***
Последняя встреча в Совете после успешного взятия юга и Йорктауна закончилась далеко после полудня. Довольно прохладно, но утомительно от пасмурной погоды. Майор Толмедж идет по недостаточно просторному коридору с одной лишь мыслью. Теперь, наконец, мы вернемся домой. Пусть ненадолго, ведь это ещё не конец, но ветер дует с востока на запад и иногда он сбивал с ног достаточно и неприятно. А теперь острые споры полевиков на некоторое время, кажется, остались надолго и позади потому, что даже из этих тесных коридоров, высоких помещений чувствуется запах свободы и независимости. То, за что стояли всё это время. Ничего бы этого не было, если бы не он… Даже в мыслях молодой майор боится называть по имени генерала. Довольно глубокие взгляды – никогда со времени личного знакомства тогдашнего ещё капитана Толмеджа с генералом Вашингтоном не звучало однозначно. Довольно часто было хорошо: иметь свои взгляды. Особенно большая часть: их принятие главнокомандующим, приведение к общему успеху. Достижение того, во что верил практически каждый в этой армии. «Что Вы можете сказать?», – акцентируя на обращении, в один из первых вечеров знакомства спросил генерал. Бенджамин никогда этого не забудет. Как и того взгляда. Иногда не принимающего, отвергающего, но чаще – восхищенного. И, наверное, майор частично жалеет, что всё это перейдет в новое русло, новые обязанности, и так – уже не будет. – Майор, – внезапно вывел из размышлений Бенджамина Вашингтон. – Зайдите, пожалуйста, ко мне сейчас. – Да, сэр, – слегка не уверено, не так твердо, как обычно, выдавил из себя Толмедж.***
– Проходите, садитесь, как Вам удобно, – генерал предложил майору сесть в кресло рядом. Бенджамин всегда и обычно слегка напрягается, нервничает и в то же время не теряется, со всей собранностью и серьезностью... А сейчас он понимает, что понятия не имеет, чего хочет генерал. Тот лишь смотрит прямо в глаза молодому драгуну, периодически охватывая общие его очертания, и делает вывод: – Вы устали, Бенджамин… Все мы устали. А вы все – и от меня. – Нет, сэр, всё в порядке… – Нет, всё именно так, – Вашингтон, как обычно, непреклонен. – Я не буду просить прощения за последний наш спор, но я был не прав. Я лишь теперь особенно понимаю, насколько тяжелы преданность, стремление и отстаивание чести, принципов на поле боя и вне его. – Вы, сэр, безусловно, вдохновляли идти дальше. – Мы справились. Осталась пара нерешенных дел, но они совсем немного могут подождать. Отдохните сегодня, Бенджамин. Проведите это время со мной сегодня. На самом деле, Толмеджа удивила эта просьба. – Для меня большая честь, сэр, быть с Вами сегодня, – разумеется, это не совсем то, что хотел сказать майор. Скорее, он был бесконечно признателен, что генерал пожелал его общества, уже не по военным делам, что держало их вместе всё это время. Вашингтон всегда был крайне проницательным человеком, за что однажды поплатился и чудом спасся от самого себя… И пояснил майору его же мысли: – Не осуждаю, – поскольку это было полезно и нужно – что Вы позволяли себе порой больше, чем должно было быть. И я… немного жалею, что не позволял приблизиться к Вам раньше. Ты особенный, Бенджамин. Стоит ли говорить, что ты достоен большего, на самом деле? Выразительные синие глаза майора смотрели на генерала с честью, но смущением. – Я знаю, – продолжает с легкой признательностью за такую реакцию Вашингтон, – что похвала не делает пользы для хваленного. Я просто не знаю… Генерал задумчиво перевел взгляд куда-то в пространство и замолчал не несколько секунд, бесполезно пытаясь удерживать спокойное и нечитабельное выражение лица. – Я не знаю, – снова, ещё тише, почти прошептал Вашингтон, переводя свой осенивший взгляд на майора, который слегка с недоумением и непониманием смотрел на генерала и его… борьбу: сейчас и всё это время. – Что бы я делал без тебя. Майор, сделал вдох, но влага, внезапно появившаяся на глазах, никуда не делась.***
Толмеджу давно показалось, что что-то здесь не так, но в то же время… всё настолько правильно! Все взгляды, стремления, даже самооткрытия настолько совпали с человеком, который, кажется, никогда не сдавался и не собирается. Бенджамин поэтому никогда не выносил тех, кто хоть немного сомневается, даже иногда себя. Он видел, правда, как сомневается – без преувеличений – его наставник, но тот предпочитал решать, – чего бы оно не стоило – правильно. Вашингтон – человек, по которому можно всё равно что-то прочесть. И он не обязательно скажет, но, всё-таки, решит. А слова иногда, всё-таки, достаточно значат, объясняют и определяют. Толмедж не смог вытерпеть грязь, исходившую от солдат своего же лагеря на***
– Аналогично, мой генерал. Было слишком поздно, когда Бен понял, что сказал это вслух. Генерал лишь протянул руку и накрыл сверху покоящуюся руку майора. Толмедж вздрогнул, и понял, насколько они близки были весь этот короткий словесно разговор. Если принимать во внимание не только сегодня, то Бенджамин это ясно понимал. Вашингтон говорил про усталость, и драгун посчитал нужным спросить это теперь: – Как Вы себя чувствуете? Генерал неоднозначно, но с легкой благодарностью от этого вопроса, одобрительно кивнул и мягко, спокойно сказал, убрав руку: – Я в порядке. Теперь точно буду. Не стоит волноваться за меня… «Но я признателен», – закончил Бенджамин по взгляду Вашингтона. – Мы поедем в Сетокет. Надо навестить нашего агента и решить некоторые вопросы. А потом мы будем руководить, учитывая ценности, за которые мы боролись, – продолжил генерал. – Но сначала… надо поехать домой, Бенджамин, чтобы создать потом свой. Уверен, ты и в этом будешь достойным. Толмедж теряется в этом предполагаемом будущем. Чтобы создать свой, – как говорит генерал – надо отпустить, по крайней мере, прошлое. Почему-то майору кажется, что всё это так просто не пройдет. Он сможет идти дальше, он жил этой верой и силой, он не сможет забыть это восхищение, признательность и довольно сильную… – Бенджамин… Всё хорошо? – Кажется, драгун перестал видеть это реальное происходящее на несколько минут, что Вашингтон действительно заволновался. – Да, сэр… – почти уверенно кивнул головой майор и чуть виновато опустил глаза. – Тебя что-то беспокоит, расскажи мне, что. Можешь говорить мне сейчас всё, что угодно. «О, Господи, это и так очевидно!» – Я… – Бенджамин… – другой возможности бы и не было, генерал настаивал – это ясно. – Каждый из нас – не без греха, не без порока. Я… – голос и речь майора начала сбиваться. – У меня особый случай. Это… неправильно. Я не помню, чтобы такое было с самого начала. Я… Толмедж прикрыл лицо руками, пытаясь сдержать подступающую истерику. Всего несколько часов назад он был слишком спокоен. Он чувствовал обеспокоенный, но знающий и понимающий взгляд Вашингтона, но не был в состоянии его выносить. Драгун решительно встал с кресла, подошел к книжной полке и оперся лбом о темное дерево, параллельно, словно удерживая правой рукой сопротивление неживого предмета. Майор всем телом ощущал приближающегося всё ближе и ближе к нему ещё одного человека в этом помещении.***
Однажды уже Бенджамин осмелился пойти против слова, но не принципов и общего дела. Хотя, с какой стороны можно было на это посмотреть. Ярость, негодование всегда выдержанного Вашингтона майор не забудет никогда. Только он не знал, что ради одного этого чувства нужно снова упасть, чтобы подняться выше. Догадывался, но ничего подобного не испытывал раньше. Возможно, это и неправильно, но истина, справедливость проявляет себя. Толмедж снова и снова это подтверждает и… генерал не может не смотреть без благодарности в глаза. «Спасибо, Бенджамин».***
– Всё хорошо… – Убеждает Вашингтон Толмеджа, аккуратно разворачивая к себе, держа одной рукой плечо майора, другой – обхватывая затылок. Майор опускает голову на плечо генералу. – Это даже не предательство, значит, не самое страшное. Это самое чистое, что может быть. И самое сильное. Я благодарен тебе за это. Я бы… не доверял тебе, если бы не испытывал тоже самое. В это мгновение генерал ощутил, что дыхание Бенджамина постепенно выравнивалось, но драгун не мог просто отпустить Вашингтона. Майор легко отстранился, заглянув в глаза генералу: очень много всего, но, главное, уверенность. Всё ещё так непоколебимая уверенность. Поддержка – та, которая по большей части и исходила от самого Вашингтона. – Но мы не можем, – решительно, но так же понимающе внезапно сказал Бенджамин. Генерал приблизился ещё ближе, почти в дюйме от уст майора, Вашингтон уверенно произнес: – Не можем мы только оставить нашу страну врагам.***
–… другая Мэри. – О, поздравляю, Бен! Генерал всё так же, с примесью восхищения, признания, уважения смотрит майору в глаза. Непременно, достоен счастья и всего самого лучшего. Даже если что-то укрепилось и не исчезает, что движет и способно на многое. Генерал не забывал преданности, отчаяния, самоотдачи, и точно никогда не забудет самое сильное, неправильное чувство, которое привело к достойной и правильной победе.