***
— Значит, — ехидно тянет Давид Луис, растянувшийся в кресле с бутылкой томатного сока, — мы смотрим матч Атлетико-Реал чтобы хорошенько изучить их стратегии игры, а не ради того, чтобы ты 90 минут лицезрел пятую точку седьмого номера матрасников? — Заткнись! — закатывает глаза Оливье, пока в телевизоре мелькают кадры предматчевого интервью. В комнате отдыха в расположении команды не очень многолюдно, большинство игроков уже разбрелись по своим номерам, ведь тренер настоятельно рекомендовал не нарушать режим сна перед завтрашним матчем. Лишь небольшая компания рискнула ослушаться и пожертвовать парой часов сна, каждый ради своего интереса. Эден Азар последние пару дней только и делает, что трещит о предстоящей игре Реал Мадрида, в котором мечтает оказаться в ближайшее трансферное окно, и ненавязчиво пытается втянуть каждого сокомандника в обсуждение королевского клуба. Он сразу забил себе для просмотра коронное место на диване и уже во всю слушает интервью игроков. Слева от него, закинув ногу на ногу и сложа на груди руки, сидит Кепа. Свое присутствие он никак не комментирует, бросает только, что восхищается потрясающей игрой вратаря, не утруждаясь уточнить какого именно. Француз кидает короткий взгляд на Ковачича, сидящего на диване третьим, и подмечает, что в чем-то они похожи. Матео, так же как он, старается не пропускать ни одного матча с участием своего омеги, не считая случаев, когда их игры выпадают на одно время. И сейчас он почти полностью копирует расслабленную позу вратаря Челси, но по его лицу и частому подергиванию плеч можно увидеть, что хорват нервничает так, будто не Лука, а он сам должен вскоре выйти на поле. Давид, с видом короля восседавший в самом удобном кресле, просто потянулся за большой компанией, рассчитывая немного повеселиться перед отбоем и, нужно отдать должное крупицам его сознательности, действительно изучить тактику обороны обеих команд. Жиру мельтешит по комнате, нервно отстукивает пальцами нескладный ритм по спинке дивана, за что ловит хмурый взгляд Аррисабалаги и наконец застывает, уставившись в экран. Он надеется посмотреть составы команд и спокойно удалиться спать, зная, что его Гризи все же решил отсидеться в запасе, но когда камера крупным планом демонстрирует лица выходящих на поле игроков Атлетико, француз вынужден пересмотреть свои планы. — Блять! — шипит альфа, падая в ближайшее кресло и обреченно глядя на рассекающую поле семерку Мадридского Атлетико.***
Плохое предчувствие не покидает Антуана и после свистка, сигнализирующего о начале игры — ему не перестает казаться, будто должно случится что-то весьма неприятное. Еще неприятнее, чем эта глупая ссора(если ее вообще можно так назвать) с Оливье, замечает про себя мужчина и невольно хмурит брови, продолжая внимательно следить за перемещением мяча в зоне обороны Атлетико. Он видит, буквально ощущает, насколько реаловцы сегодня сильнее и это не позволяет ему даже думать теперь о том, чтобы просить тренера заменить его после первого тайма. Мадридская машина распаковывает их ворота уже на двадцатой минуте, после чего с небольшим перерывом вколачивает туда же второй мяч. Гризманн наблюдает, как Рамос, ухмыляющийся так, словно уже одержал победу, обнимает празднующего гол Иско, и азарт закипает в крови француза. Он кидается на перехват мячу как только возобновляется игра, грубо отбирает его, чудом не заработав карточку и несется в чужую штрафную. Даже прибавив в весе за последние месяцы и, по той же причине, слегка убавив в ловкости, омега умело обводит защитников, пока перед ним не вырисовывается вышеупомянутый четвертый номер. Антуан подается вперед, заводит ногу для удара и.. Гол! Мяч пролетает над дезориентированным Серхио, прямиком в правый верхний угол, заставляя фанатов матрасников надрывать глотки в радостном крике и пении. Гризманн позволяет Годину дружески потрепать себя по светлым волосам и, поверх плеч обнимающих его одноклубников, бросает ответную ухмылку капитану Мадридского Реала, который хмуро наблюдает его празднование гола. — Le Petit Prince \Маленький принц\, — одними губами произносит Лукас Эрнандес, разрывая общие объятия и тепло глядя на него глазами, полными тщательно скрываемого беспокойства, — Сильно не геройствуй. Французский форвард думает, что оставшееся время до конца первого тайма нужно провести максимально продуктивно, потому абсолютно забивает на слова альфы о геройстве, ведь счет матча до сих пор не в их пользу. К концу отведенного времени Гризманн взвинчен до предела, он не получает точных передач, дважды упускает удачный шанс забить и постоянно теряет мяч, что приводит его в тихое бешенство. В груди колит, а ноги в паре минут от того, чтобы быть скованными судорогой от перенагрузки, когда француз снова бросается на перехват мяча и, не замечая никого на своем пути, ведет его к чужой вратарской. Резкий рывок в сторону, грубый подкат от обороняющего ворота на правом фланге Карвахаля и даже трибуны на время затихают, затаив дыхание. Не успевший выставить вперед руки, Антуан коленями, лицом и, холодок дикого ужаса леденит душу, животом на всей скорости влетает в газон. Омега кричит до слез, потому что боль невыносимая прорезает все тело, заставляя дернуться и, собрав последние силы, перекатиться на бок, тут же обхватывая себя руками, когда испуганное лицо Лукаса, первого подоспевшего к нему, уже размывается перед глазами.***
— Я убью его! — словно в бреду твердит Оливье, мечась по комнате и впиваясь пальцами в ранее идеально лежащие волосы. — Это же был Карвахаль? Я его убью! Экран телевизора безжалостно показывает въезжающую на поле карету скорой помощи, из которой спешат врачи и тут же достают носилки, после чего ракурс меняется так, чтобы было видно только трибуны и растерянных зрителей на них. — Почему его не показывают? — зло кричит уже во всю пьяный отчаянным страхом француз, впиваясь безумным взглядом в молодого вратаря, по совместительству единственного среди них испанца. — Переводи!! Переводи, что они трещат на вашем чертовом языке?! Хлесткая пощечина слегка рассеивает пелену паники, обнажая здравый смысл и Жиру замирает, потирая костяшками пальцев горящую щеку. — Успокоился? — хладнокровно интересуется в два шага оказавшийся рядом Давид и тоже обращается к взволнованным мужчинам, сидящим на диване, — Мониторьте новости, я проверю ближайшие рейсы до Мадрида. Кепа, переводи, пожалуйста, что говорят комментаторы. — Они говорят, что будет произведена замена, — рапортирует Аррисабалага, нервно поглядывая в сторону тяжело дышащего Жиру. — Но пока они получили запрет на съемку и трансляцию потому что.. я не знаю как.. — Потому что смотрят дети. — неуверенно подает голос Ковачич, с заметным усилием переводя с одного неродного языка на другой, когда изображение трибун на экране плазмы сменяется рекламой. — Что-то очень плохое произошло на поле. Звук, похожий больше на рык, вырывается из груди вновь заметавшегося Жиру, который теперь не церемонится, в мгновение ока превращая стеклянный стол в груду стекла вперемешку с ранее лежащими на нем вещами. — Твою же мать! — Эдену чудом удается перехватить разъяренного альфу поперек груди и силком усадить в свободное кресло, для надежности удерживая на месте за плечи. — Возьми себя в руки! Я понимаю, что ты чувствуешь, но это уже.. — Не понимаешь! — в запале шипит француз, сжимая подлокотники кресла до побеления костяшек, — И не поймешь, пока не найдешь свою омегу. Азар одергивает руки словно его ударило током и неодобрительно смотрит на него сверху вниз, прожигая взглядом полным обиды. — Я найду, — цедит он, кивая в сторону телевизора, — и никогда не позволю, чтобы с ней случилось подобное. — Заткнитесь оба прямо сейчас! — сжав в руке мобильный вскидывается Давид, тем самым предотвращая неминуемое столкновение одноклубников. — Твой самолет в Мадрид через сорок минут, собери самое необходимое. Буду ждать тебя в машине. Повторять дважды не приходится, Оливье бросается прочь из помещения, на ходу доставая нервно трясущимися руками ключ-карту от комнаты. За ним, неоднозначно махнув на прощание рукой, спешит и бразилец, прижимая к уху телефон из которого доносятся первые гудки. Гробовую тишину прерывает лишь шум трибун после внезапно закончившейся рекламы, камера снимает встревоженные лица и будто нарочно выводит на экран картинку окровавленной травы, усердно очищаемой системой полива газона.***
Весь путь до Мадрида, а после и до больницы, проходит словно во сне. В неприятном, липком и страшном сне, в ночном кошмаре из которого хочется поскорее проснуться, открыть глаза и успокоиться от ощущения родных, ласковых рук в волосах и мягких губ на своих. Вместо этого Оливье существует в своем кошмаре, хотя его глаза не смыкаются ни на секунду во время всего перелета и он то и дело дергает себя за отросшие пряди, не позволяя эмоциям взять над собой контроль. Ледяное стекло иллюминатора холодит щеку, а небо за ним чернеет непрекращающимся потоком тревожных мыслей, которые, будто чья-то крепкая рука, впиваются в горло и не дают сделать глубокий вдох. Водитель машины, которую Жиру ловит у аэропорта, пытается завести разговор ни о чем, однако ему хватает единственного взгляда на стеклянные глаза в зеркале заднего вида и полного отсутствия реакции, чтобы неловко замолчать до самого места назначения. На улице ночь, когда он подъезжает к больнице. Без разбора кинув водителю пару крупных купюр и не дожидаясь сдачи, он выскакивает из не до конца остановившейся машины и, едва ли не срываясь на бег, влетает в здание. Пожилая бета в регистратуре прерывает его бессвязную речь, основанную лишь на лихорадочном повторении заветного имени, с вежливостью интересуясь кем он приходится Антуану Гризманну, и сочувственно качая головой после короткого "муж" спешит вызвать лечащего врача. Высокий седовласый мужчина в халате жмет автоматически протянутую французом руку и предлагает присесть. В коридоре раздражающе гудят слепящие своей яркостью лампы, Оливье мотает головой, призывая медика скорее дать хоть какую-то информацию, которую он сам, скорее всего, вовсе не готов услышать. По мере рассказа у него все больше немеют руки, тело прошивает нервная дрожь и предательски щиплет глаза. Фразы "мне очень жаль" и "не удалось сохранить плод" произнесенные на ломанном английском выбивают не только почву из-под ног, но и весь воздух из легких, потому альфе приходиться опуститься на корточки и схватившись руками за голову делать рваные вдохи. — Я сожалею, — снова повторяет врач, кладя ему руку на плечо в таком бесполезном сейчас жесте поддержки. — Сеньор Гризманн получил болевой шок и потерял много крови, потому ему нужен отдых. Но Вы можете остаться в его палате этой ночью.***
Оливье не знает, сколько времени уже сидит так, вслушиваясь в такое слабое родное дыхание, едва слышимое сквозь назойливый гул аппаратов вокруг. Их свечение слегка освещает бледное лицо, обрамленное золотыми локонами, разметавшимися по больничной подушке. Антуан кажется не настоящим, будто фарфоровым: впавшие щеки утратили привычный румянец, под плотно сомкнутыми веками залегли жуткие тени, а алые губы потускнели и потрескались. Жиру сильнее сжимает холодную ладошку в своих руках и в груди болезненно ноет от того, на сколько миниатюрным и хрупким выглядит парень, как остро выпирают ключицы и косточки у локтевых сгибов, где игла капельницы пронзает нежную кожу. Альфа подносит изящную кисть к губам и в который раз целует костяшки, оглаживает их большим пальцем и прижимается щекой. Он не может сказать точно, проваливается ли он в сон или просто выпадает из реальности уставившись в пространство перед собой, но внезапное движение рядом привлекает внимание, вырывая из прострации. Только что открывшиеся голубые глаза доли секунд смотрят с непониманием, после чего взрываются из глубины отчаянным страхом. Омега вырывает руку из хватки и неверяще прижимает к совсем плоскому животу. Его глаза распахиваются и тут же наполняются горькими слезами от осознания, ощущения душераздирающей потери. — Оливье.. — хрипит он, вцепляясь в альфу и всхлипывая на его груди. — Пожалуйста, прости, Оли! Ребенок.. я.. я его.. Язык не поворачивается озвучить слово "убил", но смысл не меняется и Гризманн плачет навзрыд от чувства ненависти к себе, чувства полной безысходности и необратимости событий. — Потерял. — будто слыша его мысли шепотом завершает Жиру, крепче прижимая к себе любимого, в висках стучит свое собственное, раздраженное "хоть весь матч отыграй" и болью отдает в грудной клетке. — Это моя вина, я не должен был такого допустить. Гризу вновь прислоняет руку к животу и тут же ее отнимает, издавая тихий скулящий звук, по живому режущий Оливье сердце. Он оглаживает ссутуленные плечи, спрятанные под больничной робой, проводит пальцами по выпирающим позвонкам и нежно перебирает блондинистые пряди, роняя на них соленую влагу с ресниц. — Я с тобой, — успокаивающе шепчет альфа, выравнивая голос и стараясь не выдать собственных всхлипов, — Я рядом, мы.. — Справимся? — покрасневшие и опухшие от слез глаза смотрят с проблеском надежды, Антуан доверчиво жмется ближе не переставая вздрагивать, будто от холода. — Мы сможем с этим справиться, Оли? Жиру молча находит его, все еще холодную, ладонь своей и переплетает их пальцы, прижимая губы к виску, где вторя учащенному пульсу бьется венка. Он вдруг понимает, что как бы не было горько и тяжело, его омега, его любимый человек жив, дышит и крепко сжимает ладонь альфы в ответ. И пока они вместе — все преодолимо. — Я люблю тебя сильнее всего на свете, — едва слышно выдыхает Оливье и это звучит в тысячи раз увереннее и надежнее любых обещаний.