***
Когда вкусной едой Сокджин уже накормлен, а «спокойная беседа» незаметно для него, разомлевшего, с легкой руки Намджуна скатывается в сторону совершенно бессовестного флирта, приятной неожиданностью (которую кое-кто очень даже ожидал) оказывается, что доставить Намджун может не только Сокджина домой, но и немало удовольствия в придачу. В виду данных открытий к тому моменту, когда Сокджин оказывается спиной вжат в мягкий матрас на чужой кровати, у него на ребре ладони образовывается ноющий след от зубов — потому что, когда домогаются до тебя настолько сладко, раскованно, но к сожалению, в общественном месте, довольно важным кажется не кричать слишком громко. Но теперь в спину ему упирается не холодная стена ресторанного помещения, а складки одеяла, и — блять — здесь можно не сдерживать голос и свое отношению к происходящему выражать вполне открыто. Сокджин выражает с радостью и завидным рвением, на каждое нетерпеливое касание отзывается, губы облизывает, стонет. Намджуновых рук так много: оглаживают щеки, притягивая, чтобы поцеловать; с нажимом ведут по плечам, заставляя рубашку собираться складками, скатываться и сползать по плечам; скользят по торсу вниз, заставляя зачарованно прослеживать взглядом траекторию движения вплоть до пояса форменных брюк. И это просто пиздец какой-то — за одно-единственное мгновение, в которое он сталкивается с Намджуном глазами, эмоций обрушивается такая бескрайняя лавина, что даже хочется попросить его остановиться. Соразмерно этому мимолетному желанию Сокджина охватывает еще одно: чтобы Намджун не останавливался, даже если конец света решит нагрянуть именно в эту секунду. Намджун торопливо помогает ему избавиться от рубашки и быстрым движением выдергивает пояс из шлевок, и блять, нет чтобы просто продолжить понемногу сводить изголодавшегося по близости Сокджина с ума, нет же — он приподнимается и замирает, окидывая его, распаленного, потемневшим взглядом, и тянет губы в усмешке довольной, беззаботной, ласковой. За подобные акты промедления Сокджин страшно хочет, превышая все свои возможные полномочия, покарать. — Ну и, — отрывает он голову от подушки, чтобы бросить на медлящего Намджуна полный негодования взгляд, — Я тут лежу, чтобы ты на меня просто полюбовался? Тот только весело фыркает и послушно склоняется ниже. Его теплые большие ладони мгновенно занимают свое законное место у Сокджина на бедрах, оглаживая осторожным, сильным движением. — Раз уж ты все-таки тут лежишь, то лучше молчи сейчас, пока я не решил, что поболтать ты хочешь больше, чем трахнуться, — следует ему в ответ, и руки на бедрах мгновенно переходят в наступление, бессовестным нажимом на член сквозь ткань выбивая у Сокджина судорожный вздох. — По мне, блять, не понятно, чего я реально хочу? — давит тот, откидываясь обратно и, наугад нащупав намджуновы лапищи, пытается намекнуть, как классно было бы уже избавить его от штанов. Тот поддается с тихим смешком и принимается неторопливо выпутывать пуговицу из петельки, — И как я вообще до этого дошел, — выдыхает Сокджин на порядок тише, на последнем слове уже скатываясь в бесстыдное «мхмфбляяять», когда чужая рука забирается под ткань трусов и сжимает его настойчиво. — Ох, поверь, ты не пожалеешь об этом, — отзывается Намджун, без труда разобравший его тихое бормотание. Заставь меня, блять, поверить, хочет огрызнуться Сокджин, но — черт-черт-черт — он и так верит уже безоговорочно, потому что ему хватает всего лишь последовавшего за словами Намджуна медленного, на грани фола поцелуя, чтобы почувствовать себя совершенно захмелевшим от ощущений. Он руками беспорядочно шарится по широким и крепким намджуновым плечам, гладит и выдыхает с облегчением, когда с него наконец стягивают и штаны, и белье. И, блять, как классно, на Намджуне одежды давно уже нет, как классно, можно наконец сильным движением прижать его к себе, ладонями сойдясь на шее, как классно, можно бесстыдно потереться о его бедро блестящим от смазки членом, простонав что-то совершенно бессвязное прямо в губы, и — блять — так классно, так классно, так классно — Намджун только поощряет подобное рвение, прихватывая его губы, языком толкаясь внутрь и целуя влажно, раскованно, глубоко. Сокджин откидывает голову, затылком упираясь в подушку, и прослеживает взглядом за тем, как неторопливо Намджун скатывается губами вниз — от шеи ведя влажную дорожку к груди. Тормозит у сосков, оглаживает языком — у Сокджина нет никакого желания сдерживать низкий гортанный стон — и ведет дальше, к бедрам. Уже подрагивающим, горячим и ужасно чувствительным бедрам, касаний к которым Сокджину не хватало так сильно. Намджун сжимает их, впиваясь пальцами до красноты, и губами припечатывает каждый новый розовый след на внутренней стороне, старательно игнорируя тот факт, что буквально в паре сантиметров от его лица есть нечто, требующее к себе максимального внимания. Это внимание Намджун добросовестно уделяет сразу, едва заслышав, как Сокджин матерится сквозь зубы от его прикосновений, и слова мешаются с неразборчивым мычанием, перетекают в продолжительный стон на высокой ноте, стоит Намджуну наконец широким мазком лизнуть головку напряженного члена. Сокджина подбрасывает, выгибает, он дышит загнанно и жмурится, но сразу одергивает себя: к чему ему прикрывать глаза, когда есть такая восхитительная возможность — наблюдать, как бессовестный Ким Намджун, которого большую часть времени Сокджину хочется застрелить из табельного (остальную часть — трахнуть), с упоением, опустив ресницы, заглатывает его член? Пальцы сами, не повинуясь хозяину, тянутся к намджуновым растрепавшимся волосам, вплетаются в них, чтобы в следующую секунду уже сжаться в кулак и с мстительным удовольствием насадить эту пародию на гангстера глубже. Намджун не выказывает сопротивления, только кидает многозначительный взгляд, чтобы после проворным движением приподнять сокджиновы бедра, открывая себе свободный доступ к его входу. Нашарив в складках одеяла предусмотрительно брошенную смазку, он обильно льет на пальцы и, с характерным звуком оторвавшись от члена, посылает Сокджину полную довольства ухмылку. Кончиками пальцев он оглаживает чувствительную кожу, кружит вокруг пару мгновений и только потом надавливает, на самую малость проникая внутрь. У Сокджина вырывается короткий всхлип, когда к знакомому ощущению наполненности вновь добавляется ощущение теплого влажного рта на набухшей головке. Стоны слетают с губ один за другим, их нет никакого смысла контролировать, остается только с каждой прошивающей волной дрожи гнуть спину и комкать в кулаках одеяло, а в голове заевшей пластинкой все крутится «как-же-хо-ро-шо». Чертовски жарко, мокро и волнующе. Сокджин чувствует, как течет по вискам пот, чувствует, как Намджун спустя некоторое время отстраняется от него, чтобы раскатать по члену резинку, не чувствует, но видит, как собственные руки тянутся к нему, чтобы помочь, и надевают на Намджуна презерватив самостоятельно, чтобы после, полностью игнорируя восхищенный взгляд шоколадных глаз, опрокинуть Намджуна спиной на подушки и, оседлав его с совершенно порочной улыбкой, плавно опуститься на член с полустоном-полувыдохом. Сокджин, блять, соскучился по простому человеческому сексу. Сокджин, блять, привык контролировать ситуацию вокруг себя. Сокджин, блять, не совсем понимает, в какой именно момент Намджун вдруг становится «его ситуацией». Он почти начинает думать об этом, когда на пробу приподнимает и опускает бедра в первый раз, но примостившиеся на его бока и ягодицы ладони выбивают любые мысли из головы, мягко, но настойчиво задавая темп. Сокджин с радостью идет на поводу у этих рук, тащится от того, как по-свойски они сжимают его и оставляют краснеющие следы, он запрокидывает голову, со свистом выдыхая сквозь стиснутые зубы, и с каждым толчком реальность ощущается все дальше и незначительнее. Из значительного — намджуновы крепкие пальцы, его твердый член у Сокджина в заднице и звездочки перед глазами на каждом особо глубоком толчке. Намджун оглаживает его, горячего, блестящего от пота, такого охренительно желанного, взглядом и, издав низкий рокочущий звук, опускает ладонь Сокджину на затылок, чтобы притянуть к себе резким движением и впечататься губами в губы, продолжая толкаться бедрами и выбивая у того протяжный скулеж. — Твою мать, Ким!.. — выдыхает загнано Сокджин, когда Намджун наконец дает ему продохнуть, и облизывается, чем мгновенно приковывает взгляд к своим блядским покрасневшим губам. Чертов размытый контур, их мягкая полнота — совершенно пропадает всякая уверенность, что эти губы имеет право целовать хоть кто-то еще. — Намджун, — выдыхает он Сокджину прямо в эти желанные губы. — Что? — непонимающе моргает он и шипит, когда чужие руки тормозят его, не давая продолжить движение бедрами. — Называй меня, блять, Намджун, — выдыхает тот, и незамедлительно широкая лукавая улыбка расползается по румяному, блестящему сокджинову лицу. — Что ж, — роняет он уверенно, ладонью надавив на намджуново напряженное плечо, и плавно, неторопливо ведет бедрами, — Я скоро кончу, Намджун. И тот уже не может не воспринять это как вызов. В следующее мгновение Сокджин вновь оказывается вжат в одеяло спиной, и его целуют так яростно, что начинает кружиться голова. Вкупе с возобновившимися толчками внутри это заставляет крупную дрожь скатиться по позвоночнику, когда он чувствует, как сворачивается тугой узел наслаждения внизу живота. Его не хватает надолго: он кончает через несколько толчков, по инерции продолжая подмахивать бедрами, и его губы все еще атакуют чужие, а язык Намджуна сплетается с его собственным, и все вместе это просто выбивает воздух у него из груди, заставляя, обессилевшего, судорожно скулить от накатывающего удовольствия. Намджун вскоре нагоняет его: с тяжелым выдохом спускает в презерватив и наваливается сверху, тут же сгребая Сокджина в кольцо своих рук и — блять — не об этом ли мечтал господин следователь несколько часов назад в перерывах между воспоминаниями о расчлененке в автобусе? Сегодня утром этот самоуверенный хер пытался меня подстрелить, размышляет Сокджин отстраненно, силясь отдышаться. Сейчас он опять пристроил у меня на заднице свои лапищи и не планирует везти домой. Ситуация патовая, констатирует он, прижимаясь щекой к мокрой намджуновой груди. Ситуация пиздец — я нихуя не имею против.***
Сокджин смахивает с носа первую дождевую каплю, и поднимает повыше воротник своего плаща, чтобы не морозило щеки. — Если ты думаешь, что это нормально, то спешу заметить, что как раз-таки рядом с вот этим вот зданием ты самый нежеланный гость, — произносит он, поджав губы. На волосах постепенно начинает оседать влага, и от ощущения прохлады он морщится, пока холеный, расслабленный и привычно распространяющий вокруг себя волны полного довольства жизнью Ким Намджун, облокотившись спиной о блестящий бок своей дорогущей тачки, глядит на него в упор и улыбается — вопреки хмурому взгляду и хмурому дню — ласково улыбается. — Не думаю, что мне есть, чего бояться рядом со следственным отделением, — фыркает он в ответ. — Кроме меня, — отзывается Сокджин рефлекторно, и Намджун, заслышав его, усмехается. Шуршание усиливающейся мороси затапливает слух, и уже не выходит не кривиться, когда холодные капли начинают пропитывать влагой одежду. — Говори уже, чего приехал, — Сокджин глядит на него наигранно недовольно — отчего вдруг при взгляде на намджуновы губы его пробирают мурашки, история умалчивает — и скрещивает руки на груди. — Садись в машину, здесь мокро, — кивает тот в свою очередь и галантно открывает перед Сокджином дверь. Сокджином, который покорно садится только потому, наверно, что на мгновение его в настоящий ступор вводят ассоциации к слову «мокро», сами собой всплывающие в его голове. Оправдание для себя выходит найти в том, что, вообще-то, он сегодня снова работал с восьми до одиннадцати, чудом вырвал себе возможность не оставаться на дежурство и страшно устал, так что внимание у него рассеянное. И ну, еще аргумент, стоический: у него болит задница и домой пёхать на своих двоих — перспектива не самая заманчивая. Он кидает осторожный взгляд в сторону отделения и раздосадовано выдыхает сквозь зубы, когда за шторой в окне появляется первый приютившийся наблюдатель. Все-таки номера машины Намджуна помнит не только он. — Ты забыл у меня часы, — отвлекает его донесшийся со стороны голос, и, блять, едва ли Сокджин помнит, как снимал их у Намджуна дома. Он поворачивается к протянувшему ему часы Намджуну, берет их из его рук и кивает вежливо: — Ну. Спасибо. И чувствует себя идиотом. Намджун внимательно смотрит на него целую бесконечную секунду, прежде чем, неожиданно стушевавшись, заговорить вновь: — Я так посмотрел, они потрепанные у тебя такие… хочешь, новые подарю? Сокджину остается только прыснуть от смеха. — Ага, чтобы я трясся при каждом движении, как бы их не похерить, потому что стоить твой подарок будет целое состояние? — произносит он, заставляя Намджуна закатить глаза. — Зато качественные. — Ох, поверь, Намджун, — поучительным тоном начинает Сокджин, с удовлетворением отмечая про себя, как улыбается тот краешком губ, заслышав непривычное, такое желанное обращение, — Работа в следственном отделении научила меня, что нихуя нет разницы, купишь ты часы за миллион вон или за двести. Показывать они будут одно и то же ебаное время. И не то чтобы Сокджин ожидал какой-то особо бурной реакции на свой внезапный акт философии, но то, что Намджун в ответ не произносит ни слова и только глядит на него нечитаемо, становится неожиданностью и, знаете ли, самую малость напрягает. — Ну и чего ты уставился? — скептически тянет он, когда пауза приобретает масштабы локального пиздеца. Под таким взглядом каким-то подозрительно неуёмным становится сердце и ускоряет ход. — Ты мне только в табло потом не пропиши, — отзывается Намджун, склонив к плечу голову, — Кажется, я тебя сейчас поцелую. Сокджину требуется около секунды, чтобы вернуть себе способность здраво мыслить после подобного заявления. — Нихуя, — с улыбкой констатирует он, — Если не хочешь получить по щам, то не станешь делать это, зная, что из окон за нами сейчас пялится половина следственного отдела. И Намджун — этот наглый, уверенный в себе, смышленый Намджун — с готовностью кивает ему в ответ. — Значит, стану, когда мы отъедем за угол. И заводит машину. Сокджин кидает на него насмешливый взгляд и расслабленно вертит в руках часы, даже не пытаясь протестовать. Они ведь оба, в принципе, понимают: Намджун, он же, ну — не из-за часов ведь пришел.