исключение

артем думает, что где-то система дала сбой, а он проебался знатно. потому что когда вместо красивой лены с большими губами его взгляд вдруг стал приковывать собственный непутевый нападающий, значит, что-то уже пошло не так. маячит от матча к матчу своим шестьдесят первым на спине, заставляет взгляд задерживать чуть дольше, что вратарю никоим образом непозволительно. он боится за него, потому что тот часто вместо мячей себя в ворота заносит, что не может не волновать. он ему должен быть фиолетово, но на деле всё красно-белое вокруг них не оставляет ему другого выбора. поплевченков думает, что у них в молодежке устоявшаяся система вратарь-защитник дала сбой, потому что в основе она работает безотказно, в катаре и турции проверена точно. но он и не протестует особо, на тренировке отрабатывая не на сто, а на двести процентов. мало ли, заберут в основу, а там уже никаких прошляковых не будет. не будет прошляковых — легче будет. артем думает так, когда перед порогом базы в голове нажимает кнопочку «не смотреть на него». из раздевалки первым уходит, к родной калитке убегая. и все вроде бы идёт по плану, когда голос задорный сзади окликает. — поп, чего убежал раньше всех? «уйди, уйди отсюда», — просит про себя. не поворачивается, потому что просто не может. а данила не промах, сам обходит вратаря и в самое нутро заглядывает своими чертовыми глазами. а поплевченков контроль теряет сразу же, не в силах сдерживаться. — быстрее на разминку надо же. он врет капитану, врет самому себе. оба понимают, но оба молчат. это глупая игра в кошки-мышки, только они оба считают себя мышками: артем потому, что боится, данила потому, что не думает совсем. артем бы и рад не смотреть, не видеть, не слышать, не чувствовать данила, но вот не получается чисто физически. его слишком много, он капитан, у него ответственность огромная на широких плечах. на тренировках всегда в первых рядах, больше и дольше всех, а когда пробегает мимо разминающихся вратарей, то обязательно пошутит легко, внимание привлечёт. будто знает что-то и издевается самым страшным способом. он своими глазами ужасно голубыми всегда пронзительно смотрит, когда они всей командой после матча в раздевалке. когда победят, то веселятся, шутят и обязательно фотографируются. попл старается повыше залезть, чтобы данилы рядом не было, чтобы не маячил своим голым торсом и не манил почем зря. ведь он будто самый главный экспонат в музее, который за широким ограждением стоит и руками к которому не прикоснуться. а если проигрывают, то в гробовой тишине сидят, друг на друга не смотрят. но прошляков всегда нарушает негласное правило, когда смотрит на вратаря. непонятно, винит ли он его в поражении, поддерживает ли после пропущенных или просто хочет вину переложить. просто всегда своими льдинами окутывает и пленит, а артем к холоду никогда равнодушен не был. его голос, слегка с хрипотцой приятной, слышно из любой щели, поэтому иногда кажется, что у него несколько клонов, которые попла преследуют. это похоже на паранойю, но он согласен быть больным, если лечение придёт к нему само на своих двоих. это похоже на то, что с больной мозоли долго отрывают пластырь. по миллиметру, вместе с кожей, и так неприятно, что даже слезинка скупая может выпасть. у поплевченкова мозоль на душе и на сердце, прошляков своим видом, присутствием, ощущением её лечит, но вот убери его хоть на день — даже не знаешь, что получится. артем, когда с основой на матчи рпл остаётся, всегда скучает до безумия. пересматривает немногочисленные фотки из инсты нападающего, раз за разом с отвращением читая одинаковые восторженные комментарии глупых девушек. их фразы про место в основе, которое тот обязательно займёт, дико веселят, потому что вырваться с молодежки в основу — задача крайне сложная, даже для талантливых; красные сердечки вызывают тошноту и желание разбить гаджет об стену; эти бесхитростные способы охмурить свободного футболиста вызывают приступ смеха. в папки с матчей даже не заглядывает, потому что данила на игре, с повязкой и в красной форме — личный сорт экстази. а спортсмены, как известно, не наркоманы. прошляков наглый и временами глупый. ему бы за языком научиться следить, но он несмышленый ещё. ему мама в детстве точно говорила, что врать на камеру нельзя, даже в угоду всяким козлам, но урок этот он благополучно забыл. он, наверное, ещё последствий не знает, но артем думает, что тому и без этого нелегко приходится. он вроде бы обычный, таких парней во всех академиях сотни, но вот смотришь на него и понимаешь, что нихера он не обычный. у него что-то внутри есть волшебное, загадочное, будто адамово яблоко, которое срывать запрещено, но хочется до дрожи. данила парень почти простой. с таким хочется по вечерам в приставку играть и колу запрещённую пить. такого после неудачных матчей хочется в раздевалке лишь обнять и сказать, что все будет хорошо. пошутить про то, чтобы вернул старую прическу, с которой много забивал. завалиться в киноху и громко комментировать весь фильм. бегать по полю, пытаясь догнать друг друга, пока у всех ещё нет тренировки. гнать под сотку по вечерней москве, громко врубив какой-то русский рэп, чтобы ветер через открытые нараспашку окна трепал отросшие кудри нападающего. с таким просто хочется быть рядом. они уже не маленькие мальчики, сказки не будет. поэтому поплевченков будет молча наблюдать за прошляковым и ловить ответные многозначительные взгляды. они — скрещивающиеся прямые, которые пересекаются перпендикулярно лишь в какой-то проекции, а на деле — далеко друг от друга. прошляков — отличный нападающий молодежки спартака с прицелом на место в основе, а поплевченков — вратарь на 45 минут в молодежке и на вечную лавку в основе. уровни разные, как и желания. но смотреть ведь никто не запрещал?