Как всегда

Акане ненавидит просыпаться. Навязчивый звон и механический голос с самого утра вызывают раздражение. Она глубоко вздыхает несколько раз, опускает ноги на пол и с усилием садится на кровати. В комнате темно – и на этом спасибо. Но открывать глаза все равно не хочется. Она знает свою квартирку наизусть. Не имеет никакого значения, какой дизайн она решит выбрать сегодня – по сути ничего не изменится. Можно будет легко пройти в ванну, не разлепляя глаз. Ледяной душ освежает, отрезвляет и заставляет, наконец, раскрыть сонные глаза, а под горячими струями хочется лечь на мокрую плитку и уснуть снова. Потому что слишком хорошо. Потому что не хочется никуда идти. Но реальность, к сожалению, не ждет. Завтрак на вкус какой-то синтетический. Впрочем, он всегда такой, и Акане уже почти привыкла. Если удастся, можно будет забежать в кафешку и купить какой-нибудь бутерброд, чтобы на обед не давиться простым кофе из автомата. И хотя Акане никогда не пробовала настоящий, она точно знает, что он совершенно не похож на ту дрянь за сто йен. - Уже встала? Да ты жаворонок, Акане-чан. Акане давится чаем. Ей не нужно косить глаза. Она и так знает – он стоит, прислонившись к косяку двери, и зевает, прикрывая рот ладонью. У него заспанные глаза и растрепанные белые волосы, по которым ей порой очень хочется его потрепать. Но она всегда сдерживается. Она же не самоубийца. - Тоже мне, Америку открыл, - фыркает она в ответ. И встает из-за стола как раз тогда, когда он за него садится. Не специально, правда. Просто так вышло. - А знаешь, Акане-чан, жаворонков в нашем мире не так уж много. Выходя из кухни, она краем глаз замечает его ухмылку. Но ничего не говорит, поправляя прическу и захлопывая за собой дверь. Сегодня какой-то неудачный день, вертится в голове мысль. Акане чувствует себя неуклюжей девочкой-моэ: налетела на сотрудника, выронила документы, а теперь еще и кофе разлила. Она досадливо смотрит на дроида, с механической точностью вытирающего темную лужу, и морщится. В затылке что-то тянет – значит, скоро разболится голова, и все будет совсем плохо. - Инспектор Цунемори? С вами все в порядке? - А? Д-да, все хорошо, - Акане чуть неловко улыбается. – Просто что-то все из рук валится. Не выспалась, наверно. Гиноза недовольно хмурится, но она продолжает улыбаться, пока он не отворачивается и не проходит мимо. Только потом улыбка тухнет, и Акане обессилено садится на диванчик, горбится и запускает руки в волосы. "Как же я тебя ненавижу". Пальцы сами сжимаются изо всех сил, и отстриженные ногти впиваются в кожу. Ей больно, и ей плевать. Ненависть застилает сознание, не оставляя места другим чувствам, другим ощущениям. Ничему. "Интересно, возненавидел бы меня Когами-сан, если бы узнал, что я сплю с его злейшим врагом?.." Акане не просто спит – она упивается его прикосновениями, его дыханием, его кожей. Акане ненавидит себя за это. Но еще больше она ненавидит его. Его острый насмешливый взгляд, пронизывающий до самых костей. Изогнутые в хитрой улыбке тонкие губы. Его пальцы - тонкие, как у пианиста. Его тело. Его душу. Всего его. Она повторяет это снова и снова, себе и ему, убеждая себя и его, шепчет и кричит, сжимая меж пальцами пряди его волос. Но никогда не слышит ничего подобного в ответ. От своего бессилия, от своей ненависти ей хочется рыдать. Но психопаспорт по-прежнему чист, коэффициент преступности в пределах нормы – а до кругов под глазами и пустого взгляда никому нет дела. - ..мори. Инспектор Цунемори! Акане резко открывает глаза и ойкает от неожиданности, видя перед собой озабоченное лицо Шион. У нее теплые ладони, которые Акане чувствует даже сквозь ткань пиджака. И тут же раскаивается, ощущая, как ее ненависть растворяется во взволнованном взгляде Караномори. - Что с тобой? - Я…задумалась. Извините, что заставила побеспокоиться. Акане поднимается, оправляет юбку, смахивает с колен несуществующую пыль и вымученно улыбается. Шион качает головой и долго смотрит вслед, не сходя с места. Надо взять себя в руки. - Ты какая-то странная в последнее время. С тобой точно все хорошо? Они действительно за нее беспокоятся. Акане понимает это и чуть улыбается, глядя на свое отражение в чашке черного кофе. Забежать в кафешку она, к сожалению, не успела, поэтому все же приходится давиться тем, что продается в столовой. К тому же, время обеда все равно уже прошло. - Неужели это так сильно заметно, Кагари-сан? Кагари цыкает и закатывает глаза. - Знаешь, обычно люди не рвут себе волосы на голове из-за того, что пролили дурацкий кофе. Акане усмехается. Кагари отлично умеет поднимать людям настроение, наверно, сам того не осознавая. Он мог бы вырасти отличным человеком. Нет, он и вырос таким. Почти таким. - Да что-то с настроением в последнее время, не могу понять. - Странная ты все-таки, - Кагари откидывается на спинку стула и склоняет голову, как удивленная птица. – Если бы у меня настроение было странным, меня бы давным-давно увезли подальше отсюда и заперли в клетке. А у тебя ничего не меняется! Это даже как-то нечестно с твоей стороны. - Прости, но я тут ни при чем, - говорит Цунемори и примиряющее машет перед собой руками. – Ничем не могу помочь, к сожалению. Кагари хмыкает в ответ. Квартира встречает ее тусклыми серыми стенами. Он терпеть не может голограммы, поэтому стирает их, как только за Акане закрывается дверь. Но дома его нет. Она это чувствует. Вздыхает и ловит себя на мысли, что не понимает – это вздох облегчения или досады. Он ушел – и хорошо. Вот только воздух все равно уже давно пропитан им. Хотя, быть может, ей только кажется. Акане включает кондиционер, потому что она ненавидит его запах. Чуть больше, чем его руки, но чуть меньше, чем его глаза. А ужин такой же синтетический, как и завтрак, как и обед, как и полдник. Как и всегда. Отбивает аппетит, которого и так нет. Всегда собранная Цунемори-сан сегодня рассеянная до ужаса, и сосредоточиться на книге никак не получается. Мысли уплывают куда-то совершенно не туда, а перед глазами стоят не придворные дамы из далекого шестнадцатого века, а... Не они, определенно не они. Остается только закинуть книгу подальше, выключить свет и лечь спать, чтобы этот дурацкий день наконец закончился. - Инспектор! Повышенный голос Когами – все равно, что ведро ледяной воды на голову. Он выбивает воздух из легких своей внезапностью и заставляет отбросить все лишние мысли. Он отрезвляет получше холодного душа с утра. Акане резко дергается в сторону. Нож свистит в паре сантиметров от того места, где только что была ее голова. Невнимательность. Инспектор Цунемори сегодня невнимательна. Если бы не Когами, она могла бы лишиться глаза или, на худой конец, жизни. Схватить очередного сошедшего с праведного пути несчастливчика легче легкого. Вот только становится их все больше и больше. Не то что бы раньше такого не было – хотя, может и не было, Акане не знает – просто слишком часто они стали показываться. Вылезать из своих нор и делать свои грязные делишки. И из-за такого вот человека она только что чуть не погибла. Акане кажется, что она понимает их, но все равно ей до боли в ребрах грустно и жалко. Потому что на самом деле она никогда не поймет. Ей никогда не приходилось заботиться о чистоте своего паспорта. Она особенная – так ей говорили. Это, наверно, правда. Вот только есть куда более особенные люди, чем Цунемори Акане. Акане рискует своей жизнью с незавидной регулярностью, но до сих пор не может к этому привыкнуть. Сложно свыкнуться с мыслью, что нужно постоянно ходить в напряжении, а если расслабишься – получишь пулю в лоб, как шутит Масаока. Порой руки сводит от того, сколько же и с какой силой приходится сжимать доминатор, который ни в коем случае нельзя отпускать. Наверно, бросаться в омут с головой было бы проще, если б ее никто не ждал. Но тогда она, наверно, стала бы латентной, и никакой устойчивый психопаспорт не спас бы от неминуемого падения. Или спас?.. Акане не знает и, наверно, никогда не узнает. Когда тебя никто не ждет, можно делать все, что угодно. Но ее всегда будут ждать. Или не всегда. Акане не успевает сообразить, отреагировать, вскрикнуть, позвать на помощь, навести доминатор или сделать что-то еще. Она ошалело и немного удивленно смотрит на торчащий из ее плеча нож, на окрашивающуюся багрянцем куртку и лишь спустя несколько секунд чувствует обжигающую боль. Бедняга не хочет сдаваться, он хочет мстить до последнего. Нож не был отравленным, говорит доктор, плотно заматывая плечо бинтом, и советует Акане пить обезболивающее, не забывать менять повязку и обрабатывать рану. Ей повезло – лезвие не задело ничего жизненного важного. Ей снова повезло. Акане бездумно кивает головой. Плечо не болит, только бинты давят на кожу. Но...это так глупо! Глупо, что ее застали врасплох. Еще глупее то, о чем она думала во время задания. Но, слава Богам, ее смена заканчивается спокойно. Обезболивающее теряет свое действие с каждой секундой, утекающей сквозь пальцы. Боль возвращается, но теперь она не обжигает. Рана тупо ноет, и от нее хочется отмахнуться, но не выходит. Выходящий из метро мужчина случайно толкает ее прямо в больное плечо, и в глазах все вспыхивает и снова темнеет. Боль возвращается с утроенной силой и затихает спустя минуту. Она как ненависть: всегда в сердце, и вроде бы с ней уже почти можно смириться – но стоит случайно коснуться не той струны, и это чувство заволакивает разум, туманит мысли и оставляет в сознании только лишь себя. Акане отлично знает это чувство. Этой тупой ноющей болью отзывается не только плечо, но и сердце. Она ненавидит Макишиму Сего всеми фибрами своей души. Ненавидит каждое его появление в ее жизни, ненавидит каждую его черту лица, каждое движение, каждый вздох. Руки тянутся к доминатору, которого с собой нет, и безвольно повисают вдоль тела. Собственно, он ведь ничего плохого ей не сделал - просто вошел в ее жизнь и поставил на ней свое клеймо. Ей не за что его ненавидеть. Она никогда ни к кому такого не испытывала. А паспорт почему-то ничуть не темнеет. Акане не знает, что с ней творится. Сердце бьется глухо и больно, неохотно перегоняя кровь по ослабевшему телу. Больше всего в жизни она хочет ничком лечь на кровать и провалиться в глубокий сон. Она приходит в пустую серую квартиру, окрашивает ее приглушенными тонами, раздеваясь на ходу, и падает на кровать. Сон приходит почти сразу же, укрывает с головой, ограждая бедную уставшую Цунемори от страшной реальности. Будильник можно не заводить – завтра выходной. Акане не любит просыпаться даже без будильника. Когда организм, насытившись сном, начинает пробуждать сознание, ей хочется цыкнуть и спать дальше. Но это невозможно точно так же, как ей стать латентным – вероятность, конечно, есть, но ее почти нет. Розовая медуза приветливым механическим голосом спрашивает, в каких тонах оформить ей комнату. Начинается еще один новый день. Рана в плече отзывается противной пульсацией, а тело такое тяжелое, что Акане с трудом удается даже перевернуться на спину. Перед глазами все плывет, и краем уха она слышит "температура вашего тела превышает норму на...", прежде чем закрыть глаза и отключиться. Странно, мелькает в голове мысль. Я же только что проснулась. Во второй раз за сегодня она просыпается от назойливого звонка. Шумно выдохнув, Акане шарит рукой по тумбочке, случайно сталкивает коммуникатор на пол, чертыхается и приоткрывает один глаз. В комнате как всегда темно, потому что окна всегда закрыты, шторы всегда задернуты, а жалюзи плотно прилегают к стеклу, не пропуская внутрь ни единого солнечного луча. Коммуникатор громогласно пищит, и Акане со вздохом его поднимает. И снова чертыхается, жмурится и несильно бьет себя по голове. - Прости-прости, Юки-чан! – Юки взирает с маленького экранчика воинственно и грозно, и Акане хочется смеяться. – Мне сегодня с утра так плохо было, что я случайно уснула, даже не успев проснуться! Я сегодня не приду, но... - Да поняла я уже, что не придешь. – Юки фыркает, и Акане становится еще смешнее. – Мы волновались за тебя. Ты же не предупредила, мало ли, что может случиться! Что с тобой? Выглядишь не очень. - Интересно, есть ли человек, который спросонья выглядит "очень", - Акане закатывает глаза. – Ты же меня разбудила все-таки. Такой человек есть. Она знает, потому что видела. И чувствует, как сердце замирает на секунду, пропуская удар, а потом бухается вниз. - Извини-извини! Знаешь, закажи себе нормальной еды, хорошо? Правильное питание тоже немаловажно! Выздоравливай там! Юки отключается прежде, чем Акане успевает что-то сказать. Экран коммуникатора с тихим писком выключается. Тишина большой волной накатывает на маленькую серую квартирку, смывая все звуки. Акане молчит некоторое время, обнимая колени и вглядываясь в потухший экран. Потом встряхивает на удивление легкой головой, ударяет себя по щекам и идет в ванную. Рана закрылась. Акане завороженно проводит пальцем по шершавым краям пореза и удивленно сопит. Завтра, наверно, от нее уже ничего и не останется, кроме корочки. Впрочем, вполне возможно, что и от нее завтра ничего не будет. Акане не может смириться с этой мыслью – но и отрицать ее тоже не получается. Она много раз пыталась полностью искоренить подобные идеи в своей душе, но все равно сомнения грызли изнутри где-то слева. Настенные часы говорят, что уже давно перевалило за полдень, а горячий чай обжигает язык и горло, заставляя Акане морщиться и постоянно отвлекаться от глупых мыслей, настойчиво лезущих в голову. Но это ненадолго – потому что чай быстро остывает, а голод заставляет мозг работать в каком-то странном направлении. Цунемори Акане думает обо всем и ни о чем одновременно. О себе, о работе, о коллегах, о родителях, о подругах, о Сивилле, справедливости, преступлениях и наказаниях, и еще много о чем. А потом все неожиданно сходится в одной точке. Акане вздрагивает, словно ошпаренная, и навязчивое видение такой ненавистной и такой привычной ухмылки, видение прищуренных глаз, в которых плещется раскаленное золото, видение мягких белых волос исчезает, будто его и не было вовсе. Она чувствует, что ладони больше не горят – ледяной чай обжигает их холодом. Часы показывают, что она сидит так уже довольно долго. Около часа, кажется. Цунемори Акане трясет, словно в лихорадке. Цунемори Акане просто больная. Она ставит кружку на стол и усиленно трет глаза, пытаясь отогнать желание разлечься на полу и снова погрузиться в сон. Это же ужасно – считай, целый день продрыхла! А могла бы кучу дел сделать - встретиться с Юки и Каори, например. "А он говорил, что я жаворонок". Акане бросает взгляд на часы. Почти пять. Какое горе, успевает подумать она, прежде чем слышит шаги в коридоре и замирает. На секунду. В следующую она уже прижимается спиной к стене совсем близко к дверному проему, не двигаясь и почти не дыша. Она не успевает ни о чем подумать, и тело действует само, на уровне выработанных рефлексов. Сердце колотится как бешеное, на лбу выступает испарина, и челка неприятно к нему липнет. Вдох-выдох. Нормализовать дыхание. Успокоить сердцебиение. Шаг. Еще один. Уже совсем близко. Акане прошибает холодный пот, когда она понимает, что кто-то забрался в ее квартиру в это время. В эту эпоху. Она окидывает кухню лихорадочным взглядом и с ужасом понимает, что нож лежит на самом видном месте, а у нее в руках пусто. Ей нечем защищаться. Совершенно нечем. Она медленно сглатывает, судорожно пытаясь придумать, что можно сделать в такой ситуации. Шаги затихают, когда она готова выпрыгнуть из-за угла, надеясь на элемент неожиданности. Акане разжимает кулаки и задерживает дыхание. - Акане-чан? Напряжение как рукой снимает. И как она сразу не догадалась?.. Акане шумно выдыхает и обессилено опускается на колени. В эту секунду она не знает, каких чувств в ней больше – радости, облегчения или ненависти и обиды. Это всего лишь Сего, Макишима Сего. Никак не вор, от которого можно ожидать чего угодно. Впрочем, его действия куда более непредсказуемы. - Почему ты сидишь на полу? Она никогда не может понять, говорит он искренне, насмехается или же просто лукавит. Подняв голову, Акане внимательно смотрит в янтарные глаза – и все равно не понимает. Они сверлят друг друга взглядами несколько долгих секунд. Вглядываются. - Почему, спрашиваешь?.. – шепчет Акане и тут же набрасывается на него с кулаками. – Дурак! Я подумала, что мне конец! Что меня сейчас ограбят!.. А ты... Сего сильнее ее, и она прекрасно об этом знает. Он перехватывает ее руки и чуть сжимает запястья. Акане замолкает – но сердитым взглядом будто пытается выудить наружу остатки его души. Забавно. - Ты приняла меня за вора? Знаешь ли, это обидно, Акане-чан. – Она вздрагивает от своего имени и на секунду отводит взгляд. - Сам виноват! – она снова налетает на него, вырываясь из крепкой хватки. У него смеющиеся глаза, и это доводит ее до белого каления. – Ненавижу тебя!.. Эти два слова – как спусковой крючок. Акане больно ударяется затылком о стену и инстинктивно жмурится, а когда открывает глаза – он совсем рядом. И спектр эмоций плавленого золота она и за всю жизнь не сможет разгадать. - Ненавидишь? Его голос холоден, как лед, но он может поклясться, что мурашки по ее коже совсем не из-за этого. Акане глядит с вызовом, и Сего принимает его, легко касаясь ее шеи, ведя пальцами вниз, по ключицам. Поддевая тоненькие бретельки ее ночнушки, тянет их вниз и видит, чувствует дрожь. - Ненавижу, - запоздало отвечает Акане. И задыхается. Пальцы путаются в волосах, но это не страшно, потому что так легче тянуть на себя и целовать до тех пор, пока будет хватать сил и самообладания. Дурацкая ночнушка задирается, мнется, рвется и повисает как-то совсем нелепо. Акане прижимается, трется и шумно выдыхает, чувствуя его руки везде, абсолютно везде, и не может понять, как это ему удается. Она выгибается, как кошка, кусает губы и еле слышно стонет. Еле слышно – потому что она его ненавидит, потому что он не должен одним своим прикосновением вызывать в ней такую бурю эмоций, но он вызывает, и она совершенно не знает, что с этим делать. Точно не то, что сейчас, подсказывает дурацкое сознание, когда Акане обвивает ногами его талию и смотрит из-под опущенных ресниц затуманенным взглядом. Сего входит резко, выбивая из нее первый громкий стон и слизывая его с ее губ. Акане шипит, закусывает губы и дышит рвано, шумно. Она извивается, хватается за его плечи, царапается и все шепчет это дурацкое "ненавижу" – так интимно и одновременно так пошло, что ему почти срывает башню. Она кончает с протяжным стоном, впиваясь ногтями в ранки на его разодранной спине, прижимаясь к нему так отчаянно, словно сейчас исчезнет, запрокидывая голову далеко назад, упираясь макушкой в шершавую стену. И в этот момент он теряет над собой контроль. Акане, на самом деле, очень много чего в этой жизни ненавидит. Например, просыпаться по утрам. Или Макишиму Сего. Просыпаться рядом с Макишимой она ненавидит вдвое сильнее, чем просто просыпаться. Или чем просто Макишиму Сего. Механический голос сообщает, что сегодня цвет ее психопаспорта бирюзовый, а на улице – 25 градусов тепла. Акане глубоко вздыхает, опускает ноги на пол, поднимается и идет в ванную, не открывая глаз. А зачем? Свою квартирку она знает наизусть. Ледяной душ освежает. Его Акане любит. Синтетический завтрак она не любит, но и не ненавидит. Скорее, просто привыкла к нему, потому что готовить каждое утро она не любит. Акане допивает утренний чай и встает как раз в тот момент, когда дверь на кухню открывается. Она кидает на Сего мимолетный взгляд и понимает, что была права, когда думала, будто даже спросонья он выглядит замечательно. Но тут же себя одергивает, стирает с губ полуулыбку и идет к раковине. Макишима садится за стол и подпирает голову рукой. Как всегда. Все как всегда. Они не говорят друг другу ни слова. Вовсе не потому, что им нечего друг другу сказать. Просто незачем. Акане выходит из кухни, а спустя десять минут уже из квартиры, на ходу поправляя воротник. Все до ужаса просто, неожиданно понимает она. Просто пока ее кто-то ждет, она не сойдет с ума и будет возвращаться домой. Просто ненависть привязывает не хуже любви. Просто не нужно никаких этих объяснений, когда все понятно и без слов. Инспектор Цунемори Акане будет ненавидеть столько, сколько потребуется.