***
Все они падали, брат за братом, друг за другом. Их осталось так мало, их почти не осталось. Омег убивали сразу, альф — заставляли мучаться, но ничего не могло причинить большую боль, чем смерть истинного, того, о ком клялся заботиться, того, кого пообещал защитить ценой собственной жизни. Не защитил. Никто не защитил. Альфы уходили за омегами и сыновьями, омеги — за альфами. Он не остался последним, нет, но все выжившие разбежались по пещерам, спрятались, исчезли. Они перестали быть расой, встретить дракону дракона — чудо, подарок судьбы, благословение, то, что случается редко. Кто-то возненавидел людей, кто-то просто перестал помогать, были и те, кто мстил. Драконы находили омег и альф среди людей, жили с ними, у некоторых даже ребёнок-человек мог родиться. Через несколько веков и вовсе стали мифом. Джуна спас отец, спрятал. Он тогда, когда люди напали, по драконьим меркам ребёнком был, но его оставили одного — отец без папы не мог. Юный дракон и не винил его, скорее, понимал, в какой-то степени благодарен был. Люди для него не имели никакого значения. Существуют — пусть; умирают — такова судьба; убивают друг друга — дракон никогда брата не убьёт, но это люди, которым до него очень и очень далеко. Ему нравилось летать в облаках, прятаться в пещере, играть с животными. Животные не понимали его язык, но чувствовали. Доверившихся ему, дракону, Джун не убивал, нападал на других, которые даже не знали о его приближении. Наверное, с людьми так тоже можно, но люди — какие-то странные и противные звери, потому что и звери просто так боль братьям не причиняют. Мясо у людей, должно быть, невкусное. Вскоре и эти развлечения наскучили. Хотелось простого драконьего счастья, дом, семью, омегу и детей. Где всё это взять — люди, начавшие истреблять драконов по не известной даже им причине, не сказали. Джун мог бы уйти из этого мира, но он не хотел, ему нравилось здесь. Океаны, горы, моря, равнины, долины, реки, озёра и впадины — каждая частичка планеты была особенной, неповторимой. Оставить всё это навсегда? Уж лучше поспать.***
Чужой автомобиль со свистом пронёсся мимо, Сокджин едва успел отскочить. Брюки новые, правда, испачкал, зато хотя бы жив остался. Умереть в первый день экспедиции, даже не дойдя до станции, с которой его и команду забирают, — умудриться надо. А так глупо в двадцать девять лет не очень-то и хочется. Отряхнув брюки, омега выпрямляется и уверенно, с гордо поднятой головой переходит дорогу, давая понять всему миру, что никакие козлы-водители не помешают королю наслаждаться жизнью. Дорога до станции много времени не занимает, Сокджин уже через полчаса общается со своей командой, даёт наставления, которые они, наверное, сотню раз слышали. Неважно, он всё равно всегда за них волноваться будет. Почти все они не друзья, нет, даже в обычной жизни не общаются, но… Странное «но» не даёт покоя. Люди называют это ответственностью? Сокджин не называет это никак — просто делает, что велят ему сердце и разум. Когда они на место прибывают, завтракают, Сокджин вновь напоминает им правила, чувствует себя заботливым папочкой-параноиком, однако проходится несколько раз по карте, перепроверяет, как распределены точки между спелеологами, и лишь потом с альфой скрывается в пещере, снарядившись и надев тяжёлый огромный рюкзак с набором всего необходимого. Пещеры, в целом, обычные, да и до него, Сокджина, тут много кто бывал. Он на эту экспедицию согласился лишь потому, что захотел по системе пещер прогуляться, посмотреть, чем она спелеологов привлекает. Чисто профессиональное любопытство, ага. — Скоро щели начнутся, — шепчет рядом Юнги, но его слова всё равно ещё долго эхом разносятся стенами. — Не тяжело? Помощь не нужна? Сокджин закатывает глаза, вспоминает, как однажды Юнги в экспедицию отправиться не смог, и ему выделили другого альфу. Ну и намучался он с ним: «всё хорошо?», «может, тебя понести?», «давай я первый пойду», «а не лучше вернуться? Тут опасно». Юнги про это, конечно, знает, стебётся теперь при каждом удобном и не очень случае. Сокджин, когда на спелеолога шёл, понимал, что найти там ещё омегу сложно будет. Но разве не об этой работе он мечтал с детства? Разве не ради неё все дни проводил на спортивной площадке, а ночи — изучая то историю, то географию, то физику, то пещеры? Она не для омег? А почему его тогда лидером назначили? Уважаемые альфы, следите за своими омегами, а к чужим не лезьте, им и без вас хорошо, просто отлично живётся. — Ну всё, конец относительно ровной дороге и прямой спине, — озвучивает мысли Сокджина Юнги, и Сокджин беззвучно смеётся. С Юнги вообще работать приятно, он, в первую очередь, в нём видит не омегу, а лидера и друга. В целом, путь к точке не сложен. Наверное, потому что он уже изучен, на карте отображён. Они его проходят, ну, иногда проползают, лишь с трёмя десятиминутными перерывами, что является очень хорошим знаком. На четвёртом перерыве, уже на точке, Сокджин опирается о стену и едва успевает отойти, как её верхний слой осыпается. Выходит, где-то там что-то есть. — Повезло, — улыбается Юнги, и Сокджин не до конца понимает, говорит он об его быстрой реакции или же открытии, возможно, ещё одного пути. — Посмотрим? — Осторожно. — Сокджин опускается на колени и берёт в ладонь осколок горной породы. — Чёрт знает, что там, по карте чисто гора. Я пойду первым. Верёвку нужно закрепить. Минут через тридцать последний слой осыпается, и Сокджин, вскрикнув, проваливается ниже на метр. Осмотрев, что позволяет фонарик, он понимает, что место похоже на старый колодец, с которыми Сокджин часто встречался. Странный такой и длинный, конечно, но колодец. — Цел? — Цел. Камера тоже. С одной стороны, это похоже на колодец. — С другой — искусственная пещера. А Юнги дело говорит, Сокджин даже и не подумал об этом возможном варианте. Он осторожно идёт, проверяя каждый шаг, к дальней стене, которую даже не видно, всё больше верит в чужую версию. — Тут щель, — зовёт с противоположного конца Юнги. — Кстати, у тебя запах начал проявляться. Выходит, мы тут уже около шести часов. — Высший балл, Юнги-я. Сейчас выпью подавитель. Сокджин не пил бы, потому что Юнги, в общем-то, на его запах плевать, у Юнги свой омега, однако правила не позволяют. После спелеологов приходят и другие специалисты, среди которых уже альфы и омеги встречаются, а запахи отвлекают. Года три назад закон ввели, подавители изобрели лёгкие, чтобы организму не вредили или вредили по минимуму, в моменты течки и гона такие не подойдут. Сокджин потягивается, делает небольшую разминку, дабы тело не затекло, пока Юнги крепит на его талию верёвку с рюкзаком. Юнги шипит, попасть не может, а Сокджин чувствует себя довольным. Кто знает, насколько длинная и узкая эта щель дальше будет, через сколько он сможет выпрямиться или хотя бы на колени встать. Поиздеваться над Юнги на дорожку — дело святое, сулящее успешное окончание. — В следующий раз сам себе вставлять будешь, — бурчит Юнги, кряхтя, поднимается с колен. — Я так изворачиваться не умею. Тебе нравится мой хвостик? — как обычно, спрашивает Сокджин и крутится пару раз. С Юнги они уже давно в паре работают, подкалывать друг друга научились, бесить — тоже. По отдельности их мало кто может заставить в экспедицию отправиться, тем более, в пещеру, пусть и не больше, чем на сутки, как сейчас. — Останешься здесь, пока я не пролезу туда, где можно сидячее положение принять. На случай непредвиденных обстоятельств, так сказать. Сокджин лезет долго, может, час, полтора, но, в целом, щель не такая узкая, как показалось изначально. Дойдя до конца, он вываливается, даёт знак Юнги, раскидывает ноги и руки и довольно прикрывает глаза. Свобода после тесноты всегда кажется чем-то прекрасным, волшебным. Можно и сесть, и встать, и лечь, и прыгать, и бегать — делать всё, что захочет душа. А она требует, чтобы Сокджин встал и пошёл разведать обстановку, но разум, столько раз спасавший жизнь, шепчет, что без Юнги идти опасно. — Сонбэним, у тебя спина затекла, наверное, — будит голос Юнги. Сокджин хочет сказать, что его спина к такому привыкла, вытягивает руки и морщится от боли: всё же не совсем. — Тебе не кажется, что стало как-то светлее? — уточняет Сокджин. Конечно, после тёмного и узкого прохода всегда так, но сейчас гораздо непривычнее. Или это просто у Сокджина от сна организм ещё не отошёл? Да нет, по правую руку от него гораздо темнее. — Надо фонарики отключить, отвлекают. И действительно, где-то справа есть источник зеленоватого цвета, скорее всего, ещё одна щель. Юнги хочет ползти в ту сторону, однако Сокджин хватает его. Куда без страховки полез? Юнги благодарно кивает, когда Сокджин закрепляет верёвку, и осторожно направляется на свет. Сокджин сравнивает его с мотыльком и сам над этим смеётся, но треск отвлекает его. Пол под Юнги осыпается, верёвка натягивается. Сокджин в этот момент благодарит богов, что всё-таки заметил отсутствие страховки на напарнике. Свет ослепляет. Неужели они нашли зал? Сокджин Юнги обратно затягивает, подползает ближе и смотрит. Действительно, зал, красивый такой, с подземным озером, со сталактитами. А в центре — необычной формы огромная горная порода. «Нужно дать сигнал остальным», — думает он. — Камера не работает, — хмурится рядом Юнги. — Она работала минут десять назад. Телефон тоже. Нехороший знак, очень нехороший. — В моём рюкзаке вторая камера должна быть. На карте отмечу примерное местоположение, будем возвращаться. Спускаться вдвоём, какими бы хорошими специалистами мы ни были, слишком опасно. — Сокджин встаёт, хочет отойти, однако замирает. — Ты видел это? Тот камень шевельнулся. Сокджин знает, что Юнги никогда не скажет «не неси чепуху». И сам он привык себе доверять, и это не галлюцинация. Ему и так порода не знакома, а тут ещё такое происходит. Юнги вытаскивает его камеру, пытается включить. Запасная камера не могла сломаться, но, к чёрту, она сломалась! В памяти Сокджина всплывает легенда о пещере Смерти, он старается не обращать на неё внимания. Слышится треск. — Если мы сейчас умрём, знай, ты был лучшим напарником в моей жизни, — это он хочет сказать с весельем, выходит же мрачно. И трещины на камне уж точно не галлюцинация. — Блять, вырубаем фонари, ищем крепкое место, прижимаемся к стене, закрепляем страховку по максимуму. В ускоренном режиме. Реакция Юнги Сокджину не нравится совсем. Альфа, чтоб его, стоит и смотрит за его спину, и ему страшно оборачиваться. Этот страх он давно не испытывал, избавился от него в первые годы работы, но сейчас понимает — безумно боится. Сокджин не слышит звуков, характерных при обвале, но треск продолжается, а Юнги молчит и продолжает смотреть, словно его на паузу поставили, а мир забыли. Кажется, что и его, Сокджина, тоже заставили зависнуть, потому что он даже рукой пошевелить не может. Неожиданно Юнги бросается на Сокджина и откидывает того в сторону. Хочется сказать, что это неразумно: в пещере, где стены хрупкие, на них налетать вот так нельзя. Страх в глазах напротив подделать невозможно. И это не страх смерти, нет, это нечто большее. И причину Юнги загораживает собой. Треск становится сильнее. Это всё ещё не обвал. Резко наваливается усталость. Сокджин пытается бороться, видит, что Юнги тоже, однако она сильнее. Юнги валит Сокджина на пол, накрывает собой, и тот проваливается в темноту, не успев, возможно, перед смертью даже подумать что-нибудь весёлое.***
Драконы могут спать до тысячи лет, если их в реальном мире не держит ничего. Джун и спал, наслаждался сменяющими друг друга снами о прошлом, а мир развивался, люди расширяли свои границы. Джуна не интересовало, кто нашёл его пещеру, он бы и дальше спал — всё равно люди не смогли бы прикоснуться к нему без его согласия. Но слабый запах, такой слабый, что можно было счесть его за иллюзию, проникал в сознание, пробуждая не столько дракона, сколько его мечты о своём омеге. Тело затекло после долгого сна. Спал он, наверное, не меньше пятисот лет — трудно раскрыть крылья и пошевелить хвостом и головой, лапы не держат. Джун всё-таки вернул себе власть над телом и уставился туда, откуда доносился слабый запах. Интересно, люди действительно всё ещё уверены, что их темнота является темнотой и для него? Сила Джуна уже сделала своё дело, и незваные гости заснули. Дракона восхитило, что альфа, встретившись с ним глазами, в бессознательном состоянии защитил собой омегу, не своего, чужого. Он даже зауважал этого человека, убивать передумал. Осторожно спустив гостей, Джун уложил альфу на свой хвост и принялся рассматривать омегу в своих лапах, предварительно спрятав когти. Запаха альфы он не чувствовал: омега был не занят. Физически, по крайней мере, точно. Но странно слишком, что у этих людей запах слабый, не такой, как в древние времена. Одежда ещё необычная какая-то. Им в этом удобно ходить? Вот у драконов всего лишь туника, даже не прикрывающая колени, под цвет глаз. У Джуна — цвета травы, как у папы было. Легко, движения не сковывает, охотиться можно без проблем. Конечно, не как драконом, но сойдёт, если очень нужно. А сейчас он выглядит на сколько? Чувствует себя взрослым, не юношей уже. Старше этих людей? Им на вид около тысячи лет дать можно. Альфа, похоже, очнулся и говорит что-то на странном языке. А раньше Джун понимал людей, сейчас же ни слова не переводит. Альфа догадывается и замолкает, но взгляда от омеги не отводит. Волнуется? Дракон никогда не причинит вреда омеге. Джун перекладывает его на хвост к альфе, сворачивается и смотрит, что он дальше делать будет. Альфа удивлён. Омегу ближе к себе прижимает и начинает будить, зовёт. Не понимать его Джуну надоедает, он прикрывает глаза и выдыхает огонь. — Ну и зачем? — спрашивает у него альфа. Джун замечает, что он вновь закрыл собой омегу, довольно улыбается и выдыхает ещё раз. Ему нравится с ним играть. — Твой огонь не вредит нам? У кого я спрашиваю, боже. Зачем мне вообще с галлюцинацией общаться. Джун — галлюцинация? А вот сейчас обидно было. Кончиком хвоста он в альфу тыкает, осторожно, чтобы не навредить, и наклоняет голову. Галлюцинации так могут? — Так, ладно. Сделаю вид, что верю, что ты настоящий. Омега стонет и хватается за альфу, тот наклоняется и шепчет нечто успокаивающее. И что, всё-таки, связывает этих людей? Омега хочет что-то спросить, но замечает его и закрывает рот. Не пугается, нет, просто удивляется, просто тянется к нему. Джун мордой тыкается, валит омегу на хвост и довольно рычит, пока он смеётся и пытается отбиться. «Истинный», — не прекращает повторять про себя Джун, пробует это слово на вкус, оно нравится ему. В роду омеги, должно быть, дракон был, раз уж судьба подарила ему такого альфу. Жаль, правда, что маленьких драконов у них не будет, но Джун счастлив. — Я вам не мешаю? Я понимаю, счастье-радость, но, — альфа замолкает, поняв, что омега его не понимает. Джун фыркает. — Дыхни на него, как на меня. Из тебя собеседник не очень. С каких пор я вообще с драконами разговариваю? Альфа Джуну нравится, но он всё же хватает лапой омегу, поднимает, а его скидывает с хвоста. Омега смеётся, отпихивает морду дракона от себя, спрыгивает и подходит к что-то бурчащему альфе. Джун опаляет их, чтобы не мучились и поговорили, укладывает голову на хвост и смотрит.***
— Цел? — спрашивает Сокджин, помогая Юнги встать. Сокджин, на самом деле, чувствует себя странно как-то. Вроде бы дракон всех зелёных оттенков за его спиной истинным альфой оказался, вроде бы опасны они, драконы, если мифам верить, однако страха нет. У Юнги в глазах раздражение и удивление, не больше. — Три вопроса, — вместо ответа говорит он. — Мы мертвы? — Нет. — Мы что-то принимали? — Ничего. — Вот этот вот ящер-переросток реален? Дракон поднимает морду и выдыхает огнём в Юнги. Сокджина удивляет, что огонь безобидный, но он в этом сам убедился. Жарко просто на мгновение, да и, в общем-то, всё. Юнги отряхивается, отворачивается от дракона и смотрит в противоположную сторону. Он этим напоминает своего омегу, который, когда обижен, ведёт себя точно так же. — Слушай, — обращается Сокджин к дракону, подходит и садится перед ним. — У нас там, наверху, остались те, кто о нас будет беспокоиться: моя команда, омега Юнги, родители и друзья. Он ждёт, что дракон откажет, но тот встаёт на лапы, расправляет крылья и смотрит. Юнги закатывает глаза, когда Сокджин пытается залезть. Стоит ему подойти, дракон отпрыгивает — играется. Сокджин смеётся. Минут через пять подобных игр дракон взлетает и хватает лапами Юнги, пока Сокджин держится за чешуйки и пытается не свалиться. Дракон возвращает их в пещерку, где лежат вещи и, к сожалению, порванная страховка. — В мифах, — задумчиво говорит Сокджин, глядя на дракона, слишком большого для размеров пространства, — драконы могли становиться людьми. Ты можешь? Дракон кивает, отлетает назад и взлетает выше. Сокджин осторожно подходит к краю, держась за стену, и смотрит, видит, что он лапами скребёт выступ под потолком, понимает: там есть выход. — Нам нужно выйти из того входа, в котором мы скрылись, — вмешивается Юнги, и Сокджин согласно кивает. — Ты можешь подождать нас наверху. Чёрт, а есть-то хочется безумно. Твой дракон сосиски поджарить может? Юнги, кажется, привык уже к огню, даже не вздрагивает — вытягивает руку и пропускает его сквозь пальцы. Сокджин принимает это за согласие, вытаскивает из своего рюкзака продукт, кладёт на камни и отходит в сторону. Дракон смотрит снисходительно, подбирает камешек и подкидывает. Юнги повторяет за ним, только кидает выше, а дракон опаляет, ловит лапами. «И плита не нужна», — хмыкает Сокджин. — Станешь человеком? — просит он. Конечно, ему интересно, какой его альфа, всё-таки не каждый день истинного находишь, всё-таки жить ему с ним. «Жить», — повторяет Сокджин и удивляется, что это не кажется чем-то неестественным. — Нет? Значит, потом? Дракон кивает.***
Сокджин и Юнги выходят на поверхность часов через восемь, уставшие и вымотанные. Сокджин рассказывает про их открытие, показывает примерно на карте, конечно, с разрешения дракона, и тут же валится рядом с Юнги, засыпает. Будит его он же. Сокджин недовольно приоткрывает один глаз и вопросительно смотрит на нависшего над ним Юнги. — Там к тебе приш…летели, — выдыхает тот, отворачивается, накрывается одеялом и засыпает обратно. Сокджин, зевая, садится, смотрит туда, куда указал Юнги. Глаза сами закрываются, он бы последовал примеру друга, но навязчивая мысль, что дракон ждёт его, не даёт. Он накидывает на плечи плед, зевает ещё раз и идёт. Дракона он, к удивлению, нигде не видит, поэтому вскрикивает, когда его хватают и поднимают в небо, тут же расслабляется, раскрывает руки и летит, пусть и не сам, а с чужой помощью. Дракон приносит его к реке, отпускает и опаляет. Сокджин удивлённо смотрит, как тот, в прямом смысле, дыбит чешуйки и скрывается в воде. Сам омега заходит лишь по щиколотку, уже замерзает и выбегает обратно на берег, где ждёт дракона. И он совершенно не готов к тому, что на берег выйдет не дракон — человек. Сокджин пугается, вскрикивает, но человек успокаивает, подходит и встаёт рядом. Сокджин тянется к длинным прямым волосам, которые так и хочется заплести в косичку. Ему приходится приподняться на цыпочки, потому что альфа слишком высокий, наградой ему служат сильные руки на талии. В зелёных глазах потеряться можно, что Сокджин и делает, и ему это чертовски нравится. — Всё в порядке? — спрашивает человек, и Сокджин наслаждается бархатными нотками, даже не понимая вопроса. — Чёрт, парень, ты настолько идеален, что я готов сейчас под венец тебя затащить, — восхищённо шепчет он. — Чёрт? — хмурится дракон. — Это выражение такое, — поясняет Сокджин. — Тебя как зовут? — Джун, — спустя несколько секунд размышлений отвечает дракон. — А полное имя? С фамилией. Сокджину приходится ждать уже дольше, но в ответ он получает всё то же «Джун». У драконов, наверное, заведено так. Впрочем, не ему лезть в их традиции. Сокджин отмахивается от мыслей и ведёт пальцем по скулам Джуна, спускается по шее на плечи. Кожа у него необычная: чувствуются чешуйки, пусть они и не заметны. Джуну, кажется, приятно, потому что он дышит рвано и вдыхает полной грудью. Не выдержав, Сокджин прижимается всем телом и тянется за поцелуем, их первым поцелуем, неуверенным, робким, но таким сладким. Сокджин улыбается, кладёт голову на грудь своему альфе, прикрывает глаза и позволяет себе не думать ни о чём. — Куда ты теперь? — всё-таки спрашивает он и осекается: ответ он не хочет слышать, боится. — С тобой, — без раздумий отвечает Джун. — Только мне придётся учить ваш язык. — А ещё рассказать о себе. Между прочим, в моей голове куча вопросов, начиная от «Сколько тебе лет?» и заканчивая «Как так вообще получилось, что истинные — представители двух разных рас?». — На эти я могу ответить. — Сокджин чувствует, как Джун пожимает плечами. — Я уже давно перестал считать, сколько мне, но, если прикинуть, выйдет примерно полторы-две тысячи лет. — Ой какой старый мне альфа попался. Даже не знаю, что мы с ним в первую нашу ночь делать будем. — Джун на этих словах весьма недвусмысленно толкается в бедро Сокджину, и Сокджин задыхается, хрипло стонет, признавая, что заняться им будет чем. — В твоём роду был дракон. Ну, понимаешь, — поясняет он, — когда люди начали нас истреблять, некоторым не оставалось выбора, кроме как создавать семью с ними. Мы же относительно похожи. Дети, правда, не всегда рождались. — А у нас ребёнок родится… — Человеком. Драконы рождаются, только если оба родителя драконы. — Вопреки ожиданиям, Сокджин не слышит ни грамма сожаления в чужом голосе. — Скорее всего, это будет маленький омежка. — Оу, это, наверное, мило? Только, Джун, я не хочу стареть, пока ты будешь вечно молодым. Я не знаю, ну, может, ты укусишь меня или мы кровью обменяемся? — Сокджин старается не думать, как глупо его предложения выглядят, представляет себе бабочек и звёзды, радугу, пони, но не думает, нет, совсем нет. — Зачем? Мой организм подстроится под твой. Так всегда в паре — тот, кто дольше должен прожить по предназначению, отдаёт годы своей жизни детям. — Хочешь сказать, что наш омежка будет жить около трёх тысяч лет? — Нет, он же не дракон. Просто здоровым и крепким вырастет. — И жили они долго и счастливо и умерли в один день, — хмыкает Сокджин, вспоминая сказки, которые ему папа в детстве читал. — Знаешь, я и подумать не мог, что в один момент моя жизнь станет сказкой. Джун ничего не отвечает. Он отходит, закрывает глаза, и его тело обволакивает зелёная дымка, которая растёт и растёт, принимая размеры дракона, и исчезает. «Ух ты», — мысленно восхищается Сокджин, запрыгивает, уже приноровившись, обнимает за шею и кладёт голову на чешуйки. «Научить языку; познакомить с нашим миром; купить загородный дом, желательно на поляне и далеко от людей; сделать паспорт; придумать имя; найти работу; сыграть свадьбу; родить маленького омежку; воспитать; поняньчить внуков; умереть в один день. Примерный план будущего составлен». Сокджин целует своего дракона и, мечтательно улыбаясь, засыпает.***
— Аппа! Аппа! — Омежка лет десяти подбегает к спящему дракону, залезает на него и начинает прыгать. Альфа, чуть младше омежки, держится подальше, но внимательно следит, чтобы с его мальчиком ничего не случилось. — Гу, иди сюда! Аппа против не будет! Сокджин, наблюдавший за этим с балкона дома, смеётся, протягивает Чимину бокал с вином и вдыхает лесной воздух. Они лишь недавно с Юнги вернулись из недолгой экспедиции. На долгие, к слову, уже и не уходили — не могли. Сокджин догадывается, что скоро откажется и от недолгих, потому что каждый раз разлучаться с Намджуном и Тэхёном уже стало невыносимой пыткой. — Намджун-а, хватит греться на солнце, иди к нам! — кричит Юнги. — Мне, как единственному альфе среди двух омег, неловко немного. — Хён, и каково это — иметь ручного дракона? — Бесплатно летать можно в любое время. Кормить не надо, сам поохотится, сам съест. Вредный, правда, до безумия, но я в нём и это люблю. И любовь дракона волшебная. По ночам — особенно.Как в сказке.
***