину, которая тепло смотрит на детей. Сирена ловит ее взгляд, замечает, как теплота из улыбки пропадает, сменяясь на какую-то отрешенную. Та поднимается с насиженной части рифа, где мимо проплывает стайка рыбок, и движется в сторону Элки, а после присаживается рядом. — Почему не играешь со своими сестрами? — ласково спрашивает она. — Потому что они не принимают меня в свой круг, — отвечает почти честно. — Так сделай так, чтобы приняли. — Зачем? — Потому что вы семья и должны поддерживать свои отношения. — Они меня считают странной, Кристал с Кайлой говорят, что вы с отцом относитесь ко мне по-другому, — говорит и смотрит на выражение лица Лина. Та полностью снимает улыбающуюся маску, взгляд ее становится серьезным, и смотрит на кораллы. Куда угодно, но только не на дочь. — Мы никого не выделяем, — отвечает холодным тоном, который напрягает Элки, ведь редко слышала, чтобы голос жены их короля становился таким безэмоциональным и резким. — Тогда почему они говорят про какой-то случай, который случился шесть лет назад? — не унимается, потому что знает, что если не спросит сейчас, в этот самый момент, то не спросит больше никогда. — Ничего, — скорее выплевывает, чем говорит, а после Лина поднимается и уплывает на тот участок рифа, где сидела до этого, и не смотрит в сторону Элки. Сирене бы обрадоваться, что она сейчас предоставлена самой себе, однако не может. Потому что слишком резкие ответы говорят, что та что-то скрывает. Она продолжает смотреть на фигуру матери, на ее жемчужные волосы, часть которых развевается по воде, а другая собрана в причудливую прическу, на ее усталое и немного постаревшее лицо. Элки знает, что морские жители стареют чуть медленнее, чем люди, и живут дольше последних, однако даже тритоны, сирены и русалки умирают. — В путь! — слышит громкий и воодушевленный голос Морского короля Гласиалиса. Сирена оборачивается и видит позади него Короля Никса со своей семьей и свитой. «Похоже, это собрание всех королевских семей для решения важных вопросов, касающихся всех непосредственно», — думает Элки, поднимаясь и кивая знакомым сиренам и русалкам. Сирена понимает, что они вплыли на территорию другого клана тогда, когда теплые волны начали касаться ее кожи. Она бы порадовалась, но не может, потому что с их последнего отдыха, который был в Никсе, прошло порядка часов двенадцать. Элки понимает это, потому что сквозь толщу воды свет не проникает от слова «совсем». Его попросту нет. Она с трудом различает силуэты других сородичей. Чувствует только вибрацию воды перед собой и движется в ее направлении. Ведь только так проще понять, куда следует плыть, когда вокруг темнота, а они глубоко под толщей воды, куда и в дневное время свет проникает с трудом. Элки привыкла к ледникам, ведь даже подо льдом редкие лучи солнца проникают в их обитель и отражаются от замёрзшей воды. — Чего такая грустная? — слышит знакомый голос принцессы-сирены Никса, на которую смотреть нет сил и желания. Ведь все равно ничего не увидит. — Я не грустная, просто устала, — отвечает, встряхивая головой, от чего часть волос оказывается перед глазами. — Но мы же ведь направляемся в центр всех кланов подводного царства! — восторженно говорит сирена, от чего Элки морщится. — Это же просто замечательно! А еще ты там встретишь свой совершенный год! Почему ты не рада? — Я рада, — сухо отвечает, продолжая игнорировать принцессу, с которой общего ровно столько, сколько с касаткой. Может, они и были близки в далеком детстве, но не сейчас. Сирена Никса плывет немного рядом с Элки, а после уплывает к Кристал и Кайле. Слышно становится, как те рады вниманием другой сирены из королевской семьи клана Никса, что их смех, кажется, слышно на всю округу. Элки бы закатила глаза, но старается не обращать внимания, а сосредоточиться на дороге. Может, она и одна. Может, не имеет тесных отношений с сестрами и братьями. Может, она не рада, что свое двадцатилетие встретит на чужой территории. Но в одном сирена уверена точно: она не хочет покидать льды и холод. Элки будто их чувствует, они будто часть ее сущности. Ей сложно объяснить эту связь, слов подобрать нужных не может, однако только рядом с ними ей спокойно, и ничего не тревожит сирену. Они подплывают к замку Лингума на рассвете, когда становится чуть светлее, а лучи освещают водное пространство и дарят яркие блики на кораллах. Элки в другой обстановке засмотрелась бы на это, однако не может из-за усталости. Она никогда так долго не плавала без отдыха, без еды и тем более так далеко от дома. Сирена к границам Никса подплывала-то несколько раз, несмотря даже на запрет приближаться к ним. И то наблюдала со стороны, не приближаясь и не заплывая на чужую территорию. Элки видит, как ее отец приветствует Короля Лингума вместе с Королем Никса. Те разговаривают о чем-то, и видно по нахмуренным бровям Хоши, что новости и обстоятельства не положительные, а наоборот, ужасные. Сирене бы подумать, что сказанное Линой правда, однако прерывается на разбор вещей и осмотр комнат, специально для них предоставленные, тем самым теряя из виду Морских королей. Элки вместе с другими сиренами и русалками следует за женой Короля Лингума — Луа, которая ведет их по коридорам замка, построенного из многочисленных ракушек и известняка, из-за чего все кажется еще больше, чем есть на самом деле, и показывает отведенные комнаты. Они напоминают комнаты в их замке, в леднике. Элки вплывает в комнату, которая на следующие несколько дней, а то и недель, станет ее местом обитания, и кидает на кровать мешочки из водорослей, которые тут же сливаются с покрывалом. Сирена устала, хочет спать, но находит в себе силы подплыть к зеркалу и снять ракушки, которые растрепались за время их передвижения. Она осматривает светлую комнату с выступами в виде различных раковин, небольшой проем, который выходит на двор, откуда они и приплыли. Элки видит, как Короли трех кланов продолжают быть на том же месте и уже активно что-то обсуждают, размахивая руками. Сирене бы лечь отдохнуть, но, видя, как те двигаются внутрь замка, не может удержаться от интереса проследить за ними и узнать, о чем те разговаривают. Она выплывает из проема, игнорируя правила и плывя меж переходов и башен, и следует за Королями вплоть до совещательного кабинета. Благо отсутствие дверей и наличие правил, запрещающих здесь находиться посторонним, способствует Элки подслушать все. — Я думал, что это слухи, — мрачно говорит Король Никса. — Мину, даже Хоши уже в курсе всех событий, а он находится дальше, чем ты, — устало проговаривает Дону, Король Лингума. — Я просто не понимаю, как ты такое допустил! — возмущается Мину, и слышится звук удара кулака о стол. — А что я могу сделать? Его действия не противоречат условиям Соглашения. Они умирают от своих рук, хотя их к этому принуждают, — таким же уставшим голосом говорит Дону. — Нужно связаться с ним, вызвать на переговоры! — почти что уже кричит Мину. — Успокойся, — спокойно проговаривает Хоши. — Намджун отказывает от всех встреч, тем более сейчас Нулевая зона не безопасна ни для кого. Дону запретил всем подниматься на поверхность и выплывать на эту зону. Однако некоторые ослушиваются, а потом умирают. Даже обряд соулмейтов перенесли в другое место. — Разве ничего нельзя сделать? — уже более спокойным тоном спрашивает Король Никса. — Не знаю, — отвечает Дону. — Скоро прибудут семьи остальных кланов, и будет всеобщее собрание. В одиночку этот вопрос не решается. — И вылавливают именно русалок, — без какого-либо намека говорит Мину задумчиво. — А разве твой приказ был не для всех? — Для всех, но сирены с тритонами умны, чем русалки, — кивает Хоши. — Ты понимаешь, что должен запретить своим дочерям подниматься на поверхность, в частности, на Нулевую зону? Шестилетняя ситуация с Элки до сих пор многих тревожит и пугает. Она ни в коем случае не должна подниматься, ты понимаешь, Хоши? — спрашивает Мину. Элки чувствует, как воздуха становится катастрофически мало, сердцебиение учащается, что она слышит ритм в ушах. Сирена поверить не может, что от нее что-то скрыли и упорно продолжают держать в тайне. Ее раздражает, что все вокруг знают о чем-то, о чем сама Элки не знает. Или не помнит. — Да, знаю. Лина до сих пор вспоминает тот случай. Я только надеюсь, чтобы ее соулмейт оказался не человеком, и мы смогли прервать обряд в этом случае. — Ей надо рассказать, — только успевает сказать Морской король Лингума, как Элки не выдерживает, не может продолжать слушать больше и вплывает в совещательный кабинет. — Что рассказать? — спрашивает сирена. — Элки… Однако сирена не выдерживает извиняющего взгляда отца и выплывает из кабинета, а после из самого дворца. Она не может поверить, что все это время ей врали, что стерли что-то, из-за чего вся ее жизнь пошла под откос. Тем более, что это «что-то» связано с соулмейтом. Элки на грани сознания и эмоций понимает, что ей следует вернуться и выслушать отца, но не может. Ей надо успокоиться и обдумать все без эмоций, которые сирена сдерживала в части их беседы про нее, сирен и русалок. Ей страшно. Она все это время думала, что происходящее где-то далеко, недосягаемо, а оказалось, что оно рядом, стоит буквально руку протянуть. Элки не замечает, как вода заканчивается, и она начинает дышать соленым жарким воздухом. Он заполняет все ее легкие, останавливает дыхание на несколько секунд, а после возвращает его обратно. Сирена оглядывает водную гладь и видит впереди землю. И именно сейчас понимает следующую истину: сказка о Сон и Юнги на самом деле не сказка, а вполне реальные события. А виднеющаяся земля — берег Аэквор, о котором легенды склоняют до сих пор. Сирене бы вернуться после услышанного от Морских королей, но ей плевать настолько, что она готова рискнуть и поплыть к этому берегу, чтобы просто посидеть и подумать. Она выплывает на большие валуны, смотрит на песок, само земное пространство, которое кажется таким одиноким и пустым. Сирена не может поверить, что об этом береге поют песни, рассказывают сказки, что он представлен как нечто большее, чем просто кусок земли. В голове не укладывается потому что. Только Элки на периферии сознания улавливает что-то неправильное, что-то, чего не должно быть. Однако понимает это слишком поздно. Тогда, когда на нее накидывают сеть и связывают. И Элки понимает еще одну истину: надо было послушаться отца.***
Молодой король сидит на мягком большом стуле, предназначенным для королевских особ и к ним приближенных. Он держит в руке помятый и старый сверток, на котором черными чернилами прописаны восемь статей Соглашения между морскими жителями и людьми. Однако Намджун вчитывается уже на протяжении нескольких минут только в одну статью. Ему уже кажется, что может процитировать ее буквально наизусть, потому что смотрит на нее каждый день, думает о ней. «Статья 7. Это соглашение заключается на неопределенный срок. Только 4 статья может расторгнуть Соглашение. Но люди не несут ответственности за нарушение правил морских подданных. В соответствии с 3 статьей нарушение правил не освобождает от ответственности. Кроме того, это соглашение продолжает свое действие в случае самоубийства морских поданных на берегу Аэквора, на Нулевой зоне, на районе обряда соулмейтов». Намджун перечитывает его из раза в раз, игнорирую гробовую тишину в зале собраний, в котором, помимо него, собрались приближенные и лица, которым дозволено быть на собраниях государственной важности. Он отвлекается только тогда, когда в зал вбегает оруженосец Намджуна с взъерошенным видом. — Господин, прошу прощения, что наглым образом прервал вас, но должен срочно доложить новость, — падает на колени юноша. — Поднимись, что у тебя? — равнодушно спрашивает Намджун, хмуря брови, чем только и показывает заинтересованность. — Выловили русалку на Аэкворе, — запинаясь, говорит оруженосец. — Ну выловили и выловили, мне-то какое дело? Ты знаешь, как с ней поступить, — вновь возвращает свой взор к бумаге. — Но все русалки до этого были либо с зелеными или фиолетовыми хвостами и с человеческим цветов волос. Но у этой хвост цвета неба при знойном дне, а волосы белоснежны и отдают синевой, — чуть ли не на выдохе говорит юноша от волнения. Намджун хмурится еще больше, говорит простое: «все свободны», невзирая на протесты, и следует за оруженосцем, ведь самому хочется взглянуть на неизвестную русалку. Однако стоит ему спуститься к подножию скалы, где вода касается темных камней и где этот участок водного пространства обложен валунами, как тут же замирает. Перед ним на мелководье то ли полулежит, то ли полусидит русалка, у которой чешуя буквально цвета сегодняшнего неба, а ее белые волосы блестят на солнце не золотом, а сталью. Намджун стоит на камнях, смотрит на русалку и не может найти слов. Он буквально приклеен взором к ней, к тому, как она пытается снять металл с запястьев и хвоста, скрепленных толстой металлической цепочкой. — Ну, привет, русалка — наконец говорит молодой король расслабленным тоном, наблюдая, как русалка оборачивается и кидает злой взгляд своими ярко-голубыми глазами, отчего Ким начинает разглядывать ее еще больше. Ее лицо с тонкими и немного заостренными чертами лица, на котором видна ненависть, досада и обида, с тонкими губами, которые сомкнуты еще больше от эмоций, и глазами, которые смотрят в самое сердце лютой ненавистью. Она не похожа на всех предыдущих русалок, которых видел Намджун, и это не может не притягивать и не пугать одновременно.