Des bleuets sur votre corps

      Очередной цветок распускается прямо на правой руке девушки, оплетая кисть и спускаясь вниз. Больно. Невыносимо больно. Цветок рос прямо из синих веточек вен, разрывая кожу на бледном запястье. Крови не было, что очень радовало. Лишь засохшие алые корочки вокруг стебля.       Видимо, её соулмейт учавствовал в очередной драке и повредил руку. Она опускает измученный взгляд на нежно-голубой василёк (совсем как её глаза, как иронично), растущий прямо из бедра. Почти увял, а значит, что совсем скоро цветок упадёт, и её страданиям придёт конец. По крайней мере, бедро не будет болезненно ныть. Хоть какое-то облегчение. Про следующие «приключения» своей родственной души голубоглазая старалась даже не думать.       Стиснув зубы, кое-как перебинтовала кисть и умыла лицо холодной водой. Чертовски больно даже пальцами шевелить. На часах семь сорок пять, и нужно одеваться, чтобы не опоздать на занятия, но это последнее, что сейчас волнует уставшую Дюпэн-Чен. Сонным взглядом смотрит в окно. Дождь. Холодные капли бьют по стеклу, соединяясь вместе и плавно стекая вниз.       В её душе тоже был дождь. Только вот здесь погода менялась, а там, внутри, дождь буквально поселился и уже четыре года властвовал в скромном девичьем мирке. Ей почти семнадцать, но она уже знает острую боль, что распространяется по всему телу, убивая всякое желание жить. Но нужно держаться. Ради родителей, ради друзей, ради светлого будущего. Хах. А оно вообще когда-нибудь наступит? Маринетт не верила, но заставляла себя верить в эту сказочную ложь. Хотя бы немножко.       Порез за порезом. Цветок за цветком. Одна истерика за другой. Кажется, что она всегда жила так, а не какие-то грёбаные четыре года. Изо дня в день приходится натягивать на себя огромные толстовки и, стиснув зубы, молча терпеть. Терпеть боль, которую не в силах остановить.       И сегодняшний день не стал исключением. Чёрная толстовка (если и пойдёт кровь, то хотя бы не будет видно) с белыми японскими иероглифами и милым рыжим котёнком снизу, синие джинсы и розовый портфель. Розовый. Маринетт уже не маленькая девочка, и этот цвет раздражал её, но ради мамы, которая купила этот портфель, приходилось терпеть и говорить, что ей всё ещё нравятся светлые цвета. Из-за родителей она даже иногда надевает что-то яркое и милое. Да и сама понимает, что ходить исключительно в тёмных цветах нельзя, а то становится похожей на какого-то гота или панка. Вчера девушка хотела надеть новый белый свитшот, но василёк, растущий прямо из вены, заставил вновь натянуть нечто тёмное.       Семь пятьдесят пять. Точно опоздает. Ну и ладно. Не спеша спускается вниз, здоровается с родителями и выходит на улицу, раскрывая жёлтый зонт. Маленькие ручейки стекают с крыш вниз, падая на землю. Асфальт покрыт двухсантиметровым слоем воды, быстро стекающей в канализацию. Прохладно.

***

      Дюпэн-Чен устало плюхается на своё место и ловит недовольный взгляд подруги. Казалось бы: какое ей дело до чужих опозданий? Но подруге можно. Можно злиться, ругаться и отчитывать Маринетт, потому что Алья была её другом на протяжении вот уже четырёх лет. Именно она помогла голубоглазой обрести уверенность в себе и найти новых друзей. — Маринетт, ты снова опоздала. Что же на этот раз? Проспала? Задумалась? Досматривала сериал? — шепчет Сезер, пихая соседку локтём. — Нет, нет и нет, — улыбается голубоглазая и думает, стоит ли говорить настоящую причину. Ей не хотелось, чтобы подруга вновь волновалась за неё, но та, видимо, действительно обладает навыками следопыта, потому как начала осматривать её и остановила взгляд на белом бинте, торчащем из-под рукава толстовки. Не церемонясь, Аля закатывает рукав и смотрит на обмотанную руку. Карие глаза лишь на секунду полыхают испугом, затем приходит гнев. — Боже. Да как он вообще смеет так тебя калечить? Он просто… — Тише! — шёпотом прерывает свою подругу Мари и спускает рукав, скрывая руку полностью. — Безответственный идиот. Думает лишь о себе. Ты вообще как? — Сезер сжимает кулаки и девушка завистливо смотрит на чистые руки в рубашке с короткими рукавами. Сама она и не помнила, когда в последний раз надевала что-то с короткими рукавами. — В норме, но пальцами шевелить больно, — кривится голубоглазая и протяжно вздыхает. — Я бы на твоём месте уже давно вправила ему мозги. Не забыв дать хорошую затрещину, — прошептала кареглазая и вновь посмотрела на правую руку подруги, как будто могла видеть сквозь ткань толстовки. — Не хочу с ним общаться. Ты же знаешь, что он неисправим, — горько усмехается тёмноволосая и смотрит на первую парту, где сидят Нино Ляиф и Адриан Агрест. А-д-р-и-а-н А-г-р-е-с-т. Это имя чертовски бесило и раздражало. Маринетт не понимала, что с ними — с ней и Адрианом — не так. Во всех рассказах соулмейты испытывали друг к другу тёплые и нежные чувства, берегли друг друга и не могли не испытывать друг к другу теплых чувств. Но у неё всё всегда не так. Она искренне ненавидела этого блондина.       Модель, сын известного дизайнера, лучший друг дочери мэра Парижа и отличник. Казалось, что лучшего соулмейта, чем он, просто не существует. Однако это всего лишь красивая обложка книги ужасов, наполненной болью и страданиями главной героини. Весь из себя такой дружелюбный и милый, для всех, но только не для неё.       Когда-то давно, года три назад, Маринетт поняла, что этот парень и есть её родственная душа. В тот день она случайно увидела, как Агрест рассматривал порез на своей левой руке, точно там же, где и находился голубой василёк Дюпэн-Чен. Счастье затопило все остатки здравого смысла. Адриан мог быть её соулмейтом. Это же парень, в которого она была влюблена уже целый год, но которому боялась признаться. На следующий день на ее щеке вырос маленький цветок, а блондин пришёл с пластырем на щеке.       Смущаясь, смотря себе под ноги, голубоглазая призналась ему в любви и сказала, что они родственные души. Прошептала, что хочет быть рядом с ним. Зелёноглазый тогда очень удивился. Долго молчал, а затем сказал то, что пошатнуло её светлый и сказочный мир. — Мне правда очень приятно, Маринетт. Но… Извини. Я влюблён в другую.       Плакала. Несколько дней она приходила домой и, утыкаясь лицом в подушку, беззвучно рыдала. Не спала ночами, размазывая солёные капли по щекам. Но боль ушла, сменившись одиночеством и печалью. Девушка смирилась и не винила его. Сердцу не прикажешь. Однако неприятный осадок на душе остался.       Казалось бы, с чего вдруг началась её ненависть? Ведь это его выбор и его право быть вместе с тем, с кем он хочет. Да и боль от разбитого сердца давно прошла. Но после событий, произошедших спустя полгода после её признания, Агрест стал предметом ненависти не только Маринетт, но и всех ее друзей.