Легенды старого мира

Прежде не было ничего. Не было ни времени, ни звезд, ни земли, ни неба. В безграничном ничто родился однажды маленький огонек. Родился, да в тот же миг стал девой в горящих шелках, да с алым рубиновым взглядом. Бродила дева по пустоте, тосковала. Длилось ее одиночество не минуты, не секунды, не дни и не годы. Не было времен, было лишь глухое сейчас. Сняла тогда с пояса своего дева брошку, скатала в руках, остудила дыханием и бросила под ноги. Появился мир. Касалась кончиками пальцев его дева: поднимались горы, наполнялись водой реки и океаны, вырастали леса и шелестели ветра. Но не происходило ничего больше в мире. Был он застывшим, словно клочок пустоты. Повернулась дева к миру спиной, собрала в ладонях свое дыхание и появилось время. Шагнул из тумана белесого навстречу деве юноша с глазами, в которых отражались океаны. Взяла его дева за руку и привела в мир. Насыпала в ладони его песка с дна морского, с пустыни величайшей и из недр земных. Нарекла его хранителем будущего, да братом своим. И ожил мир. Родились из цветов лесных птицы, обратились животными камни, превратилась в рыб да водных гадов морская пена, поползли коренья змеями да ящерами, насекомыми стала мелкая пыль. Жили все они настоящим, да грядущим. Сменялся день ночью, а ночь днем. Но не было в мире прошлого. Вновь затосковала дева. Полюбился ей мир, захотелось ей сохранить о нем память. Да не только в сердце своем, а что бы все обитатели мира могли хранить эти мысли. Шагнула вновь дева в пустоту. Поймала в ладонь ее кусочек, да обняла огненным рукавом. Потухли огни на шелках, а пустота стала юношей с угольного цвета взглядом и руками холодными, как вечные льды. Вручила ему дева ключ костяной, да обязала хранить прошлое. И потекло время, как положено. Жила в мире дева со своими братьями в окружении цветущих трав, певчих птиц, да ласкового зверья. И было бы так и по сей день, если бы не наскучило спокойствие братьям. Темной ночью, пока спала дева, ушли братья в лесную чащу, и открыл брат-прошлое костяным ключом дверь в свои ледяные чертоги. Принес он оттуда сухие холодные ветви, да стылое вино. Другой же брат достал из под рубахи своей песочные часы, и открыл их крышку, которую не велела никогда открывать дева. Болотной водой смочил он песок, да замесил глину. Стали ветви костьми, стала глина плотью, а вино - кровью. Создали братья людей, на них, да огненную деву, похожих. Подарил брат-будущее им речь и разум, а брат-прошлое уничтожил память о том, чем были прежде новые существа. Утром прознала дева, что натворили ее братья. Плакала огненными слезами, и плакали огнем вместе с ней великие горы. Не желала дева видеть никого, кто был бы подобен ей и ее братьям, но уничтожить не смогла - было в существах дыхание жизни, словно сама она ее в них вдохнула. Не поднялась рука. Однако, не смирилась с вольностями братьев своих дева, потемнели ее огненные волосы, словно окунулись в ночь. Громко крикнула она, дрогнула земля, и посыпался с небес огненный дождь, вместе со срывающимися с губ проклятиями. Перепугались братья, да поделать ничего не могли: не лишь только сестрой она была им, но и матерью. Скрылся брат-прошлое в чертогах ледяных, с той стороны врата заперев. Не протянул руки брату-будущему, не пустил его в земли свои. Лишь о себе думал. Пал весь гнев девы на брата-будущее, весь день метался он по миру, в надежде укрыться. И на закате, израненный, спрятался в последнем луче солнца, затаив злобу с тех пор и на сестру свою, и на брата своего. Стало уродливым лицо брата-будущее, и с того дня, как повернется он, что бы на мир двумя глазами взглянуть, покрывает солнце средь бела дня черная тень. Но вот опустилась на мир ночь. Не чуяло сердце девы братьев более, успокоился ее гнев. Потухли пожары, вздохнул мир с облегчением. Да не потеряли силы проклятия девы. Стал брат-прошлое самой Смертью, холодной да неизбежной: был он вынужден привечать у себя не только лишь воспоминания, но и тех, чье время ушло. Не знал он больше тепла и сердце его больше не билось, а куда бы он ни приходил, нес лишь болезни, войны и горе. Стал брат-будущее самим Временем: должно было отсчитывать ему сроки жизней земных. Хоть любил он творения свои, но ненависть к брату была еще более велика. Видел он, как печален от смертей брат-прошлое, и оттого не давал он никому скрыться, да больше срока пожить. Дева же, очернив себя деяниями злыми, не могла более ступить под солнечный свет. Но любила она мир свой, словно мать дитя, и не желала покидать навсегда. Стала она наблюдать за ним ночами, холодным огнем небесным. И только раз в сотню лет могла чужими глазами на мир родной при свете дня посмотреть, среди смертных родиться, но был век того, чьими глазами дева смотрела, тяжел да недолог. И по сей день это так, хоть и забылась правда, ушли в ледяной чертог те, кто помнил. Но каждую ночь не смыкает глаз огненная дева-луна, каждый день рыскает взглядом по миру голубоглазый брат-солнце. И только брат-Смерть затерялся где-то в мире, но и он откликнется, если по имени привечать. Да только, кому это нужно?