Проясним, в каких мы отношениях

Не то чтобы Чуя был так заинтересован в достижениях, но чего-то его душа требовала. Он следовал за Огаем, как за наставником, для Чуи босс мафии стал образцом для подражания, он вызывал уважение наравне со страхом. Сестрица Коё обучила его жизни выживанию в мафии, научила всему, что знала сама. К ней он полон чувства благодарности, почти родственной любви, Чуя правда считает, что Коё для него — семья. А с Дазаем никак не получается определиться. Дазай — кусок надменного идиота, который выбешивает даже мыслью о нём, а если появляется на горизонте, в Чуе загорается желание весь свет перевернуть, лишь бы сломать Дазаю шею. Он видит то же самое в шоколадных глазах напарника и искренне не понимает, как им удается всё ещё работать вместе. Чуя не спорит — вместе они работают идеально, сложились, как пазл, в «Двойной чёрный», вся портовая мафия признаёт их сплочённость в бою. Вот только как бой кончается, они — как кошка с собакой, белое и чёрное, только один из них душой чернее смерти. Чуе плевать. Чуя убеждает себя, что ему плевать. Он наблюдает за тем, как Дазай завёл себе новую собаку, которых так не любит. Новый мальчик с невероятной способностью, страшной способностью, Акутагава, с придыханием смотрит на «светлый лик Дазая». Чуе смешно. «Светлый лик» не видит в мальчике ничего, кроме мусора. Дазай видит возможность, ему важно лишь то, как он сможет использовать Рюноске, ему плевать на личность. Дазай делает из него оружие, машину убийства. Но Чуе ведь плевать. Они напарники, не друзья. И никогда ими не станут. Чуя импульсивный и склонен всё же заводить знакомства, так ему лучше живётся. А Дазая он всегда видит одного. Он никого не подпускает к себе, шутит, угрожает, играет с людьми, но никто не знает, что у того в голове. Чуя тоже не знает. И ему плевать. Хотя после долгих размышлений становится интересно, что только ему одному удается вывести Дазая из себя, заставить ругаться и спорить. Чуя знает — чувствует, чутью он больше доверяет, несмотря на всю их грызню, для Дазая он особенный. Не псина, как мальчик Акутагава или любой другой человек из мафии. Их отношения тоже особенные, необычные, граничат где-то на черте безумства от «Я сверну тебе шею» до «если ты ещё раз будешь неосторожен», и Чуя чувствует глубоко в душе, как ему лестно так думать. Ему это нравится. Нравится то, в каких неопределенных отношениях, на которые ни один ярлычок не повесить, находятся они с Дазаем. Если Бог спросит его, особенный ли для Чуи Дазай, он конечно же ответит, что да. И всё же его обычное «плевать» съедается неожиданным потоком ревности, когда Чуя узнаёт, что у Дазая есть друг. Не псина, коих вся портовая мафия, не «бесполезный ученик», как к Акутагаве обращается шатен, а настоящий полноценный друг. Рядом с которым Дазай становится на какое-то время искренним. Они вместе пьют, разговаривают о ненасущном, рассуждают о смерти и литературе. Одасаку вовсе не появился как гром среди ясного неба, но для Чуи это явно стало неожиданностью. Дазай, тот самый Дазай с презренным холодным взглядом, открывался Оде и порой выглядел как обычный мальчишка со своими фантазиями. Что-то острое и неприятное вставало прямо поперек горла, когда Чуя впервые застал такого Дазая. С ним они не друзья и никогда ими не станут. До Чуи дошло, что это его не устраивает. Поэтому однажды это случилось. Они с Дазаем шли по темным коридорам главного штаба мафии, собираясь добраться на лифте до последнего этажа, чтобы доложить о результатах с очередной только что законченной миссии, когда Чуя прижал напарника к стенке. По неосторожности (Чуи) Дазай был ранен, несерьёзно, всего лишь побит и чуть задело лицо (как и обычно), но достаточно, чтобы Дазай ныл всю дорогу и препирался. Поэтому, когда рыжий прижал его к холодной стене, тот тихо зашипел, скорее из вредности, чем оттого, что ладонь рыжего провела по ранению на щеке. Дазай смотрел на напарника сверху вниз, и Чуя видел, как тот мнется, выбирая в голове выражение лица, которое сейчас покажет — явно раздумывал над брезгливым раздражением и надменной ухмылкой. Чуя очень хотел врезать по этой роже за любое из них. Но он лишь упёрся руками по обе стороны от головы шатена и приблизился к лицу, еле сдерживая рычащие нотки, что так рвались наружу: — Давай-ка проясним, в каких мы отношениях. Дазай почти рассмеялся от такого заявления, желая просто вывернуться из рук рыжего и свалить подальше, но необычно-серьезный взгляд голубых глаз приковал Дазая к месту, заинтриговывая. — Всё же просто, малыш Чуя, ты — моя собака, — начал было Дазай, подготавливая в голове целую словесную битву, которая бывает у них всегда, но Чуя приблизился ещё ближе, приподнимаясь на носочках, пытливо вглядываясь в холодный шоколад глаз самоубийцы, словно просвечивая того насквозь. — Это не так, — от такого низкого голоса Чуи по спине Дазая побежали мурашки. Рыжий будто изменился — импульсивный и вечно ругающийся напарник будто подменился детектором лжи. Может, это проделки врагов, а они не поняли? Дазай открыл было рот, чтобы пошутить, но… закрыл и повернул голову вбок. — Хорошо. Не собака. — И мы не друзья. — Напарники. Устраивает? Чуя бесится буквально от слова, его вечная агрессия и (не) ненависть к Дазаю возвращается. И он зависает всего в нескольких миллиметрах от губ шатена, почти касаясь их своими: — Нет. Дазай ухмыляется и сам подаётся вперёд, преодолевая миллиметры и целуя напарника, грубо и жёстко, по-другому явно не умеет, сам напирает и меняется с Чуей местами, когда чувствует, как тот со страстью отвечает. Они сталкиваются зубами, рычат в поцелуй, больше похожий на звериный, даже в нём они соперничают, пытаются подавить друг друга, показать, кто тут главный. Вот только у Дазая, кажется, опыта побольше, потому что Чуя начинает плавиться, когда острый язык шатена сплетается с собственным, а по телу волнами бежит приятное напряжение. Дазай усмехается, когда Чуя перекладывает руки на шею и дёргает его за волосы — больно и хочется врезать, но Дазай просто смотрит сверху вниз и сладко впитывает в себя каждый оскал рыжего. Неприличное причмокивание раздаётся на весь темный коридор, и явно не поздоровится тому, кто их сейчас услышит или, не дай бог, увидит — впрочем, трупом больше, трупом меньше. У Чуи затекает шея, но оторваться от страстного поцелуя просто невозможно, и он лишь болезненно стонет, когда забинтованные руки Дазая проводят по выпуклости на черных штанах. Чуя не выдерживает и притирается к телу напарника, ощущая и у того нехилый стояк, и Дазай также тихо стонет на выдохе. Они затевают игру, искусывая губы друг друга до красноты, почти до крови, пока руки блуждают по двум разгоряченным телам. Болезненное возбуждение доходит почти до пика, и Чуя готов прямо сейчас разорвать на напарнике одежду, лишь бы не сдерживать в себе это волнующее напряжение. Дазай тоже еле сдерживается, его ласки становятся резче и жёстче, но ведь Чуе нравится. Их развратную тишину нарушает звонок мобильника. Весь коридор оглушается противным рингтоном Дазая, и им приходится отстраниться — звонит босс. Пытаясь угомонить разбушевавшееся сердцебиение вместе с дыханием, Чуя наблюдает, как Дазай коротко и весело отвечает Огаю, и из ответов понятно, что их немедленно ждут наверху. Крышка телефона захлопывается, и взгляд Дазая снова надменно-холодный, усмехающийся, но пляшущие огоньки в самой середине шоколада всё равно заметно, а стояк шатена ни разу не уменьшился. — Думаю, с отношениями мы разобрались, да? — насмешливо говорит Дазай, разворачиваясь к лифту, и щёки Чуи неистово горят. Они подходят к металлическим дверям лифта, и Дазай забегает в него первый: — В следующий раз посмотрим, как моя собака в постели, — и быстро-быстро нажимает кнопку вверх. Чуя рычит и почти вбегает к шатену с намерением уж точно поколотить, но лифт захлопывается прямо перед его носом. — Чёртов Даза-а-ай!!! — яростно кричит Чуя, слыша отдаляющийся наверх смех своего напарника. Лифт далеко уезжает, но Чуя стоит на месте, как вкопанный, переваривая ситуацию, в которой он побывал. И вот оно снова — Чуя опять не может повесить ярлычок. Нихрена они не разобрались. Но довольная ухмылка всё равно напирает на лицо, пока Чуя думает — знает — что ни одна «псина», ни один «ученик» и ни один «друг» не способен вытащить из Дазая те стоны, что эхом застряли в ушах рыжего. Всё лицо предательски горит. И не то чтобы Чуя был так заинтересован в достижениях, но завалить этого ублюдочного придурка Дазая с его удивительным телом, прекраснейшими шоколадными глазами и умелым языком — уже дело принципа. И уж тогда-то они прояснят, в каких они отношениях.