Одиночество

— Да пошел ты! — привычно выдохнул Кроули в ответ на безобидную попытку немного подшутить. Не то чтобы это не было привычным для них, не то чтобы Гавриил не понимал, что это все такое же полушутливое подтрунивание, не то чтобы… В общем, было много причин, по которым разумом он понимал, что чертов демон не хотел действительно прогнать его И не то чтобы это нежелание уменьшало обиду, возникавшую вопреки всем доводам разума. Не то чтобы Гавриил к этому не привык, не то чтобы не научился это игнорировать. ~~~ — Может, мне уйти и оставить вас наедине? — насмешливо выдохнул Гавриил, в очередной раз за вечер заметив ладонь Кроули подозрительно близко к паху Азирафаэля. — Да, пожалуйста, — внезапно выдохнул Азирафаэль, и Гавриил с трудом удержал на лице еле заметную усмешку, с которой задал вопрос, надеясь пристыдить разошедшихся друзей. Разумом он мог понять причины, объяснить себе смысл, но это все равно было больно. Особенно от Азирафаэля. — Не дождетесь, — наконец сумел более-менее ровно выдохнуть Гавриил, показательно устраиваясь в кресле поудобнее. — Буду пить и наслаждаться шоу. Азирафаэль мигом покраснел и оттолкнул излишне резвую ладонь, Кроули прошипел себе под нос что-то явно не слишком лестное. Вечер продолжался, но на душе было погано. И одиноко. ~~~ Они снова пили в подсобке магазина Азирафаэля. Кроули и Азирафаэль бурно спорили о каких-то птичках, вечности и «Звуках музыки», явно продолжая давний спор, а Гавриил молча цедил вино, наблюдая за ними из угла. Хотелось вмешаться в разговор, тоже принять участие, стать частью спора, частью хоть чего-то, но все его робкие попытки влиться в беседу, кажется, просто не заметили. Гавриил не знал, зачем он все еще сидел в углу и жадно смотрел на чужой спор, впитывая чужие эмоции, слушая чужие мысли… Наверно, он даже немного завидовал. Живости спора, обилию чувств, любви. Простоте выражения своих мыслей. Свободе в общении и поведении. Он признавал, что с ним самим наверняка зачастую было довольно скучно. Он предпочитал стоять в стороне, потому что в большинстве случаев не знал, как себя вести, терялся и просто не хотел разрушать образ уверенного и самодостаточного архангела. Спор внезапно прервался, и Гавриил с удивлением поднял глаза от своего бокала. Кажется, у Кроули закончились аргументы и он решил перевести спор в другую плоскость… Отвратительно. Гавриилу хотелось бы бросить бокал в стену, закричать, напомнить, что он тоже здесь, тоже существует, тоже… Он поднимается и, тихо поставив бокал на стол, молча уходит, не дожидаясь, пока его заметят и попросят уйти. Он понятливый. Он отлично понимает, когда посторонним следует уходить. ~~~ На этот раз они — для разнообразия — гуляют в парке. Идут втроем, но Гавриил прекрасно ощущает, что на самом деле их не трое — их двое и один. Отдельно. Невообразимо далеко. Гавриил не любит это ощущение, но оно — вот беда — преследует его постоянно. Он правда старается это изменить, правда не перекладывает вину за это на других, но ему правда нужна чья-то помощь, чья-то поддержка, чтобы изменить себя. Чтобы стать достойным быть частью чего-то. Они идут, Гавриил послушно улыбается шуткам Азирафаэля, кривит губы после пошловатых замечаний Кроули и отчаянно хочет тоже принять участие в разговоре. Тоже вложить в него хоть что-то… И, конечно, его замечание оказывается совершенно не к месту. Он и не сомневался. Он привык. Но Азирафаэль все же тихо смеется, и ради этого Гавриил готов даже вытерпеть очередное «Уходи!» от Кроули. Ему не привыкать, в конце-то концов. ~~~ — Уходи! — снова чуть гневно шипит Кроули, а Гавриил внезапно чувствует, словно на него упали небеса. Ему тяжело, одиноко и так бесконечно пусто, что аж дыхание перехватывает, в глазах щиплет, а еще хочется забраться с головой под одеяло и никогда-никогда больше оттуда не выбираться… Гавриил что-то шутливо отвечает, привычно сводя все болезненные ситуации к шутке, пускай сейчас для этого приходится прикладывать больше усилий. Но ему так не хочется показывать, как сильно его все это ранит. Все эти «уходи», «отвали», «заткнись», все те разы, когда о нем просто забывали, когда он был тенью, греющейся у чужого счастья… Он не хочет волновать тех, кто и так не понятно почему все еще с ним общается — не иначе как из жалости или потому, что Гавриил сам им навязался. Сам напоминает о своем существовании. Сам умоляет о внимании. Сам выступает инициатором общения. И ему правда кажется, что все в порядке, все хорошо, у них прекрасные отношения — но потом ему открывают щелочку в чужое счастье, и он понимает, насколько мало места занимает в чужой жизни. Насколько всем вокруг на него все равно. И даже если разумом он понимает всю глупость этих мыслей, в душе ему больно-больно-больно и бесконечно, беспроглядно одиноко, потому что он неправильный, не такой, бракованный. С выключенными чувствами, и нет ничего удивительного, что такой вот робот никому не нужен, что у него не получается создать хотя бы подобие крепкой взаимной дружбы. ~~~ Он уходит раньше, чем обычно, подсознательно боясь, что вот сейчас Кроули снова прогонит его. Или Азирафаэль неосторожно спросит, не нужно ли ему домой. Или они опять забудут про него. Он не уверен, что выдержит еще хоть немного чужого счастья, чужого тепла, чужого общения. Он сбегает, отговариваясь работой и пользуясь тем, что Азирафаэль и Кроули вновь поглощены друг другом. Одиночество колет кожу изнутри сотней маленьких иголочек. Ему холодно даже под пуховым одеялом. Его трясет, и хочется свернуться калачиком и просто исчезнуть из мира, в котором нет никого, кого можно назвать близким. Гавриил закрывает глаза и все же сворачивается калачиком, не в силах пересилить желание обнять хотя бы сам себя, тщетно пытаясь хоть немного избавиться от одиночества. Хочется плакать, но слез нет. Есть только пустота. ~~~ Гавриил чувствует чужой зов и понимает: мгновение слабости закончено, мир зовет и требует его внимания. Всем плевать на одиночество и пустоту, всем нужна только твоя работа. Гавриил молча откидывает одеяло прочь, отчаянно не желая этого делать, чуть щурится из-за яркого света, а потом надевает привычный костюм и уходит, внешне ни капли не выдавая своих чувств. В конце концов, кому какое до него дело.