Роли

Кори был напоказ ласков и дружелюбен со всеми — он профессионально улыбался, подстраивал сочувствующий тон и всегда знал, что нужно сказать человеку, чтобы тот доверился или отстранился — смотря, что было необходимо самому Кори. К нему охотно тянулись, он был популярен в школе, хотя в учебе и не блистал, не видя в этом особой нужды. Его брат-близнец, напротив, был не слишком общителен, часто падал на ровном месте и всегда смотрел на окруженного людьми, улыбающегося близнеца с неодобрением, хмурился. Учился Тсуна плохо, даже отвратительно, окружающие считали, что переходит из класса в класс он только за счет брата, и то мотивом Кори в таком случае было его исключительное сострадание. Тсуна и Кори, казалось, были словно небо и земля. Рядом с Кори всегда кто-то был, он много болтал, смеялся и улыбался, а Тсуна — вечно один, глупый и неловкий. Тсуну никто не любил, его сторонились, немного опасались, за глаза презирали. Рядом с ним видели только самого Кори: братья уходили и приходили в школу вместе, разделяясь уже в классе. Младший близнец говорил, иногда жестикулировал, довольно жмурился на тихие и незаметные совершенно для молчаливого наблюдателя ответы старшего. А Тсуна, по секрету скажу читателю, расслаблялся немного, совсем чуть-чуть. Он любил, когда брат хоть немного переставал притворяться. Его хитрая улыбочка и лукавый прищур темно-синих глаз были знакомы с самого детства и делали жизнь легче. Когда же Кори громко смеялся и строил из себя самого добродушного на районе — вот это напрягало. Это был не его брат, не его близнец, не та вторая половина, с которой они росли вместе с самого момента зачатия в утробе матери. Не тот, с кем они обманывают весь мир вот уже десять лет. Тсунаеши и Кори в этом году исполнялось шестнадцать, и к одному из них отправили репетитора-киллера, Реборна. Кори покорил его маленькое, затопленное кровью врагов и силой сердце, заставляя не применять слишком уж спартанских методов, а к Тсуне киллер долго примеривался. Он наблюдал. Но ни до чего так и не дошел, кроме того, что Кори брата очень любил и за него готов был порвать, что насчет самого Тсунаеши сказать было нельзя. И отстал. Так и стали жить — Реборн обучал потихоньку Кори, который с каждой неделей, а потом днем становился все более молчаливым, немного, скрытно ото всех мрачным, видя, как его тихий доселе дом наполняют почти незнакомые люди, без спросу набивавшиеся в друзья. Времени для брата оставалось все меньше, общаться с ним стало совершенно невозможно из-за Реборна, приходилось постоянно притворяться. А Тсуна только молчаливо наблюдал и хмурился уже привычно для прибывающих обитателей дома — все так привыкли, что на заднем плане всегда есть этот вредный, неразговорчивый старший близнец, что перестали обращать на него внимание. Ну, почти все. Тсуну кое-кто любил и старался не расстраивать. А следовательно — не слишком напрягать Кори с его ролью и как можно реже попадаться на глаза, говорить громко, слишком настаивать на своем мнении. Ламбо Бовино и Такеши Ямамото стали в какой-то мере настоящими друзьями близнецов — с ними было вполне уютно находится рядом. Тсунаеши любил играть с Ламбо, молчать сам и слушать беспрестанные рассказы малыша, произносимые звонким, но все же вполне приятным детским голоском. Когда никто не видел, шатен позволял себе улыбнуться тонкими, часто обветренными и сухими губами. Он слишком редко мог говорить, мог улыбаться (никогда в открытую), мог смеяться и вообще быть собой. Десять лет назад они с братом, этим хитрецом-затейником, которого так любил и уважал Тсуна, придумали себе совсем другие роли, стали другими людьми: ранее хитрый и изворотливый, не так чтобы очень приятный в общении, специфический Кори стал солнечным, общительным и шумным душой компании, а скромный, светлый и теплый, с охотой общавшийся и улыбавшийся постоянно и каждому Тсуна — нелюдимым, угрюмым, отверженным. И только наедине братья могли снова стать собой, привычно говорить гадости, не получая — Кори, и улыбаться, тихо рассказывать и чуть не плакать от радости — Тсуна. Они были не теми детьми, которыми их видели все. Порой казалось, что про эту их игру не знала даже мать, Нана; да что говорить: близнецы сами так считали! А женщина молча плакала в подушку, оставаясь одна в холодной хозяйской спальне. Кори было тяжело. Тсуна не знал, что и делать: образ трещал по швам, брату нельзя было помочь, не выдав себя с потрохами. Вечерами, оставаясь наедине друг с другом, теперь едва не плакал младший из близнецов, хрипло признаваясь брату, что он бы с удовольствием соревновался в ядовитости фраз с Мукуро и вымораживал всем мозг настолько, что от него бы все отвернулись — но не вот это вот все. А ему, Тсунаеши, так же больно? Вокруг всегда люди, Кори вынужден натянуто улыбаться, смотреть стеклянным взглядом синих глаз, в которых иногда мелькали слезы раздражения. Тсунаеши было больно. Он переживал. Он хотел проводить с братом больше времени, больше говорить, больше улыбаться, дольше согревать хладнокровную натуру брата своим теплом и отдыхать на его плече. Кори был его столпом, его ключом к реальности, его каменным монолитом действительности — он защищал, придавал уверенности, заставлял хотеть жить. Хотеть защитить и уберечь. В последние несколько дней перед срывом Кори Тсуна даже в глазах мамы видел что-то такое — хотел подступиться, да так и не смог, не раскрываясь. Реборн напирал, рассказывал что-то о семье, запирался и забирался на горы, обучая его драгоценного младшего брата, как быть настоящим, сильным боссом. А Кори было все хуже и хуже каждую ночь. И однажды он просто не пришел с одной из тренировок, за которой Тсуне было запрещено даже наблюдать. На ответ репетитора о том, что он не знает, где его ученик — только что тот отделился от него и Хранителей еще в лесу в предгорье, — Тсуна посмотрел на подросшего Аркобалено Солнца со всем презрением, с каким только мог. Он вспоминал взгляды своих одноклассников и надеялся, что в его глазах не было и капли того беспокойства за младшенького, которое он чувствовал, от которого ком подкатывал к горлу, а сердце щемило. Кори ничего ему не сказал, ушел молча, а значит — это миссия Тсуны, его задание — найти младшего брата, где бы он ни мог находиться. И Тсуна выполнит ее сразу, как только отыграют последние аккорды жизни его-нелюдимого. Он чувствовал: вот-вот этот образ рассыплется бриллиантовой крошкой под давлением его собственной реальности. Сбежав, дав Тсуне такое задание, Кори ясно дал понять: все кончено. Он больше так не может. А кто такой Тсуна, чтобы считать, что если не выдерживает Кори, то сможет он? *** Реборн никогда не понимал причин привязанности ученика к его старшему брату — Тсунаеши даже смотрел отталкивающе, — но, возможно, киллер совсем немного списывал их связь на обычную, вечно какую-то необъяснимую связь между близнецами. И видя теперь его взгляд, мало удивился: этот мальчишка был совершенно асоциален, как казалось Солнечному Аркобалено. Лавина презрения в янтарных, зажегшихся настоящим пламенем глазах, сюрпризом не стала. Непредсказуемым стало то, что подросток, схватив две куртки — свою и младшего брата — и в спешке напялив кроссовки, выскочил из дома в холодную ночь, оставив за спиной теплый дом, где наконец не было, казалось бы, приставучего, слишком навязчивого младшего брата. Реборн не обманывался: видно было, что старший близнец целенаправленно собирался что-то сделать, у него был мотив, были догадки, как осуществить свою задумку. Поэтому Аркобалено сделал себе заметку — не терять старшего Саваду из виду — и пошел в срочном порядке собирать по городу только что ушедших на заслуженный отдых Хранителей будущего Десятого. Хранители даже не выглядели недовольными — подхватились все быстро, не особо заинтересованным в их цели найти Кори и не упустить его старшего брата выглядел только Мукуро, злобно куфуфукающий что-то на заднем плане. Реборн удивился, явственно почувствовав Тсунаеши у того самого места, где они сегодня тренировались. И тем более удивился, не чувствуя там яркого очага Кори. *** Тсуна искал брата недолго — тот знал, как велики проблемы у старшего с Пламенем (неуправляемым, в сущности), поэтому и не стал особо мудрить — волновать Тсунаеши сверх меры тоже не хотелось. Старший Савада недолго поплутал по городу, ловя такой привычный, такой приятный прохладный след Небесного Пламени Кори — того, которое в последние четыре месяца почти не слышал. И, схватив, направился уже к точному местоположению решившего открыться брата — на скалу, на которой сегодня должны были тренироваться он, Реборн и Хранители. Кори нашелся там, сидевший у самого края, глядя куда-то далеко на угасающий с каждой минутой город. Тсуна знал, что за ними наблюдают, а сам решал в последний раз: ступать в пропасть вместе с братом или остаться на другом берегу, на краю, только рискуя раскрыться. Но когда Кори обернулся к нему, почуяв знакомую тонкую ауру, улыбнувшись почти незаметно закушенными до крови местами губами, старший плюнул на все свои сомнения: он просто не может оставить младшего одного под сотнями неодобрительных взглядов, играя выбранную десять лет назад роль. Он шагнул вперед. Он быстрым шагом дошел до того места, где сидел младший, ускорившись, увидев, что тот поднимается на ноги и чуть отходит от края. И остановился прямо напротив человека, похожего на него, словно собственное отражение в зеркале. Отличало их одно: цвет глаз. Синий Кори наполнился непрошеными, сердитыми, усталыми слезами, а карий Тсунаеши потеплел. Тсунаеши первый заключил младшего в тугое кольцо объятий, прижимая холодного, замерзшего за несколько часов в самом продуваемом месте города подростка к себе, зарываясь пальцами в волосы, не позволяя самозваным зрителям видеть, как стремительно намокает ткань на плече старшего близнеца. Истерика кончилась не скоро, но никто так и не высунулся из-под покрова леса вокруг. Тсуна только изредка ловил цепкий взгляд янтарных от рождения глаз Дождя, как бы молчаливо переговариваясь с ним. «Попридержи их там», «Где Ламбо? Надеюсь, вы не додумались поднять его с собой?», «Еще немного, Такеши» и «Да, Кори решил все это заканчивать»… Всхлипы прекратились, и Тсунаеши ослабил хватку на макушке брата. Тот очень скоро поднял на него взгляд покрасневших от полопавшихся капилляров глаз, впиваясь им в лицо старшего. — Так привычнее, не находишь? — тихо, хрипло от недавнего приступа спросил Кори, начиная вставать на собственные ноги, но еще не выпуская из захвата тонких пальцев ткань рубашки Тсунаеши, хватаясь за него, словно за спасательный круг — будто теперь Тсунаеши был для брата оплотом реальности, тем самым, по которому выясняли, в какой действительности он находится. Тсунаеши тонко улыбнулся, кивая и, не удержавшись, щекой прижимаясь к мокрой щеке младшего, чуть не мурлыча. — Так… приятно, — едва слышно сказал Тсуна, но брат услышал: старший сказал это совсем рядом с его ухом. — Что? — усмехнувшись, спросил он, взмахивая густой копной каштановых волос и тоже потираясь щекой о щеку брата. Тот рассмеялся — казалось, совершенно беззвучно, Кори определил это лишь по тому, как задрожали худые плечи. — Твое Пламя. Родное такое, знаешь… — Еще как, — фыркнул уже со вполне нормальной громкостью Кори, выпрямляя спину: Тсуна был все же немного выше, — ты тоже теперь не холодный и ко всему нейтральный, а теплый. Как в детстве. — Мы все, да? Закончили? — спросил совсем по-детски старший брат, державший все эти годы Кори в здравом уме — и от этой мысли младший нервно рассмеялся, достаточно громко, чтобы это услышали все, кто так долго сидит в кустах за их спинами. — Теперь будет проще, — тихо ответил парень и уже громче: — Ну что, вы так и собираетесь наблюдать за нами или вылезете и станете отчитывать за неподобающее поведение? Потому что во втором случае я буду вынужден оглушить вас своим Пламенем и сбежать с братом. На кухне Тсуна сидел в обнимку с братом, улыбался чуть неуверенно маме, а та порой бросала на них долгие взгляды, отстраненно улыбаясь и сама — и Тсунаеши ловил себя на мысли, что еще никогда не видел у мамы такой улыбки. Довольной, такой… счастливой? Кори лежал ухом на его плече и недовольным взглядом оглядывал собравшуюся вокруг них компанию. На периферии мелькала, конечно, мысль пустить на колени к Тсуне маленького Ламбо, но она сразу же отметалась — пока мелкой Грозе не критично, и ладно. Раздражал очень сильно Реборн, чуть меньше — Хаято, вообще нет, как ни странно, Ямамото, Рехей и Ламбо. Кого-то не хватало. Ах, да! Мукуро. Кажется, он куда-то свалил еще на подходе к дому. И ладно. Чего недоброго, затеял бы долгий разговор с Тсуной, а у него горло больное, да и не привык пока брат много говорить, а если Ананас еще и задумал угрожать ему отобранным телом брата наследника на Десятый пост Вонголы… Казалось, Намимори такое не переживет. Хибари-сана изначально не было: Реборн не стал и рисковать, призывая Стража Намимори в это сомнительное предприятие. Ну ничего, если его-нынешнего соберутся откамикоросить, так он без брата никуда больше не сунется — никто, кроме старшего, в полной мере не выдерживал его отвратительный характер. Ведь это он десять лет поддерживал свою исковерканную версию младшего близнеца, играя предсказуемую роль — угрюмого и мрачного. Ведь это он тогда согласился, отдавая свое поведение на откуп любимому младшему близнецу. Он говорил каждый день и ждал с нетерпением того момента, когда Кори станет Настоящим. — Как так получилось? — все же подал голос Реборн. — Как долго вы… притворялись? Получается, так? Послышался нервный смех Такеши, который смог себя заткнуть, только подавившись воздухом, но на это, казалось, никто не обратил внимания. Рехей тоже с интересом вслушивался, глядя в потеплевшие глаза старшего близнеца. И Тсуна бы и на вопрос Реборна ответил: обычно переговоры вел он, все же был гораздо более спокойным и понимающим, чем младший брат. Но, увы, сегодня не успел — то ли сам потерял сноровку, то ли младшенький не захотел отдавать его так рано кому бы то ни было. — А ты сам подумай: так долго, чтобы в отчетах ЦЕДЕФ появились именно такие наши характеристики. Это была игра, — и нахохлился, поджимая губы и замолкая. Тсуна хмыкнул и с теплотой посмотрел на брата, заканчивая его мысль: — Десять лет назад Кори предложил сыграть друг друга, преумножая мою дружелюбность и его невыносимость насколько возможно. А я согласился. — Десять лет? — так удивленно, что даже почти тихо, уточнил Сасагава, тут же получив теплый взгляд Тсунаеши — немного снисходительный, казалось, но это не было обидно. — Именно, травоголовый, — откликнулся с плеча Тсунаеши Кори — в его голосе слышалось, что он все еще дулся из-за того, что кто-то все же вызвал Тсуну на разговор раньше, чем он бы сам позволил. В тоне звучал вызов, — Тсуна же сказал. — Это довольно долго для детей, — задумчиво проговорил Реборн, смотря на обоих близнецов сразу. Тсуна легко пожал плечами. — Мой брат никогда не был обычным ребенком. — А ты? — пытливо уставился на Тсунаеши Реборн. Он в упор не видел и следа того отталкивающе мрачного, вечно всем недовольного подростка, которым знал старшего из близнецов Савада еще полтора часа назад. Это была совершенная противоположность — теплый и лучистый, но гораздо более спокойный, чем Кори в то же недалекое время. Вот, что значило — преумножить дружелюбие? Тсуна не был особо энергичным и неугомонным, как его брат, играя роль. И настоящий Кори не отталкивал от одного только взгляда на угрюмую рожу. Или это только потому, что рядом старший брат? — А он — моя половина, — хмуря тонкие брови и приподнимаясь с плеча, Кори посмотрел в глаза репетитора с вызовом. — Еще есть вопросы? — Ревнуешь, Босс? — промурлыкал рядом голос Рокудо, и тот вскоре прошествовал на последнее свободное место за столом, потеснив Ламбо на колени Такеши — в принципе, оба Хранителя не были против. — Завидно, Туман? — ехидно отозвался подросток, бросая на Хранителя злой взгляд. Тот, казалось, едва не подпрыгнул от восторга. — Ку-фу-фу, я уже начал думать, что мне почудился такой Босс. Вот ты точно мое Небо. — Туманы, что, умеют создавать проекцию своих Небес или как? Рецептик не подскажешь? Или это только твои домыслы и тебя все же стоит сдать в психушку? Хотел сделать это с того самого дня, как Вендиче вдруг оставили тебя под мою ответственность. — Он теперь всегда такой будет? — с восторженным любопытством в разноцветных глазах спросил Мукуро, теперь обращаясь конкретно к Тсунаеши. Кори зашипел, когда Тсунаеши негромко, легко рассмеялся, снимая сразу несколько слоев вечного напряжения младшего брата. — Если захочет. Надеюсь, наши образы еще не успели стать защитной реакцией. Что думаешь, Кори? — Он обернулся к близнецу, ласково улыбаясь ему — глядя так по-особенному, что младший еще немного успокоился, понимая в сотый раз, что Тсуну нельзя ревновать к людям: он же отвечает за все переговоры. И как он мог забыть? Если говорить о подобных их функциях, то сам Кори отвечал лишь, должно быть, за проблемы. За само их возникновение. Ну, знаете, был гарантом того, что они начнутся и не захотят особо легко разрешаться. — Думаю, нет. Это вечный геморрой, а не защитная реакция. Лично мне проще всех от себя сразу отвадить, да и от тебя заодно. — Самое последнее — относящееся к Тсуне — младший сказал совсем тихо, но откуда-то все услышали и повеселели. — Зачем вы потратили десять лет на такую тяжелую игру? — смеясь, засверкал янтарными глазами — прищуренными хитро или радостно — Ямамото. Кори пожал плечами и буркнул лишь: — Нужно же было выиграть… У кого — не знаю… Кори стал самим собой: язвительным, изворотливым, и постоянно соревновался в этом с вечным Мукуро, который теперь, казалось, следил за своим боссом, появляясь везде, где не было гражданских. Тсуна на это смеялся, а еще теперь вообще всегда улыбался — в классе его считали странным, но потихоньку начинали подтягиваться, если не пугались вездесущего Кори, жалящими шуточками порой отваживающего самых впечатлительных. Другие вслушивались и чувствовали необыкновенную уверенность в том, что конкретный шатен принадлежит только его «второй половине». Ревность. Такую детскую, в какой-то степени милую и понятную. Несмотря на детскую «невыносимость» Кори, с ним продолжали общаться, с интересом узнавая новые, уже настоящие закоулки души и характера вредного младшего близнеца. А Тсуну узнавали не то что заново — впервые, а тот, привыкший общаться на уровне профессионального переговорщика или никак, просто учился делать это заново. Он много улыбался и смеялся и мог говорить вволю, о чем так долго мечтал. Им обоим стало легче. И пусть Кори представил себя на месте Тсуны, все эти годы не способного и слова вставить, защитить младшего от общества чужих людей, пусть он был вынужден делить его со всеми, кто не сбегал от его ядовитых фразочек сразу же, ему было жутко приятно наконец оказаться в собственной шипастой шкуре и чувствовать совсем рядом тянущую медом и корицей ауру старшего брата, то самое Пламя, которого у Тсунаеши было столько, что он был не в состоянии контролировать его, лишь только выпускать излишки в окружающую среду, как бы подсвечивая и прогревая воздух вокруг себя. Тсуна был солнышком, приятно пах, тянулся к людям и вытаскивал младшего брата из передряг. Кори был проблемным ребенком, слишком умным и язвительным, чтобы заводить друзей самым простым способом и вообще открыто поддерживать с ними контакт. С ним продолжали общаться лишь те, кто за колючками фраз видел самую обычную беседу, только со вкраплениями вечного предупреждения: Тсуна — Его. И если слушать его, слышать и следовать, то никаких проблем парень не доставлял. Так и жили. А Реборну было больно думать, как он будет разъединять эту сладкую парочку — без старшего брата под боком Кори разрушит саму суть мафии за месяц и вернется в Намимори, чтобы снова болтать в своей невозможной манере со все терпящим Тсунаеши, уже таким привычным к младшенькому.