Так проще

Грейнджер неуверенно шагает вперед, слыша, как скрипят под ногами старые доски. Запахи дерева, дождя и еле уловимый аромат лаванды наполняют легкие, вызывая противоречивые воспоминания. В камине почти прогорели дрова, и лишь редкие языки пламени разгоняют темноту комнаты, но девушке и не нужен свет, ведь охотничий домик стал настолько знакомым, что она может передвигаться по нему с закрытыми глазами. Все стало слишком привычным, и от этого уже страшно. Краем глаза она замечает движение, но разочарованно выдыхает, поняв, что это лишь тени, которые, подобно змеям, вьются, надеясь захватить последние остатки света. Она мысленно проклинает себя за то, как сильно хочет увидеть знакомый силуэт. В комнате холодно, и девушка не может точно сказать, виной тому открытое окно или холод, что намертво проник в вены, а может ей не хватает знакомых объятий, но о последнем она боится признаться даже себе. Морщась, стараясь не думать о том, почему так сжимается сердце в груди, она подкидывает поленья в огонь и завороженно наблюдает за тем, как пламя голодным зверем набрасывается на дерево. У них жестокая война, которая не оставляет выбора, кривым шрамом делит всех на белых и черных. Гермионе почему-то кажется, что она не переживет её, и не уверена, что хочет, ведь иначе придётся столкнуться с суровой реальностью и ответить на вопросы, на которые та боится получить ответы. Ведь так проще. Проще делать вид, что все как раньше. Легче притворяться, что ненавидит, и игнорировать прикосновения, что из грубых стали нежными. Так проще… Из приоткрытого окна проникает ветер, от чего девушка ежится и подходит ближе, чтобы закрыть его в попытке сохранить остатки тепла. По спине резко пробегает холодок, но причиной этого уже является не сквозняк, а ощущение того, что она не одна и за ней пристально наблюдают. Гермиона замирает, задерживая дыхание, позволяя цепкому и голодному взгляду осматривать её. Он, словно острое лезвие по оголенной коже, — то тут, то там остаются невидимые порезы. Глубокие темные глаза всегда ранят не хуже кинжала. Ей бы сражаться или звать на помощь, но она этого не сделает. Не смогла в первый раз — не сможет и сейчас. Более того, она сама пришла сюда по доброй воле, точно зная, что идет в лапы к хищнику. Рука, опустившись в карман, крепко обхватывает палочку. Показушный и нервный жест, попытка создать иллюзию контроля, ведь так проще. Сзади раздаются шаги. Специально громкие, чтобы она могла их услышать, достать палочку и атаковать, тем самым положив конец всему этому. Но Грейнджер так не сделает. Слишком слаба. Гермиона чувствует себя мотыльком, что летит на свет, раз за разом обжигаясь об горячую лампу, упорно снова и снова стремится к опасному свету. — Ты опоздала, котенок, — слышится насмешливый голос. Девушка, за все время научившаяся различать малейшие изменения в нем, точно знает, что там присутствует доля волнения. Рука разжимается, и палочка так и остается лежать в кармане. Гермиона успокаивает себя мыслью, что однажды она все же выкрикнет проклятие, навсегда оборвет их странную связь, но знает, что это самая наглая ложь. Грейнджер не признает, что скучала, не скажет, что неделя без этих встреч далась ей сложнее, чем она думала, хотя уверена, что Беллатрикс и так все знает. Сколько раз они так встречаются? Сколько раз она незаметно сбегает от друзей? Она сбилась со счета, устала обвинять и ненавидеть себя за это. Уже не может врать всем и особенно себе, каждый раз говорить, что это последний, но не выдерживать и несколько дней без неё. Приходить сюда ради короткой встречи, а по итогу вновь расходиться на разные стороны и делать вид, что они враги. Так проще, ведь свет не должен иметь ничего общего с тьмой. Гермиона вздрагивает от прикосновения чужих ладоней к шее. Ногти впиваются, так глубоко, что на коже выступают капельки крови, и это пьянящая боль сводит с ума. Теплый язык, зализывая, проходится по ранам, и Гермиона хнычет, отклоняясь назад, предоставляет больше доступа и получает в ответ довольное урчание. Завтра там наверняка будут следы, которые спешно придется маскировать чарами, но об этом проще не думать. Она дрожит, не пытаясь вырваться, ведь невозможно убежать от того, что пробралось к тебе под кожу, залезло в душу и проросло, подобно сорняку, выдрать который уже можно только вместе с сердцем. — Что тебя задержало? — интересуется Беллатрикса, обжигая ухо горячим дыханием. — Эм… Я была занята поисками… — Гермиона резко обрывает себя и прикусывает язык, боясь того, что начала доверять настолько сильно, что почти раскрыла их планы. Над ухом раздается легкий смешок, от чего по позвоночнику пробегает дрожь, и в этот раз совершенно невозможно обвинить холод. Беллатрикс носом зарывается в её волосы, принюхиваясь, и она чувствует, как от такого простого жеста, сердце пропускает удар, а внутри все сжимается. Сзади раздается легкое рычание. Беллатрикс, действительно, как зверь: дикий, жадный и безумный, покалеченный жизнью и людьми. Порой Гермионе кажется, что ей безопаснее было бы стоять возле голодного дракона. — Искала способ убить Темного Лорда, — проговаривает женщина нарочно спокойным голосом, но Гермиона знает, что там скрывается буря эмоций и скажи она сейчас что-то не так, начни скрывать правду, и все это мигом обрушится на неё. — Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься? Сердце падает вниз, и страх пробегает по венам. Развернувшись, она сталкивается с темными, как ночное небо, глазами, в которых пляшет отражение Луны. Гермиона боится за друзей, переживает, хоть сама же и предала их. За себя она разучилась бояться, в один момент все просто перегорело. — Беллатрикс, я не… — шепчет она, пытаясь собрать остатки гриффиндорской храбрости, но хриплый смех перебивает её. — Он ничего не знает, — насмешливо отвечает ведьма, и девушка удивленно смотрит на неё. В голове тут же появляется множество вопросов. Значит ли это, что женщина предала Темного Лорда, или это очередная игра, просто забава, что погубит их. — Почему я ему ничего не рассказала? — задумчиво произносит ведьма, играя с кудрями девушки, и когда та нервно кивает, лишь скалится. — Тогда, глупая львица, он бы послал всех убить вас. В лучшем случае это была бы быстрая смерть. Девушка вздрагивает от того, как просто Пожирательница Смерти произносит фразу, и это веселит женщину еще больше. Руки Беллатрикс опускаются на талию, властно сжимая. С каждым прикосновением Гермионе кажется, что что-то внутри неё рассыпается на части. Ведьма наклоняется ближе и, мурлыча, произносит: — Если кто и убьет тебя, то это буду я. Сердце девушки учащенно стучит, и множество эмоций сплетаются воедино. Взгляд Беллатрикс ощущается ножом в сердце, но Гермиона не отводит глаз, позволяя женщине загнать его глубже. — Слышишь, Гермиона? — её имя слетает с губ ведьмы отчаянным проклятием, но сам факт, что та назвала ее, а не использовала привычное «грязнокровка», вызывает эйфорию, от которой голова идет кругом. Да, она ненормальная, возможно, такая же сумасшедшая, как и женщина, что стоит перед ней. Они обе безумны — это уже давно стало понятно с тех пор, как они в первый раз набросились друг на друга, поддаваясь желанию. И сейчас Гермионе кажется, что часть безумия женщины точно передалась ей, иначе объяснить ухмылку, что настойчиво расползается сама собой, она не может. Цепкие пальцы хватают её за подбородок, не больно, но весьма ощутимо, наклоняя голову и сближая их лица. — Только я могу убить тебя и никто более, — проговаривает женщина ей в губы. Гермиона не может точно сказать, что это: угроза, предупреждение или нечто более глубокое, обещание, что Беллатрикс не даст никому тронуть её. Женщина резко впивается в губы, целует сильно, напором, как и всегда, получая то, что хочет. И, черт возьми, Гермиона не против. Наоборот, она радостно поддаётся вперед, отдавая всю себя и цепляясь за плечи женщины в надежде найти опору. Каждое прикосновение ощущается разрядом тока и кажется ответом на все вопросы. Гермиона знает о том, насколько это неправильно, но губы женщины слишком желанные, и проще игнорировать голос разума, нежели отрываться хоть на секунду. Она стонет, когда поцелуй становится более нежным, неспешным, и это ощущается еще лучше, окончательно лишая девушку возможности ясно мыслить. Руки Беллатрикс сминают ткань одежды, и девушка вздрагивает, когда запустив ногти в кожу, ведьма ведет вверх, оставляя красные полосы и поднимая футболку выше. Контраст острых ногтей и мягких губ пьянит Гермиону похлеще любого огневиски. Женщина отстраняется, и девушка хнычет, желая притянуть назад. Гермиона стремится до конца поддаться этому безумию, снова рухнуть в пропасть, утаскивая за собой Беллатрикс и стирая границы между светом и тьмой. — Потому что ты моя, — хрипло выдыхает женщина, прежде чем снова притянуть Гермиону к себе и четко дать понять, что проще уже не будет. Чистая ужасная правда, произнесенная так просто, без толики сомнения, и Грейнджер дрожит, окончательно понимая, насколько сильно она стала зависима от темной ведьмы. Зарывая руку в непослушных черных прядях, Гермиона широко улыбается в поцелуе, ведь она знает еще более страшную правду, от которой окончательно теряет остатки здравомыслия и истину, которую женщина напротив будет отрицать до последнего вздоха. Беллатрикс точно так же принадлежит ей.