***
Нас встретил директор фабрики, приторно улыбаясь и разводя руками в гостеприимном жесте. Мне этот человек не понравился сразу. Толстый, я бы даже сказала что жирный, с маленькими бегающими глазками, ровными белыми зубами и холодной льдинкой в глубине глаз. Такой станет делать только то, что принесёт ему выгоду, особенно в долгосрочной перспективе. Его голос был таким же, как и улыбка — приторно-сладким и насквозь лживым. Он был хозяином этого места, но чувствовал себя богом тут. Вслед за ним и инспекторами мы пошли на место преступления, и мне всё отчётливее казалось, что я участвую в каком-то фарсе… Сама фабрика тоже не оставляла хороших впечатлений. Скучная, давящая обстановка, металл повсюду, гулкое противное эхо в коридорах. Тихий шелест автоматизированных производственных частей, противный скрежет лебёдок или частей для проверки дронов. Механизмы повсюду, — мне на мгновение показалось, что я тут совершенно одна, среди бездушных машин. Когами легонько тронул меня за плечо, выводя из транса, и я тряхнула головой. Ну и жуткое же место!.. Впрочем, наверное, это с непривычки. Коридор проходил мимо огороженного бронированным стеклом производственного цеха, в котором несколько десятков людей работали над тестированием дронов. Я не понимала этих людей — убили их товарища, а они продолжают свою жизнь как ни в чём не бывало. Хотя бы минимальное волнение должно было быть, — конечно смерть неизбежна, а жизнь вообще смертельная болезнь, от которой нет лекарства, но мне было непонятно другое. Улыбки людей. Едва заметные или выставленные напоказ, лживые насквозь, отдающие законченным эгоизмом и какой-то подспудной жестокостью. Я бы убила каждого из них, — просто, чтобы таких вот людей становилось всё меньше и меньше. Пусть по отдельности у каждого из них психопаспорт мог бы быть и в пределах нормы, но общая давящая атмосфера не способствовала нормальному самочувствию. Интересно, в таких условиях мой психопаспорт изменится?.. Пока мы слушали разъяснения начальника фабрики, Кагари, закинув руки за голову. с непонятной мне усмешкой заявил: — Какой же ужас! Полная изоляция… — и никто не отреагировал. Впрочем, все были согласны. «Сеть» была создана для того, чтобы люди выпускали стресс и накопившийся негатив, оставаясь чистыми и создавая идеальное общество. Без способа сбросить напряжение психопаспорта здешних работников должны были стать едва ли не чёрными, но… Этого тут не произошло. Значит, у них был всё же какой-то способ сброса напряжения. Вот только, какой именно?.. На месте преступления мы оказались спустя ещё минут десять. — Дрон убрал тело вскоре после обнаружения, — начал свой рассказ начальник фабрики. — Здесь должна быть запись, — и он протянул Яёй дискету с информационным чипом. Она вставила её в боковину «хранилища Доминаторов», как я назвала этот чемодан с колёсиками, и голографическое изображение расчленённого тела возникло на едва отмытом от крови полу, как будто возвращая к жизни ужасную картинку. Дрон действительно расчленил тело, нога, отрезанная до колена, валялась рядом с головой, неестественно вывернутые руки были разложены в стороны. Да и само тело было перерублено пополам. что тоже не добавляло картине эстетичности. Когами положил мне руку на плечо и сжал, вопросительно заглядывая в глаза. На удивление, я ничего не чувствовала, как будто передо мной был не труп, расчленённый и изуродованный, а очередная, неинтересная книга. Я пожала плечами, и Синъя кивнул, улыбаясь. — Судя по всему, Дрон начал расчленять его тело, пока то ещё дышал, — продолжил начальник фабрики. — Ну и ну, — покачал головой Кагари, с задорным весельем, каким-то даже бесшабашным, осматривая тело. — Кто-нибудь мог желать господину Сиаяме зла? — стандартный вопрос в нашем случае задал Гинозе. Чем-то он мне напоминает Цербера, стража подземного царства из древнегреческой мифологии… — Не думаю, — покачал головой теперь уже начальник фабрики. — Он был образцовым сотрудником, и его психопаспорт всегда был в норме. Вероятно, несчастный случай, — на это все исполнители дружно скривили губы в гримасах презрения, выражающих наше отношение к подобному заявлению. Серьёзно? Несчастный случай? Я бы поняла, если бы это был единичный случай, — тогда происшествие можно было бы назвать случайностью. Но один раз — случайность, два — совпадение, а три — закономерность. Именно эту мысль я и высказала Когами, Кагари и Цунамори после того, как мы отправили запись с трупом в лабораторию к Каранамори. — Масаока уже говорил о том, что это убийство. Вы тоже так считаете, Масамуне? — задала мне вопрос девушка. — Это очевидно. Судя по состоянию жертвы и характеру ран, это была либо месть, либо обида, и обида очень большая. Исходя из данных о предыдущих происшествиях, — я открыла данные на коммуникаторе, — то кто-то затаил серьёзную обиду на остальных работников и планомерно их выбивает из колеи. — А где ты достала эти записи? — выгнул бровь Когами, — и когда ты только успела? — Ну, пока ты и Яёй сопровождали инспектора Гинозе, я пошла с Масаокой, Кагари и Цунамори, если помнишь. Там я просто отправила просьбу Каранамори, а она, — проницательная женщина, — уже давно всё подготовила и скинула мне. Что характерно, ни разу характер повреждений не повторялся, как будто на разных людей затаили обиду по разным причинам. В первый раз были отрезаны руки и ноги, работник умер от кровопотери. Второй раз — сначала была отрублена голова, а потом искромсано тело. В третий раз — сначала был вырезан кусок бока, потом отрублена рука, потом — разрез по линии черепа, а потом уже остальные раны. В любом случае, все три жертвы мучились перед смертью. — И вы это поняли, только взглянув на всё это? — у Цунамори так забавно поднялись брови в удивлении, что я улыбнулась. — Ваш преступный индекс, госпожа инспектор, не превышает нормы и чист, как никогда. Мой же преступный индекс стабильно находится на уровне между нормой и смертельным режимом парализатора, и я мыслю иначе, — как и все цепные псы Бюро. Для нас факт преступления — это как запах добычи, которая уже здесь, но её ещё необходимо нагнать. преступление отличается от несчастного случая так же, как небо — от земли. И одна из основных черт преступления — это последствия. Дурные последствия преступлений живут дольше, чем сами преступления, так сказал ещё Вальтер Скотт. И он абсолютно прав. Преступление может быть мелким, — отобрать конфету у ребёнка, толкнуть старика или коллегу, — но преступление совершено в один момент времени. Последствия же этого будут тянуться много дольше, чем сам проступок, — и я принялась за еду. Масаока, старая, опытная ищейка, одобрительно смотрел на меня, порой переводя взгляд на задумчивую Цунамори. Когами улыбался мне одними глазами, сидя прямо напротив. Наконец, у нам присоединился и Кагари. — Никудышное тут место работы, — с какой-то лёгкой иронией заявил он, пережевывая весьма скромный обед. — Не могу представить, каково это — жить без доступа к сети в наши-то дни… — И всё же, показатели цветового фона сотрудников достаточно стабильны, — Цунамори за обедом листала информацию о преступлении, просматривая данные о сотрудниках. Голо-экран она развернула к нам, как бы доказывая свои слова. — Пф, — тряхнул растрёпанными волосами рыжик. — Везде можно найти себе развлечение, — помахивая вилкой с наколотым на неё омлетом, стал объяснять он. Правда, закончить ему не дали. — Как идут дела? — с приторной улыбочкой и прищуренными глазами просил нас начальник фабрики, приближаясь. — Нашли что-нибудь подозрительное? — Нет, — ответила Цунамори, твёрдо — чего я от неё не ожидала — встречая взгляд директора фабрики. — В ваших данных нет зацепок… — что-то она ещё хотела сказать, но нас прервал грохот и звон тарелок по полу. Я перевела взгляд туда, откуда донёсся противный моим ушам звук. Пятеро сотрудников, окружив еще одного, насмехались над ним. Разнос этого самого, последнего сотрудника, был опрокинут, и еда, стоявшая на нём, была рассыпана по полу и частично растоптана. Бедняга пытался подняться, но пинки не давали ему этого сделать. — Эй, жёлто-зеленый, сегодня опять собираешься обедать в своей личной комнатке? — спросил один из сотрудников, и затем снова грянул смех. Потянувшегося за тарелкой с рисом беднягу ждало разочарование: тарелку пнули, и она со звоном укатилась дальше. Я тяжело вздохнула, понимая, что такое поведение, — в отсутствие других развлечений, — есть способ сбрасывать стресс, и тем не менее, считала его неприемлемым. Есть настольные игры, караоке, словесные игры, книги, фильмы, записанные на дискетах и других И.Н., — так почему же они ведут себя так? Я бы за такое с собой обращение убила бы…. Я замерла, не донеся вилку до рта. Неужели этот малый — убийца?.. Не верю!.. — Что происходит? Какой ужас… — высказалась по поводу этой ситуации Цунамори. Я хотела было встать, чтобы помочь парню, но Когами удержал меня, и слегка покачал головой. На вскинутую вопросительно бровь он указал пальцем на себя — и на компанию ублюдков, и я кивнула. Пусть и была не согласна… Хотя, да, это должна сделать не я. Ведь, если ему поможет девушка, тем более такая симпатичная, проблем у него станет ещё больше; а если это сделает мужик — то сотрудники могут и понять, что, хотя бы пока мы тут, стоит отказаться от привычных развлечений. — А, вы про них, — как будто говоря о погоде, ответил начальник фабрики, смотря в ту же сторону, куда и мы. Да вообще, все взгляды в столовой были привлечены к этому сброду, к небольшой стайке шакалов, окруживших зайца. — Не стоит вмешиваться. Такое бывает, время от времени. У нас на производстве нет особых развлечений, — продолжая говорить таким тоном, будто говорил о погоде, начальник фабрики даже начал улыбаться. Мои кулаки помимо воли сжимались, но я пока ещё держала себя в руках, в основном — стараниями Когами. — Так что нужен человек, который мог бы забавлять других. Если психопаспорт достаточно сильно темнеет, — перебил хотевшую встрять Акане этот жирный боров, — мы немедленно переведём его на другое место работы. Как я уже говорил, мы заботимся о психологическом состоянии наших сотрудников. Тем временем уже собравшего свою еду и поднявшегося «зайца» пнул один из «шакалов, отчего тот снова упал и рассыпал еду. Мне было противно наблюдать за этим. — У него своя роль, как и у других. Возможно, Сивилла рекомендовала работать ему тут именно потому, что он лучше других подходит для этого, — закончил свою речь начальник фабрики. Не выдержали мы с Когами одновременно; он встал и направился к бедняге-сотруднику, а я наконец-то получила возможность раскрыть рот. — А тот, кто может посмеяться и закрыть на это глаза, — как нельзя лучше подходит для управления подобным местом, великая милость системы Сивилла, — я посмотрела в глаза слегка удивлённому дьяволу этого места, который был прежде всего удивлён самим фактом того, что кто-то ему противоречил. В конце концов, он к такому не привык. — Таким людям, как вы, хочется подарить открыточку с цитатой Ганди: «Двуличность — не значит многогранность!». Пока я высказывала начальнику фабрики всё, что я о нём думаю, Когами успел подойти к «зайцу» и помочь ему подняться. В это же время я заприметила и жёсткую усмешку у Цунамори, адресованную очень удивлённому дьяволу этой фабрики.***
Нам предоставили комнату, в которой мы могли проводить анализ ситуации и совещания. Там мы и собрались, анализируя данные. Я кожей чувствовала подвох, да и все остальные тоже. Масаока стоял у головизора и механической рукой отмечал интересующие нас моменты. — Если начальник говорит правду, то всегда есть сотрудник, чей цветовой фон со временем ухудшается, — он показывал рукой на цветовые карточки сотрудников, перечёркнутых крест-накрест. — Его затем переводят на другое место работы. Однако за последний год никого не переводили, — он указал за досье «зайца», и я тихо прошептала, склонившись к своему куратору, свои догадки. — Ещё в столовой я подумала, что убила бы за такое отношение, — Когами взглянул на меня, в ожидании продолжения. — Он убийца, да? — Скорее всего, — кивнул цепной пёс и продолжил слушать размышления Масаоки. Меня же заинтересовала реакция на ситуацию у Нобучики Гинозе: он сидел, нахмурившись, и подперев ладонью голову. Он выглядел не то чтобы хмурым, — скорее до крайности раздражённым и злым. — Первая жертва как раз умерла год назад? — влезла Цунамори. — Да. По данным, которые отрыл Каранамори, первое убийство произошло именно тогда. Вот снимки, которые ей удалось достать из архива, — и я вывела на голопроектор расчленённое тело жертвы. Через буквально полминуты я его убрала, так как Масаока решил продолжить. — И весь год сотрудники издевались над одним и тем же человеком. Данные ясно это показывают, — старый пёс отошёл, и проследил механической рукой психопаспортные данные «зайца». — Цветовой фон других сотрудников чистый, психопаспорт потемнел только у одного человека. — Юджи Канехара, — воскликнула Цунамори, подрываясь с места. — Это над ним насмехались в столовой! — Да, милашка, именно так. И заметь, — цветовой фон его психопаспорта — жёлто-зелёный. — Оттуда и прозвище, — кивнул на мои слова Когане. — Похоже, здесь все знают, какой у кого цветовой фон… — Судя по последнему измерению, — скучающим голосом продолжил мысль моего куратора Лисёныш, — его цветовой фон был темнее всего за день до убийства, пятого ноября. А сейчас — его показатель улучшился. — Как же так? — растерянно округлила глазёнки Цунамори. — Ничего не понимаю! — она плюхнулась на стул и подпёрла руками подбородок, опираясь на стол. — Как цветовой фон может стать лучше после убийства?.. — Всё просто, Милашка, — решила я ответить. — Другие сотрудники весь год вымещали злобу и стресс на Канехаре, а вот ему стресс было некуда сбрасывать. По всей видимости, когда Канехара осознавал, что находится на грани, он совершал убийство, сбрасывая стресс и ища отмщения, — после чего его цветовой фон светлел. — Раньше, когда мы ещё не проводили кематический анализ, — решил дать ещё немного разъяснений Масаока, — подобные происшествия не были такой уж редкостью. — Прекрати! — рявкнул на стального пса инспектор Гинозе, и я непроизвольно дёрнулась. Ор Гинозе, иначе и не скажешь, застал меня врасплох, и я едва не упала со стула. К счастью, меня удержал Когами, и слегка приобнял, успокаивая. Почти тут же отпустил, конечно, но чувствовать такие ненавязчивые поддержку и заботу было прекрасно и ново. А Гинозе тем временем вскочил со стула и продолжал на повышенных тонах выговаривать стальному псу: — Опять ты про свою интуицию детектива! — его лицо перекосилось, а глаза сузились, и блики от очков делали это выражение лица ещё более зловещим. — Ты сам себя обманываешь! Лишнее доказательство того, что потенциальные преступники вроде тебя бесполезны!!! — в ответ на эти слова Масаока только тихо хмыкнул, и с усмешкой отвёл взгляд от инспектора. — Мы не можем опираться на догадки, построенные на косвенных уликах. Наша работа — поддерживать в обществе порядок, основа которого — коэффициент преступности, определяемый Сивиллой. — Ну и что это за порядок, — я тяжело вздохнула, — если за год умерли уже трое? Или для вас смерть не имеет запаха, инспектор Гинозе? — Положись на нас, Гино, — взял слово мой куратор. — Мы выведем Канехару на чистую воду и докажем тебе, что… — Довольно! — стукнул кулаком по столу инспектор. Правда, намечающийся скандал прервала Цунамори. Тонко девочка вмешалась, берёт всю ярость нашего Цербера на себя. Она вывела его из комнаты для какого-то разговора, а мы остались внутри, каждый думая о своём. — Я понимаю, что сподвигло этого «зайца», Канехару Юдзи, на убийство. Я могу понять его мотив. Но чего я не могу понять — зачем он повторялся?.. Убить можно по-разному, существуют миллионы способов! За годы своего развития человечество только и делало, что искало способы усекновения себе подобных. Так почему он выбирал постоянно один и тот же способ?.. — Это надо спросить у него, — покачал головой Лисёныш. — Ну, а что ты думаешь о наших инспекторах, новенькая ищейка? — и Кагари с ухмылочкой уставился на меня. — Гинозе — Цербер, Цунамори — мать милосердия, — просто ответила я, выдавая свои ассоциации в ответ. С тихим «хм?» Кагари даже откинулся на спинку стула: — И почему же так?.. — Ну, — ответила я, — всё очень просто. Гинозе — как страж, он стоит на тонкой грани. Он считает, что охраняет мир от нас, от таких как мы, и для него мы не более, чем инструмент. В то же время, он сторожит что-то внутри себя, не даёт сорваться себе, и постоянно балансирует на лезвии ножа. С таким отношением к себе и своей жизни он может скоро упасть в ту сторону, от которой охраняет окружающих… — закончить мне не дала вошедшая Цунамори. Видимо, разговор пошёл немного не в то русло, потому что у Милашки были нахмурены брови и поджаты губы. Тем не менее, она каким-то чудом, не иначе, выбила у Гинозе добро на операцию. В фургоне, в котором мы ехали, обнаружилось и нужное нам оборудование. 200 метров кабеля связи, спутниковая тарелка и ещё то немногое, что необходимо было для работы Доминаторов внутри здания. Жаль, что кабеля хватало только до холла перед лифтом на втором этаже, но что уж тут, — хорошо что и так есть. Выводить на чистую воду «зайца» пошли мы с Когами под контролем Цунамори, — Гинозе самоустранился от «операции». Впрочем, без его сдерживаемой всеми силами импульсивности нам было куда как проще. Решили, что ловить будем по двум направлениям, — провокация от меня и запугивание от Когами. Цунамори оставалось только наблюдать. Пока Кагари, Яёй и Масаока копались в оборудовании, мы с Когами ждали завершения приготовлений. Нам не было нужды торопиться, — необходимо было дождаться начала ужина, а он был только через полчаса. Оживлённый разговор с другой стороны фургона меня не интересовал, больше всего меня интересовал непосредственный мой куратор — Когами Синъя. — Когами… — я тронула его за плечо, привлекая внимание. В мыслях он витал где-то далеко, и пепел на сигарете уже дошёл до середины. — Что, Акай? — повернулся ко мне чёрный пёс, и я улыбнулась. — Научи меня курить, — я кивнула на сигарету, и, увидев немного ошарашенное лицо ищейки, улыбнулась. — Мне нравится запах дыма и этих сигарет. Я заложила руки за спину и подняла взгляд в небо. В ноябре темнеет рано, и на небе уже были видны первые звёзды и яркий полумесяц. Именно из-за этого я пропустила тот момент, когда Когами зашёл мне за спину и прижал меня к себе, обвив одной рукой за талию он поднёс к моим губам сигарету, — ту, которую курил сам, — и тихо начал говорить. — Вдыхай. Прикоснись губами к фильтру, и втяни в себя воздух, через сигарету, — когда я выполнила это указание, горло слегка оцарапало дымом, а потом он провалился в лёгкие, и я почувствовала на губах какой-то привкус. Интересно, это привкус сигареты? — Молодец, — продолжил наставления Синья, — а теперь выдыхай, как обычно. Понравилось? — когда сизый дым поднялся в небо, спросил меня цепной пёс. А мне на ум приходили только стихи… — Кружится сигаретный дым, в экстазе бьётся сердце. Кури, мой друг, за вдохом вдох седую смерть питая. Кури, безбожно одержимый кем-то, чёрный герцог, — Ведь дым уносит страхи, что во мгле не тают. Кури, ведь с каждым вдохом я тебя узнаю лучше, Кури, мне открывая тайны все свои, даря печаль. Как сизый дым — не улетучусь, чернокудрый друже; О твою сталь не разобьётся мой хрусталь. Несколько мгновений Когами молчал, лишь теснее прижимал меня к себе, пока звучали строки стихотворения. — Красиво, — наконец отреагировал он. — Кто автор? — Я не знаю, — я мотнула головой, задевая его хвостом, и потянулась сделать ещё одну затяжку. Дым снова оцарапал лёгкие, но приятный запах и облачка сизого дыма нивелировали этот недостаток. — Однажды кто-то прислал мне книгу со стихами неизвестных авторов. Она есть в моей библиотеке, если захочешь, я дам тебе её почитать. — Буду рад, — кивнул Когами, размыкая объятия и туша сигарету в кулаке. — Нам пора, — и мы с ним двинулись к месту назначения, к той самой «отдельной комнатке», в которой ел Канехара Юдзи. Первый выход был моим, так что, оставив инспектора Цунамори наблюдать из-за угла, мы с Когами неспешно двинулись в сторону — кто бы подумал? — кабинке туалета. Наши шаги гулко отдавались в этих мрачных металлических коридорах, и у меня в голове возникла немного сумасбродная идея. — Знаешь, Когами, я бы на месте убийцы выбрала бы более разнообразные и мрачные способы устранения. Одно дело — просто расчленёнка, — я фыркнула, как бы выражая презрение, когда мы уже подходили ко входу в туалет, — а другое дело — голова, стоящая на разносе посреди столовой, и тело, прибитое «неисправным» дроном к стене. И кровью на стене надпись, что-то из великих цитат, например, Омар Хайям. «Один с мольбой глядит на небосвод, // Другой от жизни требует щедрот. // Но час придет, и оба содрогнуться: // Путь истины не этот и не тот.» Мы как раз зашли в туалет, и я опёрлась на перегородку, наблюдая за действиями Когами. А он принял условия игры: — Как всегда красиво, — несколько сухих хлопков, — но всё же это не его уровень. Хотя… Когами резко развернулся на каблуках и дёрнул на себя дверь одной из кабинок. Именно в ней и находился наш «заяц», уже дрожащий и с бегающими глазами. Чёрный пёс схватил его за грудки и вытащил из кабинки, приговаривая: — Так вот ты где засел, жёлто-зелёный ублюдок! — с этими словами он швырнул «зайца» на пол, и бросил быстрый взгляд на меня. В глубине его глаз плясали черти, окрашивая стальной оттенок в какие-то неясные, но манящие блики. Я кивнула ему, улыбаясь, и делала вид, что наслаждаюсь зрелищем издевательства, хотя единственное, чем я наслаждалась, — это актёрской игрой Когами. — Что, еда вкуснее, когда руки в крови? — он склонился над скрутившимся в бублик Канехарой, и снова притянул его к себе за шиворот. А я просто веселилась, наблюдая, как Когами корчит из себя злого ублюдка. Хотя, признаться честно, его глаза — да и весь он, в общем-то, — выдавали азарт и предвкушение. Либо он такой хороший актёр, либо предвкушает что-то другое… — Ну, отвечай! — он склонился над ним ещё ниже, и несколько раз тряхнул. — Брось, Ко, — мурлыкнула я, и подошла к ним, покачивая бёдрами. — Смотри, как у него бегают глаза, и сам он трясётся… Нам не нужны доказательства, — и я хитро улыбнулась, приподнимая коммуникатор-браслет. — Достаточно просто рассказать всем в сети, что Канехара Юдзи — убийца, его руки по локоть в крови, будем держать его на этой фабрике, чтобы он никуда не сбежал, а потом наслаждаться его мучениями… или дальнейшими убийствами. Ведь правда же, всё так просто! — и я провела кончиками пальцев по противной, липкой от пота щеке «зайца», зло ухмыляясь и проводя кончиком языка по зубам. Юдзи отчётливо задрожал и забился в руках Когами. — Согласен, — Когами отшвырнул «зайца» от себя и поднялся в полный рост, доминируя над этим ничтожеством морально и физически. Он приобнял меня за талию, и, ухмыляясь, заявил, — меня всё равно бесит этот ублюдок. А нам ведь так нравится выводить убийц на чистую воду… Но здесь не ловит сеть, — он притворно нахмурился и потряс рукой с коммуникатором, — идём вниз, выложим заснятое тобой видео в сеть, пусть все знают, что жёлто-зеленый ублюдок Канехара Юдзи — убийца Сиаямы, Асамии и Кориямы… — А он пусть сидит тут, с дрожащими руками и коленками, и ждёт, пока мы не разрушим его никчёмную жизнь! — я засмеялась от абсурдности ситуации, и мой смех подхватил Когами. Смотря то друг на друга, то на офигевшее, даже шокированное и слегка не верящее выражение лица Цунамори, мы двинулись к выходу. Нужно было дожать Канехару, и я уж раскрыла было рот, как… Договорить мы с Когами не успели. Трясясь, спотыкаясь и нервно, истерически икая, мимо нас пронёсся тот самый Канехара Юдзи. А мы тем временем вышли из помещения и нос к носу столкнулись с недовольной, слегка разгневанной Цунамори. — Что вы наделали?! — её лицо было бесценно, а мы с Когами уже приняли спокойный и безмятежный вид. — Когами, Акай!!! — Так было нужно, инспектор Цунамори, — я вздохнула. — Сейчас есть два варианта развития событий. Первый — мы легко доберёмся до выхода, а сотрудника с потемневшим психопаспортом переведут в другое учреждение. — Или второй вариант, — продолжил мою мысль Когами, смотря в ту сторону, куда убежал Канехара. — До выхода мы добраться не успеем, потому что Канехара Юдзи попытается нас убить. Сейчас у него не было времени что-либо спланировать, и он вынужден будет действовать точно так же, как и в прошлый раз. Идём, — и мы достаточно неспешно — как для потенциальных трупов, — двинулись в сторону лестниц и эскалатора для спуска дронов. — Это — безумие! — Милашка восприняла наш план в штыки, судя по всему… — Инспектор, что, по вашему, произойдёт? — задала я вопрос, быстрым шагом поравнявшись с Когами. — Я не… — договорить Цунемори не смогла. Нас что-то в последнее время перебивают всё чаще и чаще… Навстречу нам из-за поворота вырулили два дрона, с тихим шелестом сервоприводов. Верхом на одном из них и был Канехара Юдзи, собственной ничтожной персоной. Его взгляд бегал туда-сюда, руки тряслись, но факт оставался фактом. — Вы сами виноваты, — дрожащим, полным злобы голосом сказал этот выкидыш мироздания. — А вот и наш ответ… — в пустоту сказала я. — Если бы не вы… я бы остался ЧИСТ!!! — и этот урод рванул к нам на полной скорости. Протяжённости коридора и максимальной скорости дронов хватало на то, чтобы мы сумели сбежать. Первой мы вытолкнули в сторону лестниц инспектора, затем Когами дернул в сторону меня, а сам побежал замыкающим. По ходу бега я обогнала инспектора и выбирала путь побега, благо, что на память я не жаловалась и помнила здание со всеми поворотами, в которых побывала. Плюс, кое-где висели планы эвакуации, помогающие в ориентировании. А вслед нам нёсся злобный голос, слегка заглушаемые жужжанием сервоприводов дронов: — Вы не уйдёте, я вас не выпущу…. Прикончу вас здесь и сейчас!!! Справа от нас была дверь, ведущая на лестничную площадку. Выход с этой лестницы, помнится, был в одном коридоре от вестибюля лифта, так что я дёрнула ручку двери, и втянула на площадку Цунамори. Следом забежал и Когами. Я невольно просканировала его взглядом: цел, и тут же немного покраснела от осознания того, что я только что сделала. Впрочем, в подобном полумраке не было видно моего румянца, а времени зацикливаться на этом не было. Канехара нагнал нас, и рукоять дрона с трёхпалым «хватом» пыталась протиснуться в слишком узкий для дрона дверной проём. Мы продолжили убегать от проблем, несясь вниз по лестнице, и через несколько минут уже были у означенной точки. Ни Кагари, ни Яёй ещё не было на месте, так что нам оставалось только ждать, — жертвы загонной охоты тоже не было в означенном нами капкане. — Зачем, зачем вы так поступили? — упёршись ладонями в колени и сдерживая небольшую одышку, задала вопрос инспектор. Ответил ей Когами. — Нам нужно было отыскать правду в деле о жизни и смерти, — процитировал он Конан Дойля. Я улыбнулась. — Ради такого вполне можно рискнуть собственной жизнью! — Преступник пойман с поличным, нам нужно вызывать подкрепление! — всё ещё пытаясь отдышаться, почти выкрикнула Цунамори. Вот только до подкрепления ещё надо было дожить, — потолок прорезала искра, затем, другая, и с треском и грохотом в потолке образовался круг. Двадцатисантиметровый слой металла грохнулся на пол под весом дрона, верхом на котором восседал Канехара. Следом за ним появился и ещё один дрон. Наконец-то за нашими спинами послышалось жужжание, и голос Яёй воскликнул: — Когами! С этими словами она швырнула чёрному псу Доминатор, который Когами и поймал. — ТВАРИ-И-И!!! — почти завизжал доведённый до предела Канехара. Дрон под его управлением начал охоту за Когами, в то время как второй был прижат к металлической стене Кагари верхом на «доминаторовозке» — ну… я не знала ещё тогда, как эта штука называется… Когами — я уверена — справился бы там сам, а вот Лисёныш, каким бы раздражающим он иногда ни был, нуждался в помощи. Я окинула взглядом дрона, как будто бы мне это могло чем-то помочь… Хотя, у меня возникла безумная идея. Дрон имел несколько слабых мест, в основном — блок питания в задней части корпуса, и сочленения суставов. Машина всегда сильнее человека, но человек всегда хитрее машины. Я разбежалась, и, оттолкнувшись от слегка шокированного Кагари, запрыгнула на спину дрона. Тот был в несколько раз больше меня банально по высоте, но меня сейчас это мало волновало. Панель управления со встроенной программой, обычно под ней и прячется основная управляющая плата. Вторая же, резервная плата управления, прячется немного глубже. Уперевшись руками в поручни по бокам от панели управления, я размахнулась ногой и со всей своей маленькой дури саданула по панели. Защитное стекло треснуло, и я повторила операцию. Кагари, прижимающий дрона к стене, не давал ему развернуться и размахаться руками, а я пыталась вывести дрона из строя. С третьего удара панель разлетелась вдребезги, и дрон на мгновение остановился. Этого мне хватило, чтобы, засунув руку по самый локоть в образовавшуюся дыру, слегка тёплую и еле-еле дымящуюся, и выдернуть пук проводов, отключая дрона окончательно. Правда, саднило поцарапанное плечо, но это были мелочи. Одновременно с этим прозвучал и выстрел Разрушительного режима Доминатора, и Кагари спрыгнул с «доминаторовозки». Хотя, честно, у меня было дикое желание назвать эту штуку гробом на колёсиках…***
Пока Яёй, Кагари и Масаока «паковали» к нам в фургон парализованного Канехару, фотографировали для отчёта место происшествия и составляли протокол, мы с Когами вышли покурить. Он почему-то притянул меня к себе, а я и не сопротивлялась, тоже непонятно с чего. Впрочем, Когами был тёплым и сильным, ощущать его за своей спиной было очень приятно. Мы курили одну сигарету на двоих, когда чёрный пёс заговорил. — Когда-то я хотел быть детективом. Судить честно, уважая и закон, и честь. Следовал каким-то принципам… — он затянулся, и протяжно выдохнул дым в ночное небо. — А теперь я понимаю, что я гончий пёс, которому не место среди охотников на опасную дичь, и я постепенно теряю себя, зацикливаясь на чём-то мифическом и несуществующем… — Когами обнял меня ещё крепче, до хруста костей, и опустил подбородок мне на голову. Я сначала и не знала, как реагировать на это, а потом… потом поняла. Он искал того, на кого может положиться, и я вчера сделала первый шаг к нему навстречу. Теперь же главное — не дать ему уйти в это самое, пресловутое, «никуда», в которое он так стремится. Спокойствие сильнее эмоций. Молчание громче крика. Равнодушие страшнее войны. И я не могла себе позволить ни капли из вышеперечисленного — Когами сейчас моя опора, и я надеюсь, что это так и останется… Ему нужно твёрдое плечо, на которое он сможет опереться. Пусть оно будет моим — женским и хрупким, но я не мог позволить себе роскоши бросить кого-то, когда он тонет в болоте. — Ты не детектив, — согласилась я, — но и не гончий пёс. Ты — их гибрид, охотник, что впитал в себя азарт погони и пёс, что способен трезво мыслить. Ты страж спокойствия, такой же, как и все служащие Бюро, и не важно, что ты думаешь о себе. — Я положила свою ладонь на обнимающую меня руку и слегка сжала в знак поддержки. — Важно то, что на самом деле ты всё так же должен чтить закон и хранить его, ты всё так же должен соизмерять свои поступки как с законом, так и с честью. И если какая-то мысль затягивает тебя, если ты преследуешь призрака — оглянись вокруг. Рядом много достойных целей, отличных от бессмысленного сумасшествия, и намного более достойных тебя, чем ты можешь предположить. «Дайте человеку цель, ради которой стоит жить, и он сможет выжить в любой ситуации.», — но что делать, если цель ведёт к гибели? Жизнь без цели равноценна медленной смерти. Зачем тебе такая цель? Выбери другую. Ты не изменился с изменением своего преступного коэффициента, изменилось лишь отношение окружающих к тебе. Сам ты остался таким же, каким и был, лишь слегка ужесточившись и отбросив компромиссы. Но подумай, так ли они не нужны тебе? — Почему ты говоришь об этом с такой уверенностью?.. — спросил меня Когами. Я затянулась сигаретой с его руки, и, выдыхая дым, прикрыла глаза. — Знаешь, что самое страшное в жизни? Когда не знаешь, ради чего живешь. Ты просыпаешься утром и долго придумываешь причину, чтобы подняться с постели. Когда не знаешь, для чего ты существуешь. Когда на тебя смотрят, как на опостылевший экспонат старого музея, который нафиг уже никому не нужен, но его почему-то всё ещё не снесли со всеми экспонатами к Сивилловой бабушке. Человек ощущает смысл и цель своей собственной жизни лишь когда осознает, что нужен другим. Я же, до твоего прихода, не была нужна никому. Меня никто не навещал, доктора лишь выполняли свою работу, и не говорили со мной. Нас не выпускали из наших клеток, и вся моя сознательная жизнь под штампом «ненужная». И вот сейчас я нашла для себя цель, но я не знаю, как до неё дойти… Покажи мне, как это сделать. Покажи мне, что такое детектив в шкуре охотничьего пса. Покажи мне этот город, этот мир. Покажи мне себя, если захочешь. Но не лишай меня смысла. Попробуй, хотя бы просто попробуй, и я обещаю, что ты не пожалеешь ни на мгновение!.. — Ты понимаешь, что ты мне предлагаешь, и во что пытаешься ввязаться сама? — Я-то как раз прекрасно это осознаю, — я горько усмехнулась и отобрала у чёрного пса сигарету, затягиваясь вновь. Курить мне понравилось, хоть горло и нещадно саднило. — Просто… давай попытаемся?.. — Попытаемся… — как эхо повторил Когами. — А что ты предлагаешь делать сейчас? В этот самый момент времени? — Пойми, кто ты есть, и не изменяй себе, — просто ответила я. До самого нашего возвращения в бюро мы стояли в обнимку и курили, глядя на звёздное небо. Я понимала, почему именно ко мне Когами Синъя обратился с этим вопросом. Я — в его власти, и вместе с тем, я попытка понять, что же он делает с этой жизнью. Он доверился мне по той же причине, по которой я доверилась ему, — у нас больше нет никого, кому мы могли бы доверять. Да и, плюс ко всему, женщина — любая — она всегда хороший психолог. «Только женщинам дано одним словом выразить полноту чувства и точно передать тончайшую мысль. Они с неподражаемой естественностью нанизывают одну тему на другую, связывая их единством смысла.» — так сказал Жан де Лабрюйер, и он совершенно прав. На каком-то интуитивном уровне мы чувствуем собеседника, тему разговора, окружающий нас мир, — по-другому. Это не изменить, это в природе человеческой, так заложено внутри нас самих, и нам не изменить этого, а значит, остаётся только воспользоваться. Когами сам загнал себя в ловушку. Я не знаю точных причин, но почему-то он ненавидит себя, и своими действиями старается искупить свою же вину. Возможно, — только возможно, — что это либо страх одиночества, либо страх довериться… Каждое человеческое существо жило за непроницаемой перегородкой душного тумана, внутри которой существовал только он, и никто другой. Порой человек улавливал сигналы из глубины пещеры, в которой жил другой человек, — может, звал на помощь, может — хотел что-то сказать. Но потому что они не знали друг друга, и не могли понимать друг друга, и не осмеливались доверять друг другу, но при этом с детства ощущали страх и опасность полной изоляции — возникла предательская ненависть человека к человеку. Мы с Когами чем-то похожи. Мне достаточно было этих нескольких дней, чтобы понять, какое место в моей жизни займёт этот человек. Бывало ли такое, чтобы две молчаливые души, такие непохожие, так подошли друг другу? Конечно, мы часто чувствуем одинаково, но даже когда мы ощущаем что-то по-разному, мы все-таки понимаем друг друга, хоть у нас нет общего языка. Нам не нужны слова, произнесенные вслух. Мы для этого слишком непонятны и загадочны. И мы оба, как ни прискорбно это осознавать, всего лишь марионетки, танцоры балета абсурда, действующие лица пьесы о слугах сатаны. И, если уж нам не дано вырваться из этого порочного круга, то стоило бы хотя бы насладиться происходящим в полной мере… На черных виселичных балках Висят лихие плясуны. Кривляясь в судорогах жалких, Танцуют слуги сатаны. Как дернет Вельзевул их за ворот и, шлепнув Поношенной туфлей по лбам, едва-едва Совсем не оборвав, — как пустит их, притопнув, Плясать, плясать под звон седого рождества. И лбами чокаются тощие. И в лязге Шарманочном трещат их ребра, загудев. Сшибаясь грудью в грудь, трясутся в гнусной ласке, Вполне приемлемой для полногрудых дев. Ура! Сигают вверх — просторно в балагане. Легко весельчакам без мышц и животов. Бой это или бал, — но в диком содроганье Сам Вельзевул смычком пиликать им готов. Их пятки жесткие без туфель обойдутся. С них кожа содрана. Лишь кое-где клочки, Не зная срамоты, болтаются и бьются. Да на головы снег наляпал колпачки. Да ворон встрепанный, на черепе торчащий. Да мясо вместо щек свисает бахромой. Ты скажешь, вкрученный в их призрачную чащу, Что это рыцарей в картонных латах бой. Ура! Вопит метель, на пары расколов их. Проклятые столбы качаются, мыча. И слышен волчий вой во тьме лесов лиловых. И горизонт, как ад, краснее кумача. Пусть оборвутся вниз молодчики! Довольно Им четки позвонков перебирать, молясь. Тут им не монастырь с божбою колокольной, Не отпевают их, а приглашают в пляс. Но вот из толчеи мертвецкого вертепа Выпрядывает тень огромная вперед. Как лошадь на дыбы, встает она нелепо И грубую пеньку на длинной шее рвет. И пальцы длинные заламывает с криком, На издевательство похожим, — а потом Захлопывается в своем бараке диком, И слышен хруст костей над рухнувшим шутом. На черных виселичных балках Висят лихие плясуны. Кривляясь в судорогах жалких, Танцуют слуги сатаны.*