1938 — 1945

1938, ноябрь Словакия смотрит на себя в зеркало. Его руки трясутся. Последний раз он смотрел на себя двадцать лет назад, незадолго до того, как они с братом слились воедино. Словак переводит взгляд на свои дрожащие ладони. От чего это? От возбуждения? Тревоги? Страха? Или может его тело просто привыкает к одиночному существованию? Он не знает, да и не хочет знать, поэтому просто засовывает руки в карманы пальто. Сделав рваный вдох, Словакия отворачивается от зеркала в прихожей и направляется к входной двери. Он надеется, что брат не проснулся, но медленные размеренные шаги за спиной говорят об обратном. Словак не оборачивается, он не хочет видеть того, кому принадлежат эти шаги. — Уходишь совсем? — мягкий голос звучит скорее грустно, чем сердито. Словакия хочет выйти прямо сейчас, не ответив и не попрощавшись, но не может. Какая-то глупая сентиментальность останавливает его и удерживает на пороге. — Чехия, — начал было словак, но был прерван неожиданно крепкими объятиями со спины. Это было проявление любви, но Словак знал, что это также один из способов удержать его. Он не позволит больше собой помыкать, — брат, отпусти. Я опоздаю на поезд. — Понятно, — цепкие объятия ослабли, и руки Чехии безвольно повисли, — вот как. Больше они не говорят ни слова друг другу. Словакия выходит из дома, ни разу не посмотрев в глаза брату. Пронизывающий осенний ветер сопровождает его весь путь до вокзала. Он едет в Берлин, снова. Словакия все еще всего лишь автономная область, но Рейх обещал ему полную независимость. Словак верит ему, хотя во рту все еще осталась горечь после Мюнхенского договора и совсем недавнего Первого Венского арбитража. Они с братом потеряли много территорий, особенно тяжело было Чехии, так как большая часть его заводов и фабрик находилась в областях, отошедших Рейху. Сам же Словакия был вынужден уступить территорию Венгрии, который все еще злобно поглядывал на него с братом. Вероятно, до сих пор не мог смириться с самим существованием Словакии. Да и пошел он. Словак прикрывает глаза и погружается в беспокойную дрему. 1939, март Словакия просыпается свободным. Независимым. Он не чувствовал такую эйфорию после распада Австро-Венгрии, да и даже тогда, когда эти чувства приходилось разделить с братом, они не были столь сильными. Сейчас же словак чувствовал себя невообразимо хорошо. Все вокруг принадлежало ему и только ему. Даже эта радость и моральное удовлетворение. Календарь на стене снова напоминает ему о том, что вчера он, впервые в жизни, стал полностью свободным. Сегодня пятнадцатое марта, за окном подает первые признаки жизни весна, а Словакия впервые за столь долгое время чувствует себя искренне счастливым. Однако тишину резко прерывает звонок телефона. Словак поднимает трубку без каких-либо дурных предчувствий. — Доброе утро, Словакия. Поздравляю тебя, — голос на другом конце провода звучит глухо и разбито. Чехия. — И тебе доброе утро. Что-то случилось? — Да так. Может ты что-нибудь знаешь о немецких войсках у меня под окнами? — Что? Но это же- — Нарушение договора. Мерзавец не может даже держать слово, — последующую тираду из ругательств словак прерывать не решается. Как это возможно? Рейх же обещал им суверенитет! Он предал их? Хотя нет, он предал всего лишь Чехию, который тем временем говорит все тише и тише, — Словакия, послушай. Я понимаю, что ты ненавидишь меня, но я хочу, чтобы ты знал, что я буду всегда тебя любить. Запомни, думай головой, прежде, чем что-то сделаешь. И, — голос на несколько секунд затихает, прежде чем под конец выпалить, — мне нужно идти, он уже здесь. Я люблю тебя. — Я не-, — пытается еще сказать словак, но ему отвечают лишь гудки, — я не ненавижу тебя, — договаривает он вслух себе сам. Невообразимая радость сменилась тревогой. Может ли Рейх предать и его? Нет, нет. Словакия мотает головой. Он должен сохранять веру. Веру в Бога, веру в себя и веру в то, что Третий Рейх ему союзник, а не потенциальный агрессор. На следующий день Чехия становится Протекторатом Богемии и Моравии. Словакия приезжает, чтобы увидеть новое лицо брата. Поначалу он не узнает его, но это определенно он. То, каким образом он стоит рядом с Третьим Рейхом, который властно придерживает поникший Протекторат за плечи, как смотрит, как теребит рукав рубашки. Такой знакомый, но все же другой. Сломанный. Пока Словакия обретал независимость, брат ее потерял. Он так и не решается заговорить с ним. 1939, сентябрь Словакия держит в руках винтовку. Он помогает Рейху разобраться с Польшей. Словак чувствует себя довольно уверенно, несмотря на то, что это всего лишь второй его военный конфликт. Первым была небольшая стычка с венгром в марте, вследствие которой Словакии пришлось снова уступать территорию. Словак скрипит зубами. Венгрия за последний год успел настолько его достать, что периодически ему снилось, как он ломает венгру хребет. Он мотает головой, отгоняя непрошеные мысли. Ему нужно сосредоточиться. Несмотря на то, что силы Третьего Рейха уже практически сравняли польское сопротивление с землей, у Польши все еще хватало сил и наглости пытаться защищаться. Рейх говорит о советской помощи с востока. Словакия не доверяет Союзу, но Третий Рейх заверяет его, что это ценный союзник, и без него начать войну было бы невозможно. Словак всецело доверяет немцу в этом вопросе. Рейх ободряюще хлопает его по плечу, указывая на дом, в котором согласно разведке укрылся Польша. Они входят туда, не встретив сопротивления. На пороге полуразрушенной комнаты стоит Союз. Словакия сглатывает, нервно оглядываясь на немца за спиной. Тот, и глазом не моргнув, приветствует СССР. Союз лишь кивает. Словакия смотрит на то, как Третий Рейх объясняет Польше, находившемуся в полуобморочном состоянии, что сейчас произойдет, пока Советский Союз держит поляка под руки, не давая ни упасть, ни убежать. Польша приоткрывает подбитый глаз и пересекается взглядом со Словакией. Кишки словака непроизвольно стягиваются в тугой узел, когда он смотрит на того, кто еще год назад с радостью поживился на Тешинской области, когда их с братом разделывали в Мюнхене. «Что же», — подумал Словакия, — «посмотрим как ты будешь кричать и рыдать сегодня.» Ему не жаль Польшу. 1940, декабрь Словакия едет в Прагу. Первое свое Рождество он провел в одиночестве, но в этот раз ему хотелось проведать брата. Они не виделись уже много месяцев, так как Протекторат был вынужден постоянно работать на благо Рейха, в то время как словак продолжал выстраивать свое государство. Экономику приходится привязывать к немецкой, без этого шага невозможно двигаться дальше. Словакия морщится. Хоть он и является независимым сейчас, ему все равно приходится от кого-то зависеть. Но это всего лишь на время войны, успокаивает он себя. В Праге холоднее, чем он ожидал. Пронизывающий ветер, подкрепленный мокрым снегом, чуть ли не сбивает Словакию с ног. Он почти бежит к дому брата, в безнадежных попытках согреться. В окнах темно, на секунду словак пугается, что чеха нет дома. С другой стороны, куда бы он пошел на Рождество? Не желая больше тратить драгоценное тепло, Словакия стучит в дверь. Та через несколько секунд приоткрывается, впуская гостя внутрь. — А что у тебя так темно? — вместо приветствия тут же выпаливает словак. — Не хочу привлекать лишнего внимания, — Протекторат стоит с керосиновой лампой в руке, нервно поглядывая на окна, — что тебе нужно? — На Рождество приехал, — лепечет Словакия, разуваясь. Вдруг он резко становится серьезнее, обращая внимание на кучу ящиков в соседней комнате, — ты чем здесь занимаешься? Продаешь товары на черном рынке? Планируешь восстание? — Всего понемногу, — пожимает плечами чех, — пошли быстрее на кухню, здесь небезопасно говорить. Протекторат молча ставит чайник на плиту. Словакия следит за его движениями, собираясь с мыслями. Ему нужно так много сказать брату. Предупредить его, отчитать за незаконную деятельность, спросить о его жизни. Но словак молчит. В голову лезут непрошеные воспоминания о Польше, мысли о Рейхе и Венгрии, опасения по поводу Союза. Когда чех ставит перед ним чай, Словакия просто говорит «Спасибо.» Протекторат садится напротив, сжимая собственную кружку. Они молча пьют невкусный чай. Словак остается на ночь в гостевой комнате, а наутро уезжает обратно. Дома его ждет скупая открытка с изображением рождественской ели и лаконичной подписью «Fröhliche Weihnachten». Словакия убирает ее в ящик стола, не желая сейчас думать об отправителе. 1941, август Возвращение с восточного фронта оказывается чуть ли не тяжелее, чем отправление на него. Хотя Словакия уже сидит на кровати в своем доме, в мыслях он все еще видит ужасы войны. Жестокость, с которой Рейх начал наступление на бывшего союзника, пугает словака. Он начинает понимать, что идеология, проповедующая, что славянские народы не являются людьми, коснется не только восточных славян, но и словаков, чехов и народов бывшей Югославии. Хорватия мог сколько угодно заявлять о своем неславянском происхождении, но это было очевидной ложью. Словакия сжимает кулаки. Так не может продолжаться дальше. Он словно в трансе спускается по лестнице на первый этаж. Заваривает дефицитный кофе, пьет и тут же морщится. Напиток будто стал еще хуже. Словак выглядывает в окно, напротив его дома закрытый магазин с разбитыми окнами, нарисованной звездой Давида на стене и дырами от пуль на двери. Он отворачивается. Не до этого сейчас. Словакия думает о том, каково сейчас Чехии (теперь он отказывался звать его Протекторатом). Наверное днем до упаду работает на заводах по производству оружия, а ночью занимается контрабандой и повстанческой деятельности. Словакия волновался за него, ведь разозлить Рейха сейчас подобно смертному приговору. Словак тянется к телефонной трубке, но одергивает руку. Чехия наверняка будет не рад услышать его после вестей о том, что словацкие дивизии участвовали в наступлении на Советский Союз, с которым чех пытался поддерживать хоть какое-то подобие контакта, рассчитывая на то, что Союз сможет повернуть ход войны. Тем более Рейх так и не смог победить Англию, что тоже давало надежду на то, что он проиграет. Словакия замечает, как дрожит его рука. Поражение Рейха будет означать и его поражение. Что ему делать? Теперь он уже не чувствует былой уверенности, помогая нацистам расправляться с жертвами, но предать союзников кажется ему немыслимым. Он сползает на пол, оставляя трубку телефона болтаться на проводе, так и не позвонив брату. За окном начинает темнеть, и слышатся крики. 1942, июль Словакия смотрит на брата, лежащего на постели. Его тело покрыто ожогами, на нем следы от побоев, на левой руке не хватает пары пальцев. Словак помнит, что сказал ему Рейх, лично прибывший в Братиславу для профилактической беседы. «Я думал, что твой брат хороший работник и верный служащий, достаточно умный, чтобы не подвергать себя опасности. Я ошибался. Он поплатится за то, что сделал. Ты сможешь увидеть его, когда я разрешу, а до этого момента продолжай работу по депортации евреев.» Словак аккуратно дотрагивается до покалеченной руки брата. Он не может даже обнять Чехию, не причинив ему боли. Чех приоткрывает глаз, но ничего не говорит. Вероятно его голосовые связки тоже повреждены. Словакия понимает, что их тела восстанавливаются довольно быстро, но к горлу все равно подступает комок. Все, что он хочет сейчас, это вернуться к брату, стать с ним единым целым. Он сглупил, доверившись Рейху, которого интересовало лишь расширение собственного влияния. Чехия кашляет, и на белой простыне остаются капли крови. Словакия все еще не знает, что ему делать дальше, кроме как подчиняться немецким приказам. 1944, июнь Словакия теперь четко знает, что ему делать дальше. Красная армия неумолимо приближается к его границе, и словак понимал, что должен проявить собственную инициативу для того, чтоб освободиться от пагубного нацистского влияния. Он списывается с Союзом, который предлагает ему один вариант. Поднять восстание в центре страны, отвлечь Рейха, давая советским войскам возможность перейти через Карпаты. Словакия, недолго думая, соглашается. У него нет другого выбора. Пока союзные войска все еще бомбят Братиславу, он враг для них. Словакии больно, у него болит голова, болит тело, и болит сердце. Но он понимает, что теперь, когда чешское сопротивление все еще парализовано после сорок второго, это их единственный шанс. Он должен освободить брата от оков Рейха. 1944, сентябрь Рейх стреляет ему в плечо. Пронзительная боль отрезвляет словака, бездумно направившего револьвер на приблизившегося немца. Словакия кричит, от боли и страха. Он ожидает, что Союз вот-вот придет ему на помощь. Но ничего не происходит. Рейх стремительно обезоруживает застывшего словака и валит того на грязную землю, покрытую пеплом и кровью. — Как это понимать, Словакия? — говорит немец, сопровождая свои слова смачным пинком в живот, — Я так много сделал для тебя. Ты независим лишь благодаря мне. Ты все еще жив лишь благодаря моей доброй воле. Весь твой маленький клерофашистский режим для меня лишь игрушка. Ты был не очень хорошим работником, отвратительным солдатом, но я прощал тебе эти огрехи. Потому что ты был верным. Что же, до меня могло дойти раньше, что вы, славяне, все одинаковые, — Рейх плюет на согнувшегося в три погибели словака. — Мне надоело смотреть на твои жалкие потуги сопротивляться. Я не проиграю. И уж тем более не тебе, — немец одной рукой поднимает Словакию за ворот, а второй со всей силы бьет его в печень, — добро пожаловать в ад. Ты потерял последние очки доверия, которые у тебя были. С этого момента ты и вздохнуть не сможешь без моего разрешения. Понятно? Словакия молчит, по его щекам текут горячие слезы от боли, обиды и разочарования. Но похоже Рейху и не нужен был ответ. Он разжимает кулак, выпуская словака, который снова падает на землю. Его поднимают два СС-овца и ведут куда-то. Спустя один сильный удар прикладом по затылку, Словакия теряет сознание. 1945, январь Словакия сидит взаперти. Рейх больше почти не разрешал ему выходить под страхом расстрела, заправляя его землей самостоятельно. Словак не знает, что происходит вокруг, но чувствует, что что-то меняется. За стеной крики, выстрелы, панические возгласы на немецком. Словакия вскакивает с койки, подбегая к двери, чтобы прислушаться. По ту сторону все стихает, а через пару минут слышатся шаги и звук отпираемой двери. Словак отходит вглубь комнаты, не зная чего ожидать. Дверь распахивается, впуская яркие лучи света, мешающие рассмотреть фигуры в проеме. Словакия прикрывает глаза ладонью. — Выходи, мы не сделаем тебе больно, — этот голос словак узнал сразу же. Союз. Наконец-то, — давай, у нас не так много времени. — Где я? — наконец решается заговорить Словакия. Рейх никогда не говорил, где именно его держат. — Кошице, — второй голос менее знакомый, и у словака смутное ощущение, что где-то он его слышал. Он выходит на свет на ватных ногах. Его встречают Союз и Румыния, судя по всему переметнувшийся к союзникам. Они выводят Словакию из здания, румын молча, а Союз попутно объясняя план последующих действий. Освобождение. Его, брата. Их воссоединение. Это кажется сказкой, и словак плачет от счастья. Кошмар заканчивается, конец войны все ближе и ближе. Союз крепко пожимает руку Словакии, говоря о послевоенном сотрудничестве. Словак почти не слушает его и просто кивает. Все, что для него важно сейчас, это свобода от нацистской оккупации. 1945, май Словакия снова стоит по боку сильного и устрашающего союзника. Союз безжалостен как к остаткам войск Рейха, так и к гражданскому немецкому населению. Словак не винит его, он сам сосредоточен лишь на судьбе брата, которому все еще приходится сражаться за свободу с Третьим Рейхом, не желавшим выпускать Чехию из своих когтей. Пока Красная армия без особой спешки приближается к Праге, чех мог сильно пострадать. Рейх, как любой загнанный в угол зверь, становится совершенно невменяемым и крайне жестоким. Однако вот они, последние пражские бои. Немцы, не теряя упорства, все еще не собираются покидать оккупированную территорию. Словак замечает Чехию не сразу. Тот стоит окровавленный посреди площади. На лице у него блаженная улыбка, пока он спокойно направляет винтовку на Третий Рейх. Немец, подметивший приближение Союза, тут же командует отступление. Его главной целью сейчас являлось защитить Берлин, удерживать Чехию больше не имело смысла. Словакии однако уже все равно на судьбу Третьего Рейха, его главная цель стоит перед ним, с винтовкой в руках. Чехия оборачивается и просто смотрит в глаза брату. Словакия подбегает к нему ближе. — Чехия! — словак, не скрывая радости, с силой обнимает брата, — Господи, я так рад, что с тобой все в порядке. — Все хорошо, — чех обнимает брата в ответ, но куда мягче и более вяло, — я рад, что ты жив. Чехия отстраняется и идет к Союзу. Они недолго что-то обсуждают, после чего СССР пожимает чеху руку и продолжает движение на запад. Чехия возвращается к Словакии, нервно подергивая рукав. У словака неожиданно появляется тревожное предчувствие. — Что такое? — Ну, у меня есть несколько новостей. Первая, мы снова станем единым целым, — Чехия смотрит неожиданно строго, словно отчитывая Словакию за всю его сепаратистскую деятельность, из-за чего тот чувствует себя виноватым. — Да, конечно, — тихо отвечает он, — я рад снова быть с тобой. — Хорошо, — чех удовлетворенно кивает, — но у меня есть и новость похуже. Вероятно нам придется стать частью социалистического блока после войны. Мне это нравится не больше чем тебе, но, как это обычно бывает, сверхдержавы решили все без нас. — Понимаю, — говорит Словакия, но ему сейчас совершенно наплевать на будущее. Все, что для него важно, это сейчас. И то, что они снова вместе. Словакия не желает больше сдерживаться и снова заключает брата в объятия, на это раз аккуратнее, вспоминая про его раны. Чехия смеется, непонятно по какой причине, но чисто, искренне и так заразительно, что словак смеется вместе с ним. Они закрывают глаза. Открывает глаза уже Чехословакия.