***
Когда Питер родился, и на его крошечной ручке ещё сложно было распознать инициалы его соулмэйта, мама мечтала, что это будет кто-то успешный и влиятельный. Что её сын и сам станет каким-то богатым бизнесменом и даже если не любимый человек, так хотя бы лучший друг его будет ему под стать. О, она даже и не задумывалась о возможности того, что они никогда не встретятся. Её мальчик точно найдёт своего человека, она была уверена. Малыш подрастал, и метка становилась различимее, теперь не надо было присматриваться, дабы увидеть выведенное достаточно красивым, но немного угловатым почерком «Энтони Эдвард Старк». Да, жизнь интересно распорядилась, послав Питеру такую родственную душу. Но, видимо, у неё ещё с рождения мальчика был коварный план — дать немного счастья, а потом внезапно отобрать. Иначе происходящее сложно было объяснить. Сперва внезапная смерть родителей, которая, все же, немного подстёрлась избирательной памятью. Укус паука, кардинально изменивший все существование. А теперь смерть Тони. Старк был прекрасным наставником. Научив Питера многому из того, что умел сам, он фактически обеспечил тому беспроблемную учёбу, а отсюда и будущее. Ведь кто владеет информацией — владеет миром.***
Спустя три дня после смерти Тони, всё ещё сидя в своей комнате башни Старка, Питер почему-то был уверен, что остался один. Не только в здании, а и во всем мире. Нат больше нет. Стив, вернувшись в прошлое, исполнил свою мечту — станцевал с Пегги, и, наверное, прожил там счастливую жизнь. Но взамен обрёк своего лучшего друга, своего соулмэйта Баки на то, что он увидит воочию его смерть. И на боль от исчезновения чёртовой метки. Остальные же мстители либо оплакивали потерю своих друзей, либо же, как было с большинством, загружались работой по максимуму, дабы хотя бы попытаться жить так, как это было раньше. У Питера же так не получалось. Бесспорно, он любил по-своему Романофф, у которой порой, наверное, включался материнский инстинкт по отношению к Питеру. Было заметно, что она волнуется за него, когда тот отправляется на патрули, да и шуточки, которые часто откидывала Наташа, по отношению к Питеру были помягче, чем к остальным. Да и Кэпа он, если не обожал настолько сильно, как шпионку, так точно уважал. Но всё же утрата соулмэйта вещь «слегка» другая. Это больно. И физически, и морально. И теперь Питеру было откровенно страшно остаться совсем в одиночестве. Вот так погрузившись в мысли, Паркер не замечал дней, что тянулись слишком медленно. И, возможно, виной тому стал его ещё «нежный» возраст, но Пит просто не мог себя чувствовать хоть как-то удовлетворительно. Безвылазно просидев в комнате почти неделю, предварительно выключив ПЯТНИЦУ, парень успел обдумать многое. Мысли терялись, путались, но где-то на задворках сознания было понимание — так дальше нельзя. Надо хотя бы попытаться жить. Пример Тора, запустившего себя, убиваясь из-за того, что произошло пять лет назад, был самым лучшим примером того, что надо что-то делать. Паркер снова включил ИскИн, в тот же день зависнув в лаборатории до позднего вечера, поговорил, наконец, с Пеппер, пусть и по скайпу, и в конце концов даже выбрался на тренировку. Он слышал, что на этаже с залами для занятий порой кто-то находится, но кто это был — его не интересовало. В тот день, когда Пит туда пошёл, он надеялся, что там никого. Но надежды не оправдались. Там был Баки, методично лупящий грушу, при чем отчего-то больше живой, правой рукой и абсолютно ничего и никого вокруг себя не замечающий. Лишь спустя пару минут, когда снаряд оторвался, не выдержав силы Зимнего, мужчина увидел наблюдателя. Питер думал уйти. Извиниться и убежать, ведь он по рассказам других прекрасно знал, кто такой Баки и каким он бывает. Но чего он никак не ожидал, так это его внезапного оклика и предложения поднатаскать в рукопашном бою. Отказываться и терять, возможно, первую и последнюю возможность такого времяпровождения парень не хотел, поэтому согласился, сперва будучи достаточно зажатым, но вскоре постепенно расслабляясь рядом с Барнсом. От него невообразимо веяло защитой, а мысли, роящиеся в голове, успокаивались. Тренировки проходили в молчании. После занятий они расходились по своим делам, но вскоре это начало меняться. Пит и Баки стали разговаривать. Сперва это были просто какие-то мимолетные фразочки о планах, но дальше это превратилось в действительно увлекательные рассказы. Барнс вечерами заходил в комнату к пареньку, сперва давая тому просто выговориться, а потом и сам стал что-то рассказывать. О том, что помнит. О том, что, как ему казалось, будет дальше. О метке… Частенько во время разговоров они меняли свою дислокацию и положение, то сидя на кровати, то валяясь на диване, но чаще всего Баки оказывался спиной к Паучку, сидя на полу. Так было удобно. Можно было закрыть глаза и просто слушать Питера. Которому, правда, становилось легче от их разговоров. И который в один миг и сам не понял, как пальцами зарылся в волосы Солдата, постепенно и вовсе что-то заплетая. Баки-то сперва удивился, но виду не подал. В тайне он обожал, когда что-то делали с его волосами. Это тянулось еще с детства, тонкой ниточкой оставляя хоть какие-то воспоминания с того времени. Теперь вечера проходили уже не просто за разговорами, а и за тем, что Паучок то заплетал Зимнему волосы, то просто делал что-то на подобии массажа головы. И оба этих действа настолько расслабляли Баки, что, казалось, только так он мог абсолютно ни о чем не думать.***
Время шло. Становилось легче, острая боль утраты притуплялась, жизнь возвращалась на круги своя. Паркер продолжал учебу, Баки ходил на вылазки, теперь уже обезвреживая преступников, а не просто бездумно убивая. Мстители продолжали функционировать. Одно не менялось. Вечера, когда Барнс приходил к Питеру, садился перед ним и отдавал свою голову «на растерзание», иногда даже засыпая от тех манипуляций, что делал Паркер. А тому нравилось наблюдать за умиротворенным Солдатом, который даже рассказал, почему же позволяет все это делать. И Пит был бесконечно благодарен за это. А порой Баки брал Питера на что-то типа прогулок. Сложно было как-то назвать то, что они делали. Но Паркеру действительно безумно нравилось сидеть на мотоцикле Зимнего, крепко держась за него дабы не свалиться, а по сути, обнимая, и ехать куда глаза глядят. Точнее куда Барнс повезет. Они объездили весь Нью-Йорк, провожая закаты и встречая рассветы, не раз катались и за пределами Большого Яблока. Пару раз Зимний даже порывался научить Питера водить, но парень наотрез отказался, аргументируя тем, что «байк — не атрибут дружелюбного соседа, на паутине и так хорошо».***
Незаметно прошел год. Год со страшных событий. Со смерти Тони. Старк часто снился Паучку. Во снах он, подумать только, хвалил его, обещал, что всё будет хорошо. Что нужный человек, который его «починит» есть, и что он рядом. Паркер и не догадывался, что что-то похожее снится и Баки. И возможно, если бы не сновидения, они бы ещё долго ничего не понимали. Ни Баки, ни Питер всё это время даже и не смотрели на свои руки. Смысла попросту не видели. Они, конечно, слышали о случаях, когда метка появлялась снова, когда судьба давала ещё один шанс найти абсолютно своего человека, но даже и не задумывались о хоть малейшей возможности того, что это произойдет с ними. А на запястьях со временем, сперва тускло, но затем все ярче, проявлялись буквы. Это были имена друг друга. Нужный человек действительно рядом. Да и был всё это время. Очередной вечер вместе, за фильмом и, конечно же, разговорами, расставил всё на свои места. Невзначай (а может и специально) брошенные слова Баки о том, что «кажись, это судьба — быть рядом с хрупкими мальчишками». В тот момент Питер, возможно, впервые не имел что сказать. Всегда много болтающий, он безмолвно застыл, неверяще глядя на правую руку Барнса, который, казалось, и удивлён не был. А затем перевёл взгляд и на своё запястье, встречая на коже «Джеймс Бьюкенен Барнс». Теперь всё стало так, как должно было быть. Шутница-жизнь, наконец, перестала играть с их судьбами, давая-отбирая право на счастье. В тот вечер они впервые уснули рядом, понимая, что больше не отпустят.