Стать героем

Этот дом на земле совсем не похож на башню посреди мегаполиса. Здесь всё дышит свежим воздухом, деревянные настилы крыльца кое-где выдают приятный, мудрый скрип, а во дворе можно найти тысячу разных вещей — от плетёных кресел и столика с вазой фруктов поверх до блестящего на солнце переносного гриля и… детской, повидавшей виды, палатки. И множество разбросанных игрушек вокруг. Внутри сказочно хорошо. Даже под гнётом всеобщего горя этот дом будто бы светится изнутри, в нём пахнет деревом, ароматическим маслом и незатейливой выпечкой. В доме всего два этажа и совсем не с десяток комнат. Всё ладно и по-простому. Так, как Тони когда-то мечталось. — Спасибо, что пришёл, Питер, — с натянутой улыбкой говорит Пеппер. Сейчас улыбаться искренне не осталось совершенно никаких ресурсов, но Питер знает и так, что женщина ему и впрямь благодарна. — Без него в доме стало… пусто. — Отводит взгляд, подливает в чашку с чаем ещё кипятка. «Не только в доме», — хочет сказать Питер, но осекается. Он пришёл сюда разбавить давящую атмосферу и развеяться самому. Может, сейчас они включат телек и будут как ни в чём не бывало смотреть целый вечер какое-нибудь кулинарное шоу? Питеру бы очень хотелось. — Как проходит твоё возвращение к школьным делам? — искренне интересуется Пеппер. Питер пожимает плечами. Он совсем растерян. Видно, как каждое слово даётся ему с трудом. — Постепенно. Сложно понять, что кто-то остался прежним, а для кого-то прошло целых пять лет. Пеппер понимающе кивает: — Разумеется. — Я ещё не на все уроки хожу… В общем, иногда прогуливаю, но только некоторые, вы только тёте не говорите, пожалуйста, не то она… — Питер, — легко улыбается она. — Тебе столько всего пришлось пережить, что, я думаю, с пропущенными уроками ты сможешь справиться сам. И никому я ничего не скажу. — Спасибо, — отрезает Питер и делает глоток горячего безвкусного чая. Со стороны входа слышен неуверенный скрип двери.  — О, это Морган, — оживляется Пеппер. — Иди сюда, милая! Питер видел её всего несколько раз. Первый — на похоронах. Второй — на званом ужине памяти Тони Старку. И в третий раз — здесь, в этом доме, на том фото в рамке над камином. Но сейчас он видит её совсем по-новому. Гораздо ближе, гораздо осмысленней. Эта детская беззаботность, скользящая в каждом шаге, эта растрёпанная каштановая макушка. Эти ярко-карие глаза, ужасно напоминающие отцовские. Пеппер протягивает к дочери руки, но та будто не видит её: теперь боязливо приближается к дивану, где устроился Питер, и смотрит недоверчиво, но с узнаванием. Как бы гадает про себя, стоит ли ей подходить ещё ближе к этому неопознанному объекту. — Познакомься, Морган. Это — Питер. Он дружил с твоим папой. «Дружил с твоим папой». От абсурдности этого выражения Питеру хочется кричать. Но он не смеет выпустить эмоции из-под контроля, поэтому просто чуть подаётся вперёд, протягивая девочке тёплую ладонь: — Привет, Морган. Наконец, очарование Питера топит её льды, и Морган уверенно протягивает мальчишке руку, крепко пожимая её. — Привет, Питер. А я тебя знаю. Вот уж чего Питер точно не ожидал, так это такого признания. Неужели Тони рассказывал о нём дочери?.. «Это Питер, мой ученик и протеже, который исчез с лица земли пять лет назад». Было бы непросто объяснить ребёнку, что значит «исчез» и почему Питер не ходит к ним в гости каждое воскресенье. — У нас твоя фотография есть, — признаётся малышка, а её взгляд невольно падает на полку над раковиной. — О… — только и может выдохнуть Питер, любуясь ею. Самое настоящее чудо. Не избалованное вниманием, искреннее. Улыбающееся так широко и славно, так по-старковски, что Питеру, вопреки светлым эмоциям, барахлившим внутри, становится грустно и вновь хочется плакать. Безмолвно, несмело плакать. Тем временем девочка подбегает к раковине, но мать опережает её, доставая откуда-то с задних рядов широкую фото-рамку. Морган несёт её Питеру, радостно указывая пальчиком на его улыбающееся лицо, пока он стоит в обнимку с Тони, держа награду-признательность от «Старк Индастриз». У Тони забавная ухмылка. Там Тони живой, невредимый и такой далёкий. — Да, точно… Это я, — Питер берёт рамку в руки и, сам того не замечая, ласково проводит большим пальцем по изображению лица Тони. — Я как-то раз нашла эту фотку и спросила папу, кто это. Он сказал, что никто, и спрятал её туда, куда бы я точно не добралась, — в шутку надулась девочка. Удивительное дело. Питера настигло ощущение, будто эта всеобщая, колоссальная потеря была сильно отфильтрована одной маленькой пятилетней девочкой: она оставила себе самые лучшие, добрые и счастливые воспоминания об отце, запомнила его самые интересные сказки, сохранила в памяти бесконечное множество вариаций любимых отцовских улыбок и совсем не оставила места скорби и слезам. Только лёгкая грусть, объяснявшаяся детскостью мышления, и бесконечная память. Её папа везде — в каждом уголке этого дома, на одеяле в её постели, в той самой палатке, в своей мастерской и на кухне, помогает маме с обедом, а затем послушно натирает начисто каждое блюдце — просто теперь этого не видно. Но это всё ещё есть. От этой мысли у Питера сжимается сердце. Он полагает, что эта девочка умнее их всех, вместе взятых. Не зря ведь она дочка самого Тони Старка. — Можно я её себе заберу? — спрашивает Питер, мягко прижимая рамку к груди. — Конечно, — без колебания соглашается Пеппер. — Но сначала ты со мной поиграешь, Питер! — обращает на себя внимание маленькая хулиганка, и лицо Питера озаряет самая первая искренняя улыбка после того, что-не-должно-было-случиться. Он не успел опомниться, как его уже тащили во двор гонять мяч и лепить городок из фигурного пластилина, гоняться друг за другом в масках динозавров и угощаться несъедобными пирожными из песка и одуванчиков. — Ты играешь почти так же хорошо, как папа, — признаются ему тем же вечером, когда они, уставшие и довольные, вновь садятся за общий стол ужинать пастой и овощным салатом. Питер счастлив. Он не понимает, как может испытывать настолько светлые эмоции в то время, как, в сущности, ничего не изменилось с момента, который не-должен-был-случиться, но спустя пару часов с этим говорливым пятилетним моторчиком Питер ощущает, как гири на сердце становятся чуточку легче. Когда приходит пора прощаться, Морган отпускает его неохотно. Капризничает на руках у матери и просит Питера приходить почаще. А он и рад: если эта детская терапия будет хоть на несколько мгновений вырывать его из давящей реальности, он согласен. В третий визит Питера в этот дом Морган одета в чуть потрёпанное розовое платьице. — Сегодня я буду принцессой, а ты будешь меня спасать. И Питер согласен на это тоже. Однако геройствовать он собирается по старинке, без всяких там геройских примочек — своими силами, своей тактикой, своими ловкими ногами и загребущими руками, когда девочка забирается слишком высоко для неё, пятилетней, на раскидистое дерево под окнами гостиной, когда Питер ловит её, точно пушинку, кружит, будто бы в танце, а затем приземляет на мягкие подушки со словами «принцессе пора отобедать». — Мой герой! — внезапно выдаёт девочка, размазывая по лицу травяной сок. — Ты спас меня!.. Питер на секундочку отключается. Он смотрит на это лучезарное лицо, в эти безмятежные, но временами чуточку грустные глаза, наблюдает за расцветающей на этом лице улыбкой, и осторожно думает, что это Морган его спасает. А настоящий герой в его окружении лишь один. Был. Может, это было ожидаемо, а, может, неожиданно для всех, но Питер и Морган становятся хорошими друзьями. В жизни девочки ещё есть Хэппи и Роуди, которые регулярно навещают их с мамой, но настоящую вселенскую радость у малышки вызывают лишь теперь ставшие весьма регулярными визиты Питера. «Мой герой Питер». «Питер — мой лучший друг». «Когда Питер придёт к нам?» «Я скучаю по Питеру!..» И он скучает по этому девичьему воплощению Тони. Как же часто он узнаёт в этом отпрыске своего мистера Старка!.. В этих ещё детских, но забавных подколах, в этих шутках, в этом удивительном пятилетнем мышлении. Он узнаёт в этом ребёнке столько знакомых черт. И, видит Бог, испытывает двоякие эмоции на этот счёт. С одной стороны, Питер счастлив быть рядом с ней, с этой маленькой копией своего отца, с человеком, которого Тони любил больше всего на свете. Но с другой… каждое такое узнавание откликалось внутри безотчётной болью. Глаза Питера вновь наполнялись мёртвой тоской, волны памяти начинали топить его берега, и сердце ухало вниз, отказываясь выбираться на поверхность. И в такие моменты неизменно появлялась на горизонте одна прекрасная девочка, со временем занявшая в жизни Питера так много места. Тони успел стать для Питера отцом. Для Морган он был отцом тоже, и оба они потеряли его так бессовестно рано. Для Питера Тони был вечным примером. Ориентиром. Образцом. Даже когда отчитывал его или откровенно гневался на мальчишку. Всё это было неважно: какие бы эмоции не двигали Тони, он всегда был для Питера лучшим. Это не так-то просто объяснить, но Питер попытается: это ощущение бескрайнего удовольствия как визуального, так и внутреннего, когда ты на человека просто смотришь. Видишь, как перестраиваются черты его лица, когда он смеётся или сосредотачивается, размышляет или говорит. Наслаждаешься его профессионализмом — тоном, хваткой, подачей. Ловишь кайф от уровня его мышления, ума, гения. Ловишь взглядом каждое его движение и понимаешь, насколько этот человек для тебя дорог. Затем, чуть позже, осознаёшь, что было бы здорово, если бы и ты для этого самого человека представлял какую-то ценность… И, кажется, желание Питера осуществилось. Он помнил на вкус их первые и последние объятия. Он до сих пор знает по нотам аромат Тони — смесь естественного запаха, цветочно-пряного, с идеально подобранным парфюмом раскрошившегося металла, горячей, свежей крови и ощущения неотвратимости. Питер помнит всё до мельчайших деталей. Но этот маленький человек не позволяет ему упиваться горем. Он садится к нему на колени, просит почитать книжку, а затем сонным голосом признаётся, что, кажется, начинает любить Питера не на три тысячи, конечно, но где-то около того… И Питер тает. Прижимает эту сильную, смелую крошку к себе, убаюкивает её рассказами о том, каким он знал её папу, и следом аккуратно переносит в уютную кровать, где накрывает мягким одеялом и одними губами желает спокойной ночи. Пеппер всё чаще предлагает Питеру оставаться у них ночевать. А когда в их ванной становится на одну зубную щётку больше, Питер начинает улыбаться в три тысячи раз искренней.