Зуд под кожей

Светлые волосы волной растекаются по тонким бледным плечам, когда лента с тихим шелестом падает на пол. Вергилия ведет пальцами по нежной коже Данте, губами касается созвездия родинок чуть ниже ключицы, вслушивается в мелодию учащенного сердцебиения, пьет судорожные вздохи — до дна, до исступления, до немой просьбы остановиться. Острый шипастый хвост обвивается вокруг талии Данте, оставляя неглубокие кровавые царапины, разрывая тонкую ткань рубашки, заставляя дышать часто и неглубоко — Данте негромко вскрикивает, когда чувствительных сосков касаются горячие чешуйки. У Вергилии мягкий нежный смех, но в нем слышится звон металла и треск далеких лесных пожаров в середине лета; в ее голосе таится глубина океанов и предвкушение от падения в бездну; в ее руках — красивых сильных руках — покоится мятущееся сердце Данте. Данте забывает слова и лица, собственное имя стирается из памяти с очередным движением пальцев внизу живота и вспышки жара, лавиной растекающегося по венам. Данте закрывает глаза и судорожно цепляется за край массивного дубового стола — Вергилия, кричит она, не издавая ни звука. Пожалуйста, Вергилия. Пальцы сменяются языком, бессвязные комплименты — влажным хлюпаньем и рваными стонами. Ад меняется на небеса, и острые шипы лишь крепче впиваются в незаживающие раны, заставляя выть в такт ритмичным движениям языка. Данте падает, разрушается, умирает или, может, рождается вновь — пепел кружится в воздухе, и густое серебро волос неопрятным ореолом взметается вверх и вниз. Жарко. Усталость заставляет конечности тяжелеть, и Данте непослушными пальцами гладит Вергилию по голове, пытаясь прийти в себя. Ее губы влажно блестят, и Данте отчего-то хочется попробовать собственный вкус. Они целуются. На третьем выдохе Данте тянет Вергилию в объятия.