Давай посмотрим фильм

Когда от Мирона приходит лаконичное «Надо поговорить», Ваня вынимает из шкафа единственную кофту с высоким воротником, которая у него есть, и на всякий пожарный шарф. Перед тем как нацепить это все на себя, стоит и смотрит в зеркало. В нем дерутся не на жизнь, а на смерть два желания: расхохотаться в голос и пойти сожрать крысиный яд. Три засоса – свежие и яркие. Они пульсируют под пальцами, пока Ваня трогает каждый из них. Первый – в прихожей, голодно и сочно в перерыве между поцелуями. Второй – снимая одежду, путаясь в рукавах. Третий – успокаивая, обещая, что больно будет очень недолго, а потом хорошо. Ваня понимает, что чертовски нравится себе с этими засосами, так что пошло все нахрен. И кофта, и шарф возвращаются на полку. * Что Мирон должен сказать, если слушать паникующий голос разума Рудбоя? «Вань, это было ошибкой». «Слушай, предлагаю забыть обо всем». И коронное, представив которое по пути к месту встречи, Ваня чуть с ума не сошел: «Я не хочу тебя больше видеть». Что на самом деле говорит Мирон: – Как себя чувствуешь? Он явно старается не смотреть на рудбоевские засосы, но взгляд то и дело падает в район шеи и подолгу там задерживается. Тест провален. Ваню потихоньку отпускает, и он начинает чувствовать жар под кожей. Он хочет сказать что-то нейтральное, но изо рта вылетает: – Выебанным. Окси вздрагивает, оглядывается по сторонам, а когда поворачивается, на его губах играет самодовольная улыбка. Потом он подбирается, глотает воду, смотрит беспокойно, и голос его звучит озабоченно, даже немного напрягает. – Хочешь… Хочешь взять паузу? Ваня на секунду тушуется. Паузу? От чего? От него, от Окси? – Я? – спрашивает он, тыкая в себя пальцем. – Ну да, ты. Если хочешь, я могу на время отвалить. – Не хочу! – выходит как-то слишком эмоционально. И он видит, как на лицо Мирона наплывает теплое облегчение. Оказывается, не только его тут потряхивало от недосказанности. – Ладно, – пальцы Окси путешествуют по столу. Он трогает салфетницу, переставляет пустой стакан с места на место и разглаживает складку на скатерти. – Тогда. Может у тебя фильм посмотрим вечером? Ваня снова загоняется. Ебучие вопросы, они когда-нибудь закончатся рядом с этим мужиком? – Фильм? Честно-честно фильм? – спрашивает он и искренне не понимает, что это в его голосе – разочарование или… – Честно фильм, Рудбой, – Мирон смеется над ним. Еще бы. – Дай своему заду зажить. * Он ненавидит его, ей-богу. Потому что фильм – полный шлак, особенно когда не хватает терпения его смотреть. Мирон водит по его плечу ладонью, а Ваня смотрит совсем не в экран. Ему нравится наблюдать за тем, как у Окси изгибаются уголки губ на тупейших шутках, прописанных в сценарии, как он распахивает глаза, если происходит что-то из ряда вон. Когда экран темнеет на очередной ночной сцене, Мирон опускает на Ваню взгляд, и они сидят так, пялясь друг на друга, как полудурки. Потом Ваня облизывает губы и его утягивает в долгий, неприлично нежный поцелуй. Мирон словно испытывает его терпение. Целует медленно, но глубоко. Обхватывает ладонью за шею и ведет большим пальцем по кадыку. Ваня сглатывает, прерываясь. Он прекрасно понимает, что секса сегодня не будет, и сама мысль об этом заводит и заставляет подушечки пальцев приятно ломить. Мирон возвращается к фильму. Ваня дышит его запахом, вспоминает вчерашнюю ночь и не может поверить. В реальности. Не во сне, не в фантазиях. Здесь, рядом с ним. Все помнит и не жалеет. Шея Окси так близко. Ваня касается ее губами, утыкается носом в теплую ямочку и чувствует, как чужие руки крепче прижимают его к себе. Их ноги переплетаются. Ване жарко, но он лучше сдохнет, чем отстранится хоть на сантиметр, хоть на секунду, чтобы снять кофту. Так и засыпает, чувствуя солоноватую кожу у себя под губами. * Он просыпается ночью, в той же позе, только теперь глаза Мирона тоже закрыты. Его ресницы не дрожат, а лицо во сне спокойное и расслабленное. Ваня поднимает руку и мягко касается его рта. Уверенность в том, что Мирон спит, тает, когда пальцы Вани оказываются крепко сжаты, и вскоре шершавые губы путешествуют щекоткой по ладони, по подушечкам и запястью. – С тобой пиздануться можно, Рудбой, – хрипло выдыхает Окси, отвечая дрожью на дрожь. Ваня ерзает, чуть меняя позу. Ему все еще жарко, но это подкожный жар, внутривенный. Он не исчезнет, даже если они откроют в квартире сразу все окна.