Старше. Развратней. Строже. Закомплексованней. Серый. Подпалины. Метр-пятнадцать — холка. Он из породы самых ужасных оборотней. Волк он, который превращается тоже в волка. © Арчет
***
Стайлзу просто не повезло, окей? То есть, в последние несколько недель всё было классно, и с физикой не было проблем, Скотти не вляпывался во всякое дерьмо, мистер Харрисон не донимал их, а у отца на работе всё шло как по маслу. Так что какой-нибудь косяк просто обязан был произойти. Стопудово. Закон Мёрфи, знаете ли. Поэтому когда за спиной вдруг вырастает Питер-чёртов-Хейл и мурлычет что-то издевательское на ухо, у Стайлза от испуга начинается приступ, и он вот совсем не удивлён, честно. Картина нелепейшая: городская библиотека, полки с женскими (и это как-то по-особенному обидно — загибаться в таком месте) романами, захлёбывающийся кислородом Стайлз и старший Хейл, в чьих голубых глазах впервые мелькает искреннее удивление и почти растерянность. Стилински сползает на пол, прикладываясь затылком о деревянные полки, и продолжает вдыхать, забывая выдыхать. Перед глазами мушки пляшут, а губы сухие, будто он неделю не пил. За рёбрами болит. Как из-под воды доносится голос Хейла: кажется, он зовёт Стайлза по имени. Чёрт его знает. Стайлзу некогда, Стайлз вот-вот позорно в обморок грохнется. Сердце заходится сумасшедшим боем, потому что в мозгу, словно в киселе, плавает остро заточенная мысль. Он совершенно беззащитен сейчас. То есть, да, не то чтобы ему было, что противопоставить Питеру-чёртовому-Хейлу и в лучшие свои дни, но сейчас... Все мысли из головы выметает поганой метлой, когда на его большой, растянутый в попытке сделать очередной вдох, рот ложатся чужие пальцы. Питер зажимает ему рот ладонью. Паника бьёт кровью в виски так, что голову тут же острой болью прошивает, от глаз до самого затылка и ниже, по позвоночнику. Стайлз мычит, шумно сопя носом, и пытается вырваться, Стайлз нелепо, бессмысленно руками машет, пока до него, как сквозь вату, не долетает негромкий, спокойный голос без грамма насмешки: — Стайлз, дыши. Питер Хейл подаётся ближе, почти утыкаясь носом в чужой, мокрый от холодного пота висок, и Стайлз, испуганно косящий на него карим взглядом, вздрагивает, ощущая запах чего-то древесного, свежего и какого-то... дикого. До него не сразу доходит: так пахнет Хейл. Лесом, силой и, едва заметно, зверем. Сердце в груди заходится так, что рёбра вот-вот выломает к чертям, и Стилински беспомощно вцепляется пальцами в ткань свитера из тонкой шерсти. На задворках сознания мелькает глупая мысль о том, что явно дорогущим джинсам Хейла, который прямо сейчас сидит перед ним почему-то на коленях, однозначно не пережить этот пыльный пол захламленной старой библиотеки. Питер смотрит на него прозрачно-голубыми глазами и почти по слогам повторяет: — Стайлз, дыши. Стилински впивается взглядом в чужие глаза, ожидая увидеть там застарелое безумие под тонким налётом цивилизованности, но этого там нет и в помине. Из чужих глаз его обдаёт холодом и пеплом горящих особняков, сталью и родниковой водой. Из глаз Питера на Стайлза смотрит зверь, и у зверя своя правда: жестокая, но простая. Питер может хитрить, изворачиваться и лгать, с издевательской улыбкой глядя в глаза, но не его волк, нет. Его волк смотрит на Стайлза серо-голубыми радужками с двумя острыми точками зрачков и скалит узкую, злую пасть в снисходительной усмешке. «Живи, волчонок. Дыши». И Стайлз начинает дышать.