Все имена — реальны, события — вымышлены, совпадения — случайны.
Шелест страниц разбавлял ночную тишину. Для создания образа древней ведьмы не хватало лишь потрескивающего камина да шкур на каменном полу. За неимением перечисленного ведьма современная обходилась клетчатым пледом и банальной электрической лампой. Теплый деревянный пол, покрытый ворсистым ковром неопределенного, то ли бурого, то ли шоколадного, то ли сизого цвета успешно завершал картину. Остальной интерьер прятался в темноте, лишь изредка выплывая в свете фар с улиц на свет божий углом массивного комода или фоторамками и корешками книг на полках шкафов. Дом тихо спал, пока Наён читала старый бабушкин гримуар. Еще два мирно ждали своей очереди, спрятанные от посторонних глаз за стопками книг. Одним из негласных правил, которые все же были записаны убористым почерком на внутренней стороне обложки одного из них, гласило, что никто из обычных людей не должен знать об их существовании, а прибегать к подсказкам из книги следует с особой осторожностью. Порой девушке хотелось шутливо дописать «хранить в сухом темном месте, недоступном для детей». Сказывалась династическая принадлежность: мать происходила из семьи аптекарей в шестом поколении, отец — в десятом, только из семьи врачей. Единственной дочери на роду было написано продолжать общее дело и получить аптеку в управление по наследству. Не то, чтобы ей этого сильно хотелось, конечно. Но и против Наён больше тоже не была. По крайней мере теперь, когда знала правду о своей сущности. Она перелистнула исписанный листок, сделав в памяти зарубку о необходимости реставрации переплета, и вынула из книги кленовый лист, переложенный меж страницами. Тонкий и высохший до состояния «дунь — развеется в прах», он был почти полупрозрачен. В этих гримуарах вообще было много травинок, рисунков с разными растениями, рецептами и списками противопоказаний, какими-то закорючками и тому подобное. Недаром они были Травницами, пусть даже дар и передавался исключительно через поколение. Сейчас ей было особенно жаль, что бабушка умерла, когда ей еще и десяти лет не исполнилось, не успев особенно ничему научить. Так, просто поясняла общее положение вещей под видом сказок на ночь. В бессонные ночи, особенно ближе к полнолунию, Наён предавалась воспоминаниям о жизни с бабушкой, представляла себе, чему бы сейчас та, опытная травница и знахарка, могла бы научить ее. Повезло, что она все же успела кое-что сделать, чтобы не оставлять внучку совсем уж одну. Наён посмотрела на часы. Электронный циферблат показывал почти четверть третьего пополуночи. А ведь утром нужно на работу, которую, никто не отменял. Не смотря даже на то, что трудилась она в подсобке маминой аптеки, девушка всегда все делала на совесть. Имея не самый простой и открытый характер, она брала одну вершину за другой своим трудолюбием. Пусть даже заоблачных высот достичь пока не удалось. Со вздохом закрыв рукопись, она застегнула кожаный ремешок, привычно погладив вытравленный на обложке узор. Сухоцветы. Словно символ рода.***
Новые поставщики использовали другую фасовку, поэтому сегодня Наён занималась тем, что сортировала поступившие лекарства и, заодно, заносила в базу данных остатки товара на складе. Такая себе импровизированная инвентаризация в части некоторых отдельных наименований. Больше всего мороки было с гранулами «Инсам Индан» — мало того, что сменили упаковку, так еще и дозировку нормально теперь было вообще не рассчитать: оставались лишние, а значит, вместо двух упаковок нужно было брать три, чтобы количество гранул выходило кратным не только пяти, но и трем. В общем, Наён, перебирая последние поступления, в очередной раз поразилась бестолковости производителей. На краю стола тихо прожужжал телефон. «Нужно кое-что обсудить. И голова болит. Буду у тебя в пятом часу. Ч.» Девушка улыбнулась. Совпадение ли, что перебирая средства, помогавшие от головных болей, метеозависимости, синдрома «морской болезни» и прочего букета сердечно-сосудистых заболеваний, она получила сообщение от подруги, жалующейся как раз на то самое? Вряд ли. Только лекарствами она пичкать её не станет, хватит и травяного чая. И еще массаж головы можно будет сделать, если сбор не поможет. Травы Наён собирала сама. Например, ромашку и мяту ей больше всего нравилось собирать на полях в укромных местах под Йонъином, а дикий женьшень — в лесу в окрестностях Пхохчона, провинции Кёнгидо, как раз относительно недалеко от ботанического сада. Вообще, искать и собирать травы было едва ли не единственной её страстью после чтения и изучения чего-то нового. Как и во многом другом, это тоже было бабушкиным влиянием. Во всей подсобке, уставленной стеллажами с разными коробками и контейнерами, мама разрешила занять целую полку и еще один ящик в закрытом шкафу, чтобы хранить там свои запасы. Перфекционистка до мозга костей, Наён держала всегда и всё в полном, практически стерильном порядке. Иногда отец шутил, что надо было идти ей по его стопам, а не по маминым, пользы было бы еще больше. В ответ мама обычно отмахивалась, а сама девушка лишь усмехалась. Она с детства росла слишком спокойной. Казалась со стороны бесчувственной, бесстрастной, безэмоциональной. На самом деле, разумеется, это было совсем не так, но маска спокойствия, которую она всегда носила, практически не снимая, прочно закрепила за ней прозвище «Каменная Наён». Что ж, могло быть и хуже. Зато подсобное помещение в аптеке привлекала девушку уж точно больше больничной суеты. Около четырех часов девушка заварила один из любимых травяных сборов: мята, шиповник и немного корицы. Думала, что успеет разобрать еще одну коробку до прихода подруги, но Чонха объявилась внезапно. — Ни за что не поверишь, кого я нашла!***
Наён с интересом повернулась к дверям: Чонха как раз сбросила пальто и проверяла в зеркале на стене, не размазалась ли тушь — на улице опять шел дождь, а она была без зонта. Поймав взгляд травницы в отражении, она подмигнула, а потом, словно спохватившись, шумно втянула носом свежий вкусный воздух. — Мята! Да? — Наён с улыбкой кивнула. Скоро подруга будет легко отличать запахи разных трав. — Так кого ты нашла? Прежде чем ответить, Чонха прошлась по кабинету, трогая пучки высушенных цветов по стенам. Обойдя так все четыре стороны, наконец, угнездилась в старом продавленном кресле — оно единственное здесь совсем не подходило к обстановке, но о том, чтобы выбросить его, никто даже и не помышлял никогда. Можно было сказать, что это была такая своеобразная семейная реликвия: одному только богу известно, сколько поколений травников и аптекарей оно повидало. Пока подруга выдерживала эффектную паузу, Наён в очередной раз подумала, что в девушке явно есть что-то от кошек. Даже в детстве, когда бабушки их только знакомили, это уже было заметно. Со временем же она стала еще ярче. — Итак?.. — она наклонила голову, тем самым выдавая свое каменное нетерпение. Чонха загадочно улыбнулась. — Кажется, я знаю, кем можно пополнить наш Круг!***
Сказать, что Наён была в шоке — это ничего не сказать. Внешне же она всего лишь чуть округлила глаза. Вот это новость! — Но как ты… Ты сказала «кажется», — девушка постучала пальцами по столу, взяв в руки упаковку с каким-то препаратом, положила на место, неосознанно читая названия, но даже не вникая. — Давай, мне нужны подробности. — В универе, — Чонха наклонилась чуть ближе и понизила голос. — Я увидела ее в столовой, но у меня пока нет твердой уверенности. Просто почувствовала силу, или что-то вроде того. Помнишь, когда мы впервые встретились?***
Наён кивнула. Еще бы! Такое забыть невозможно. Это сложно описать словами, но когда бабушка Наён взяла с собой внучку в гости, не сказав к кому они идут, при встрече все четверо вздрогнули: им всем показалось, что каждая женщина или девочка светится, и при этом теплело где-то внутри. Бабушки потом рассказали, что сказки про Ведьмины Круги, которые они с детства рассказывали внучкам — не совсем сказки. И что у бабушек был свой Круг, а у девочек будет свой. Но им еще придется найти «своих». — А почему вы сразу не можете сказать нам, кто они? — Чонха все время поглядывала на новую «сестру», но была дружелюбной, хоть Наён ей сначала и не понравилась. Тогда им поведали про большую «битву добра и зла», когда несколько Ведьминых Кругов боролись между собой за власть и силу, а еще за ними охотились те, кто называли себя Инквизиторами, борцами с любой нечистью. Долгое время Наён так и продолжала считать это выдумками — слишком уж все сказанное походило на сюжеты детских сказок, что ей читали. Это продолжалось до тех самых пор, пока однажды она не заблудилась в лесу, отстав от бабушки. Какое-то время бездумно крича и плача, она все шла и шла, натыкаясь на деревья и запинаясь о выступающие корни. То здесь, то там ей мерещились какие-то тени, серые и рыжие. Она испугалась, что это могут оказаться волки или лисы, которые услышал крики, прибегут и сожрут ее заживо. Девочка, дрожа от страха и потеряв всяческую надежду, спряталась под раскидистым кустом, а когда ей послышался хруст какой-то сухой ветки, совсем недалеко, нервы не выдержали, она громко вскрикнула и побежала сквозь лес куда глаза глядят, пока не споткнулась и не покатилась по склону, где всякие сухие травинки тут же забились ей за шиворот. Кубарем она выкатилась на маленькую поляну. И хотя день был достаточно ясный, Наён показалось, что в тот момент солнце специально освещало лишь ее, выявляя и подсвечивая каждый цветок, каждый листочек, скрадывая все то, что осталось за деревьями. Она отвлеклась на пролетающую бабочку, которая вдруг начала кружить прямо над её головой. А когда девочка хотела встать и перевела взгляд на землю, то снова вскрикнула. Прямо сквозь её руки прорастали цветы.***
Словно завороженная, она смотрела на то, как стебли быстро становятся выше и тоньше, как набухают маленькие бутоны, во мгновение ока становясь большими и тяжелыми, наливаясь цветом и раскрываясь, являя солнцу золотистые и черные сердцевинки. Наён боялась пошевелиться. А вдруг цветы проросли через ладони совсем насквозь и она останется здесь навсегда, словно пригвожденная к земле? Вскинув голову, она увидела, что бабочек, уже три, а с края поляны начали лететь новые. С каждой новой минутой их становилось все больше, пока, наконец, они не стали закручивать воздух над ней спиралью. Постепенно размеренное движение стало убаюкивать девочку, она успокоилась и почувствовала, как страх начинает оставлять ее. И когда уже совсем-совсем успокоилась, бабочки, до того порхавшие почти синхронно, начали вдруг тонкой линией раскручиваться, как ниточка из клубка. Каждая из них садилась в цветок, лепестки которого были чуть темнее цвета крыльев маленькой летуньи, после чего бутоны медленно начинали складываться, словно волшебные домики. Не прошло даже пяти минут, как все бутоны, распустившиеся вокруг, оказались закрыты и закачались. Усиливающийся ветер дохнул на нее пыльцой, и заставил Наён оглушительно чихнуть. Она закрыла лицо ладонями, а когда отняла их, поляна была совершенно пуста. Словно ничего и не было, вообще ничего. Ни бабочек, ни цветов. Девочка рассматривала руки: ладони были чистыми, если не считать пары ссадин, которые она, скорее всего, получила при падении. Когда на руках появилась тень, она вскинула голову, и увидела бабочку. Ту самую, первую, которая и начала над ней танцевать. Сейчас она завершила последний почетный круг и стала медленно подниматься выше, словно растворяясь в ярком солнечном свете. И когда она исчезла совсем, в тот же момент вернулись звуки, а свет немного померк. Как если бы у этой поляны было свое персональное солнце, закатившееся теперь за горизонт. Пока вставала и отряхивалась, Наён услышала чьи-то далекие крики. Она побежала на звук и постепенно начала различать женский голос, зовущий ее по имени. — Бабушка-а! — девочка влетела в такую родную фигуру, обняла крепко, как только могла, и разревелась. Громко, с надрывными всхлипами. Та лишь обнимала ее в ответ, давая успокоиться самой, а потом выслушала сбивчивый рассказ. — Я не знаю, мне это наверно приснило-о-ось! — закончила Наён и снова заплакала. — Вовсе нет, хорошая моя. Запомни этот день: природа признала тебя. После этого, когда уже Чонха со своей бабушкой посетили их, обе девочки слушали все эти истории с большим почтением, запоминая каждую деталь и обсуждая позднее.***
— Она сильная? — спросила Наён, разливая по чашкам травяной чай и передавая одну подруге. — Ты говорила с ней? — Думаю, слабее меня, но сильнее тебя, — Чонха пожала плечами, принимая чашку в форме синего цветка, которую, как и весь этот сервиз, Наён когда-то вылепила собственноручно. — Я же с ней не знакома лично, поэтому не стала подходить, просто понаблюдала со стороны. Мы лишь раз встретились взглядами, тогда я это и почувствовала. — Сможешь найти её? Нужно как можно скорее понять, она та, кого мы ждем или нет. И я бы еще съездила к твоей бабушке. Пока, она — единственная, кто может помочь нам. Подруга кивнула и протянула пустую чашку, а потом откинулась на спинку кресла и устало прикрыла глаза. — Кстати, голова у меня заболела сразу после этого, — добавила она после минутной паузы. — Думаешь, это что-нибудь значит? Наён внимательно на неё посмотрела. — Вот так, если подумать, мы с тобой вообще ничего не знаем и не готовы. Потому и нужно бы с твоей бабушкой встретиться, — она разлила остатки чая по чашкам и грустно вздохнула. — Как-то я жила до этого момента и не ожидала ничего особенного… Чонха согласно хмыкнула. Впрочем, ей было легче: она, в отличие от травницы — практик. Первые ритуалы, конечно, не особенно удавались, зато потом — даже очень. Хотя сил у них на двоих все равно было мало, да и Наён сама по себе была чуть сильнее простых смертных. Девушки ушли из аптечной лавки уже поздно вечером, разойдясь в разные стороны: Наён жила в нескольких кварталах отсюда, а подруге нужно было добираться на автобусе в другой район. Они договорились внимательно прошерстить найденные гримуары и созвониться утром. А днем Чонха попробует побольше разузнать о новой потенциальной ведьме.***
Наён разложила перед собой все три книги: все они были похожи между собой, но немного отличались. Толстая кожа, на одной, судя по всему, самой старой — уже порядком потрепанная. В отличие от черных, которыми владела подруга, у нее самой оттенок был ближе к серо-зеленому, темному. «Болотный», так она назвала бы его про себя. Темный выдавленный узор с сухоцветами, немного разными на каждой из обложек, украшал лицевую часть своим рельефом. Сколько же поколений уже держало их в руках? Каждый раз она задумывалась об этом, поглаживая страницы, стараясь разобрать тексты, написанные разным почерком. Аккуратный, словно у третьеклассницы-отличницы, витиеватый с множеством завитушек, мелкий, словно бисер, или угловатый. как компьютерные готические шрифты — когда-нибудь, и она оставит после себя какие-то записи. Эта мысль всегда грела ей сердце. В тот вечер она не нашла в своих гримуарах ничего нового, но ее не покидало ощущение, что она что-то упускает. Оставалась надежда, что второй из них повезет больше. Спать Наён легла в смутном смятении, и сон её был беспокойным. А уже под утро сквозь всё её существо проросли… Нет, на сей раз это были не цветы. Тонкие веточки с огромными цветками азалии. И все, как один — бархатного черного цвета.***
Проснулась девушка в слезах, поток было не остановить. Почему-то болело сердце. И не физический недуг был тому причиной — тяжелая, тягучая боль, тянущая сердце из груди, заставлявшая его то пропускать удары, то биться вдвое быстрее. Сказавшись больной, она осталась дома в тот день. Чтобы не волновать родителей, представила все расстройством желудка. «Съела что-нибудь не то» — самая простая и действенная отговорка, много раз уже проверенная даже на собственном опыте. Но подобную боль она испытывала лишь дважды: в детстве, накануне бабушкиной смерти, и в юности, перед тем, как нашла гримуары, разбирая вещи при переезде, когда среди собственных вещей нашлась спрятанная коробка. «Любимой внучке. Откроешь в самый правильный день.» Это было написано на внутренней стороне крышки. Старая обувная коробка, по углам заклеенная скотчем, с выцветшей наполовину надписью. После находки Наён не могла перестать рыдать дня два, и лишь на третий до неё в полной мере стало доходить осознание, обладательницей чего она стала. До этого момента все их знания можно было подчерпнуть лишь из тех гримуаров, которыми владела Чонха, да еще ее бабушка учила их понемногу. Отпускать стало лишь к вечеру, а до того момента девушка даже с постели подняться не могла, настолько становилось плохо. Возможно, стоило бы обратиться в больницу, но температуры не было, да и давление, насколько можно было доверять домашнему прибору, было в норме. Ощущения с тем, что ей доводилось пережить, были настолько схожими, что она просто решила переждать, ничего никому не говоря. Лишь отправила подруге короткое сообщение. Та обещала заехать на утро, благо выходной, а у неё появились какие-то новости. «Что-то произойдет, так что будь осторожна». Наён не сомневалась, что грядет что-то совсем уж неожиданное. И пусть дважды случившееся подобное недомогание можно было назвать совпадением, сейчас, когда они, возможно, нашли третью ведьму, это напоминало, скорее, тенденцию. А значит, стоило подготовиться хотя бы морально. Уже поздней ночью, когда ее почти отпустило, она забылась тревожным сном. Из которого будто и не уходила с прошлой ночи. Все те же тонкие веточки, сейчас словно подернутые паутиной. Бархатные черные лепестки азалии, словно ржавчиной покрытые — признаки гниения. Небо низкое и затянутое грозовыми тучами, кажется, ткни в такую пальцем — и на тебя выльется целый океан. А над головой вместо бабочек — жирная летучая мышь, беспорядочно метавшаяся без всякого направления.***
К утру отпустило совсем. Наён встала на рассвете, когда даже солнце еще толком не показалось на горизонте. Впрочем, в городе оно всегда показывалось позже, а утром было скрыто дымкой. Редко ей доводилось заставать такую картину, если только не нужно было выезжать еще ночью, чтобы успеть вовремя к сбору трав. Неизменный рюкзак со всеми необходимыми инструментами и приспособлениями, куда она положила в этот раз и собственный блокнот с выписками из гримуаров, которые касались исключительно видов растений, «мест их обитания и способов усекновения», с подклеенной на форзаце картой страны, сложенной не менее двенадцати раз. Рабочие брюки, резиновые сапоги, куртка. Черная кепка с длинным козырьком, в которую она запрятала и длинный хвост, который не мешало бы немного подстричь. Вот вам и гроза черных азалий. Бледное отражение в зеркале смотрела на нее запавшими глазами, под которыми пролегли тени. Надежда была на то, что она поступает правильно. Одна только смутная надежда, потому что уверенностью даже и не пахло — сама себе она напоминала новорожденного котенка, слабого и еще слепого. Чтобы Чонха не приезжала понапрасну, она отправила ей сообщение, указав и то, куда собирается. Родителям же по старинке написала записку, которую оставила на кухне. Вот и все, пора выдвигаться. В этот раз даже ехать далеко было не нужно — искомая поляна находилась в небольшом лесу прямо тут, в окрестностях Намъянджу, всего в часе езды от Сеула. Конечно, прошло уже много лет, но девушка была уверена, что быстро найдет нужное место. Что-то вело ее. И сейчас, сидя в салоне автобуса, она чувствовала, как становится спокойнее, словно с каждым пересеченным километром ей становится немного легче дышать. За годы здесь очень многое изменилось. К счастью, современные технологии спасали: навигатор легко показывал направление в нужную сторону, а уже на подходе к лесу, когда сеть стала слабеть, она убрала и его. Ускорила шаг и вскоре уже скрылась в чаще. Казалось, что какие-то деревья она уже видела, еще тогда, в детстве. Как будто они все это время оставались здесь, будучи хранителями леса. А может быть и так, что ей просто снились их искривленные стволы. Сейчас девушка не готова была поручиться ни за что вообще, даже за собственные действия. Но вместе с тем не проходило и ощущение правильности происходящего. Солнце жарило небо над головой, но здесь, среди деревьев, было куда легче. Думая о чем-то своем она пропустила момент, когда вышла к оврагу, и очнулась лишь тогда, когда пяткой соскользнула и едва не покатилась кубарем по обрыву. По очень знакомому обрыву.***
Поляна была та же самая, сомнений не было. Цветы не отросли после зимы, для них еще было очень рано, но воздух был напоен ожиданием. Земля дышала, тихо, размеренно, давая то чувство спокойствия и уверенности, которых ей не хватало. Не чувствуя страха, Наён сбросила рюкзак и куртку, осторожно сложив их возле корней одного дерева, прошла в центр и легла на спину. Умиротворенная, она чувствовала, как успокаивается сердце, замедляется дыхание. Как уходят тревоги и светает на душе. Только сейчас пришло осознание того, что она много лет жила в невероятном напряжении. Нет, конечно, девушка и так знала, что хорошо бы ей расслабиться. Умом понимала, а чувствам не давала ходу все равно. А теперь все менялось, само, словно бы перестраиваясь, органично и гармонично налаживая душевное равновесие. Сама того не заметив, провалилась в глубокий сон, такой же чистый и светлый, как и сегодняшний день. Не осталось и следа той темноты, что оставили после себя мертвые цветы и летучая мышь. Теперь казалось, что она справится с чем угодно, тем более с таким ярким предупреждением. Проснувшись, она увидела, как вокруг нее летают яркие бабочки, весело порхающие над огромными цветками. Все, как и тогда в детстве, только тоньше и ярче. Протянув руку, она коснулась лепестков одного из особенно больших бутонов. Тот брызнул таким ярким цветом, что девушка даже зажмурилась, но потом все равно пришлось ждать, пока перестанут перед глазами прыгать радужные пятна и она снова сможет видеть. Вытерев набежавшие слезы, она увидела, что цветов больше нет, как нет и бабочек. Зато по периметру поляны, словно живой изгородью, росли тонкие и прекрасные белые азалии. Не вынеся спокойно всей этой красоты, девушка беззвучно заплакала. Смахивая слезы, она почувствовала невероятное облегчение, когда тихим шепотом по поляне прошелестел бабушкин голос: — Поклонись земле, детка. Природа признала тебя. Повинуясь этой просьбе и зову сердца, Наён встала на колени и низко склонила голову. «Всё будет хорошо». Сейчас этого было достаточно. А завтра они займутся этой новой девочкой.~ ЭПИЛОГ ~
Чонха следовала сегодня за этой девушкой целый день. Повезло, что она увидела ее еще утром, даже до занятий. Рассудив, что пропуском больше или меньше, сейчас уже почти не играет роли, она просто тенью ходила за ней, садясь на задние ряды в аудиториях и буквально не сводя глаз. Лекторы вещали что-то про надвигающуюся сессию, экзамены по философии, педагогике начальных классов, и еще ряду предметов, которые девушка даже не потрудилась запомнить. Видно было, что и первокурсников экзамены волнуют мало: задние парты сидели в интернете или откровенно спали, средние — занимались кто чем. Одна девочка читала что-то постороннее, то и дело сдавленно хихикая и тыкая в бок соседку. Парни, сидевшие на один ряд впереди, то ли разгадывали кроссворды, то ли играли в морской бой. Виной такому небывалому разброду, была аномальная жара, накрывшая город словно куполом, и заставляя плавиться и растекаться по стулу. Редкие студенты могли спокойно и стойко противостоять такому погожему дню. Искомая же незнакомка, хоть и не занималась ничем посторонним, сидела понурая и явно витала мыслями где-то в облаках, рисуя какие-то незамысловатые узоры в тетради. После обеда она направилась домой, а потом — в библиотеку. Чонха — следом за ней, где полдня буравила ее взглядом. В какой-то момент девушка что-то почувствовала и взгляды их пересеклись. В плане этого не было, но вместо того, чтобы прятать глаза, Чонха опустила их в книгу спустя пару секунд, делая вид, что читает и лишь ненадолго отвлеклась. Вскоре после этого незнакомка, все это время тревожно оглядывавшаяся, засобиралась. Выждав немного, девушка отправилась вдогонку, стараясь не слишком попадаться на глаза. На улице уже заметно стемнело. Когда незнакомка повернула в узкий и плохо освещенный переулок, Чонха быстро добежала до угла и начала догонять ее. Когда же та прибавила шаг, девушка поняла, что больше времени терять нельзя. В мгновение ока сократив расстояние между ними, она дернула незнакомку за рукав и быстро толкнула к глухой стене. В огромных глазах напротив явственно читался ужас, который пришлось испытать первокурснице, но у девушки не было намерений навредить ей. Чонха прижала ее к стене, другой рукой медленно доставая из кармана прозрачный кристалл на цепочке. Поднесла к голове, и он сразу потемнел. Когда же поднесла к сердцу — налился багрянцем. — Поздравляю, — бросила она, отпуская испуганную девчонку и отступая на шаг. — Кто-то тянет из тебя жизненные силы. И времени у тебя почти не осталось. Она ожидала чего угодно: истерики, вопросов «кто ты?», «что ты делаешь?» и «зачем», даже удара. Чего угодно, но только не усталого вздоха и прямого взгляда. — И как теперь быть?