Сценарное Дело.

— Сенька-а, догоняй! — Да ты угараешь, куда мне до тебя? Сеня бежал за кудрявым парнишей, но ясно было уже сразу — он проиграет. Хотя, они и бегали не с целью посоревноваться, но этот «проигрыш» Арсений обобщил — перед Лёвой он всегда и во всём был в пролёте. Наконец, преодолев расстояние, расстилавшееся между парнями, что ещё пару минут назад находились по разные концы длинной дорожки набережной, они отдышались, упираясь ладонями в колени. — Ниче-ниче! Когда ты ещё так побегаешь? — Блять, Лёв, — Попов, прогибая спину назад, скорчил уставшее лицо. — Если это всё зря, то я тебя прикончу, честно. Кудрявый, конечно, рассмеялся, но выразил своё недовольство, мол, Сеня его друг и должен в него верить. — Верю я. Просто заебался. — Прости, но ты сам согласился! Лев Остапов — самый лучший мальчик на свете, по скромному мнению Арсения Попова. Они познакомились в школе на дискотеке в честь нового года, когда были дежурными. Он ещё тогда представился как «Лион», мол, как «лев» от английского, но за всё время их дружбы Сеня ни разу его так не назвал. Лёва учится на класс старше — уже десятый — но рядом с ним Попов никогда не чувствовал себя маленьким и глупым. Они как-то друг друга дополняли. Остапов высокий и подтянутый, с густой копной мелких, но частых и пушистых белокурых кудрей и большим родимым пятном на левой щеке; Лёва постоянно смеётся, но и серьёзность ему к лицу; он хочет поступить на учителя физической культуры после одиннадцатого класса, поэтому каждый день тренируется, для вступительных: то в зал ходит, то разминается на спортивной площадке под окном, то бегает по набережной — в последнем случае старается брать с собой своего лучшего друга — Арсения. Если тот, конечно, не выёбывется. Арсений каждый день вот так сидит и вспоминает. День выдался хороший: середина июня в Самаре, конечно, уже не щадила и хлестала жарой по оголённым плечам горожан, что торопливо вылазили из футболок в майки-безрукавки, но это никак не портило впечатление от времяпрепровождения друг с другом. Тем более, пока Арсений сдавал ОГЭ, они толком и не виделись, а сейчас, когда голова наконец-то не забита учёбой, можно было каждый день проводить вдвоём! После длительной пробежки Лёва ещё оставался в тонусе и, неторопливо бредя по широкой дорожке, продолжал растягиваться, поднимая руки к небу. А Арсений, едва поспевая перевести дыхание, (это уже пятый их выход на пробежку, и даже сейчас он всё никак не мог разобраться с «дыхалкой») плёлся сзади, опустив плечи, и лениво наблюдал за другом со спины: надо сказать, у Лёвы очень красивые руки, и Арсения даже заворожило то, как упругие мышцы будто перекатывались всякий раз, когда друг делал круговые вращения снизу вверх. Попову всё в Лёве нравилось, если честно — это было, конечно, по-дружески, но окружение так не считало. Просто Арсений очень «нестандартно дружит»: ему нравится говорить о том, что он чувствует напрямую, поэтому он всегда мог признаться в любви и сказать, что очень нуждается в человеке; для него был простым сам процесс чувства, ему нравилось быть искренним и открытым для друзей безвозмездно — Арсений никогда не желал в ответ то, что испытывал у другим, ведь наполнялся хорошим изнутри от того, что совершал сам. Сейчас Арс вспоминает это с самой высоковольтной болью в груди; ему так больно, так пусто и очень одиноко. Некому отдать и не у кого попросить. — Что ты делаешь в субботу? Лев, наконец, расслабляется, устраиваясь на скамье. Сеня садится рядом, укладываясь спиной на спинку скамейки и ещё старается перевести дыхание для ответа. — Да я че, мы вот с ребятами из художки собирались встретиться и порисовать в Ботаническом, — Арсений выдохнул, обмахивая себя ладонью, — а что? — Мы с классом собирались в коттедж потусить, — в предвкушении улыбнулся Лёва. — Хотел тебя с собой позвать. Попов нахмурился, поворачиваясь к другу. — Так я там зачем нужен? — Мне было бы с тобой спокойнее. — О-о-оу, — иронично протянул Сеня, — после таких слов нужно пососаться, я в кино видел. Парни посмеялись, и Арсений ответил, что рад бы, конечно, быть там, но уже договорился со своими друзьями по художественной школе, и отменить этот план было бы неприлично по отношению к ребятам. Да и лето — хорошее время для того, чтобы подтянуть художественные навыки перед выпускным годом в художке. Осипов ничего не ответил, разве что пододвинулся к Арсению ближе, наспех растрепав свои кудри, пропуская в них пальцы. — Не, а реально, — сказал Лев. — Ты когда-нибудь пацанов целовал? Целовал, но не хотел. У Арсения, помимо Лёвы, куча клёвых друзей: кто-то из художки, с кем-то его свели летние смены в лагерях. В школе, конечно, у него есть подружка Вероника и друг Петя, но это так...деловые отношения. В его окружении очень интересные люди и в какой-то момент Арсений задумывался о том, что буквально влюблён в их образы по-настоящему: ему так нравилось, как одевается Глеб, с которым они вместе ходят на живопись, а у Ани с академического рисунка очаровательное личико и очень красивые худенькие ручки; Арсений считал, что никто в его жизни не говорил более завораживающе, глубоко и точно чем Соня, с которой они попали в один отряд в санатории, кажется, в году так шестнадцатом... Арсений не знал, куда деваться, в кого влюбляться и стоит ли — ему нравятся все...думал он, пока однажды в школе не наступила та самая дискотека, где они с Лёвой познакомились. Когда вы дежурные на таком масштабном мероприятии как дискотека, на которую все школьники собираются словно на бал (в случае некоторых девочек, старающихся поспевать за трендами в макияже наперекор своим возможностям — маскарад), все вокруг думают, что вы — «лошки», которым не повезло. Но на самом деле, те, что следили за правилами, мастерски умели их нарушать, и Арсений с Лёвой, будучи пока что только «сокомандниками», в момент, когда все учителя разбрелись по школе, протащили на дискотеку своих знакомых с алкоголем. Дискотека, конечно, была в спортивном зале: Сеня, подхватив тех, кого позвал, шустро загнал их всех в раздевалку для мальчиков, пока никто не видел. Потом подтянулись и друзья Осипова, прячущие в куртках бутылки вина — явно скидочного. Лев вышел проверять порядок в зале, когда кто-то в раздевалке открыл вино. А дальше было как в самом дерьмовом подростковом кино: игра в бутылочку, Арсений и Матвей, который в тот вечер пришёл с Глебом как его знакомый, желание Маши из компании Лёвы «целуйтесь, голубки» и первое чувство окрылённости внутри от первого поцелуя... Арсений не хотел целовать Матвея, но так вышло. Он и не хотел об этом вспоминать, если честно, вообще никогда. Ему понравилось, почему-то, но вся ситуация была до ужаса неловкой и, сославшись на то, что ему пора сменить Льва на «шухере», Сеня выбежал из раздевалки, плотно закрывая за собой дверь. Было страшно и подумать, что Матвей покажется Арсению «милым». Первое время, прокручивая в голове события того вечера, он был уверен, что влюблён в Матвея. Не, ну а че: у него есть мотоцикл, зачёсанная назад чёлка и тату на пальце. Это же! Это же из разряда «сверх-влюбиться»! Но когда Арсений столкнулся с Матвеем снова, он был удивлён и неожиданным знакомством с, конечно же, Леной — конечно же, его классной девушкой, которая действительно была подстать ему. Конечно же она «девчонка». Не так-то уж и сильно Попов горевал: Матвей не стал бы любовью всей его жизни, а причислять себя к какой-то ориентации он и не рвался особо — много в кого ещё можно влюбиться. Сейчас, когда Арсений буквально один, ему кажется, что уже ни в кого и никогда нельзя; кажется, что в окружении фотографий с ушедшими лицами и воспоминаниями, всяких памятных вещей, от которых веет беззаботным временем, Арсений попросту потерялся. Будто у него есть только то, чего давным-давно нет, а здесь, в руках, перед носом — ни-че-го. Болит. — Ну да, было дело, — возвращаясь из своеобразных флэшбэков, ответил Арс. — Просто спор. — А меня бы поцеловал? Осипов подобрал под себя ногу и, обхватив её руками у колена развернулся так, чтобы видеть лицо друга. — Глупый вопрос, — ни сколько не смутился Попов. — Я же тебя люблю. — Ну, «люблю» разное бывает. — У меня такое, — серьёзно заговорил Арсений. — Я тебя ужé люблю: это больше, чем всё. Может, я прозвучу пиздец неправильно, но даже если у тебя появится вторая половинка — она никогда не полюбит тебя сильнее. Поэтому, поцеловать — обычное дело, — Попов прикрыл глаза и улыбнулся, — это так же, как и спать вместе, и обниматься, и плакать друг перед другом. Арс улыбнулся, погладив плечо растрогавшегося Лёвы. Это действительно прозвучало так сердечно и правдиво, что на секунду Осипов почувствовал, как у него сердце непроизвольно кольнуло. Он ещё долго смотрел на Арсения и не мог понять, почему он не смущается такому длительному зрительному контакту, ведь это, вроде как, напряжно. Но знал бы он, что его ничего рядом с Лёвой не смущает, потому что они друзья, потому что Сеня очень ценит их дружбу и никогда бы ничему не смутился. Смотря на фотографию в рамке на столе, где Лёва обнимает его за плечи, а за их спинами толпы танцующих людей — это они были на фестивале рок-музыки за городом, — Арсений вспоминает всё, что когда-то было между ними: как они ездили к нему на дачу помогать бабушке полоть грядки, как Лёва купил линзу фиш-ай на телефон, и они весь день фотографировались, а потом смеялись со своих больших, будто инопланетных голов на снимках; как Лёва час просидел с Арсением, выслушивая его слезливые речи о том, как же грустно и ужасно, что Баки в «Первом Мстителе» погиб, а потом и восторженно кричал с ним, когда оказалось, что он жив; да даже как они первый раз обсуждали мастурбацию, секс и порно, и хихикая, и серьёзно задумываясь над вопросами. Всё было, вроде, бытовым и рутинным, но Арс не уставал от этого, потому что с ним был Лёва. Когда вечером Сеня вернулся домой, ему тут же пришло от Лёвы сообщение в ВК. Лион Осипов, 16:20 я не просто так спросил про поцелуй я хотел тебя поцеловать там, но испугался

Арсений Попов, 16:21 зря! приходи в пятницу — расцелую :D

Лион Осипов, 16:22 я же не шучу... да и я не могу в пятницу — мы с мамой едем в магаз просто, мы так близко дружим и иногда мне кажется, что я вот-вот готов выйти за тебя замуж кто ко мне ещё так хорошо будет относиться... У Арсения, кажется, из глаз посыпались искорки. Его максимально умиляет подобное, хотя подобного для него никто и не делал, но, всё-таки, он удостоверился в одном — он не один такое чувствует. Лёва действительно не просто друг — для «просто» он слишком много знает. Когда Сеня задумывался над своим будущим, он всегда видел это так: он сам — иллюстратор в каком-нибудь издательстве комиксов, а Лёва — первоклассный спортсмен и тренер в каком-нибудь институте, но не это главное. Сеня всегда видел себя рядом с Лёвой. Он не мог себе представить, каково это вообще — жить без Лёвы. Поэтому перспектива выйти замуж за друга уже не была такой уж прям беспочвенной. Всё-таки, он же любит его...что ещё нужно? По прошествию времени, конечно, Арсению смешно, но не искренне, а с горечью сожаления и разочарования. Такой сценический смех неумелого актёра, которому нужно играть оптимиста, а он по жизни пессимист, каких на свете не сыщешь.

Арсений Попов, 16:23 приходи ко мне в воскресенье если, конечно, похмелье тебя не ёбнет...хихи и я тебя обязательно поцелую! хихи

Лион Осипов, 16:24 ОЙ! в моих интересах придти, хоть угашенным )))))))))))

Арсений Попов, 16:24 э...угашенным не приходи....... короче жду! и не переживай плиз — всё взаимно :) люблю!

Лион Осипов, 16:25 блин....и я тебя люблю! ты лучший, я уже ждуждуждужду! И Сеня ждал, очень-очень ждал, перечитывая эти сообщения раз за разом, улыбаясь всё шире и шире. В пятницу Лёва писал мало, потому что весь день был в магазине с мамой, потом помогал ей разбирать пакеты, убираться по дому и написал где-то ближе к вечеру, что устал и, наверное, пойдёт спать скоро, но сначала посмотрит что-то на Ютубе.

Суббота

Лион Осипов, 12:46 я уже собираюс выезжац скоро мы ещё с парнями пойдём за пивом, а потом поедем на такси

Арсений Попов, 12:46 о, хорошо будь тока осторожней там с алко плиз

Лион Осипов, 12:47 да я да буду я тебе писать буду даже <right>Арсений Попов, 12:47 да блин ты можешь и не писать отдыхай с ребятами просто я те говорю что будь осторожен Лион Осипов, 12:47 лааана Лёва уехал, периодически сообщая своё местонахождение, и когда они всей толпой одноклассников оказались у коттеджа, он написал Сене, что тут очень стрёмные садовые гномики и прислал фотки каждого — честно сказать, они правда были супер-жуткими, словно из какого-нибудь ужастика. Дальше новостей от него не было, и Сеня лёг спать, написав Лёве «спокойной ночи». На утро воскресенья, когда Арсений проснулся, он первым делом зашёл в ВК, чтобы посмотреть, что там написал Лёва, а вместо этого получил тонну уведомлений. Непонятных уведомлений. «Соболезнуем, Сень», «нам так жаль» заполняли диалоги Арсения друг за другом, а сам он так и не понимал спросонья, что же произошло. Он вышел на кухню, не выпуская телефона из рук, листал сообщения, пытался понять о ком идёт речь — кого-то явно не стало. — Сенечка, сын, — Ольга Степановна привлекла на себя внимание Арсения. — Садись, а я тебе всё расскажу. Попов ошарашено взглянул на маму блестящими от подступающих слёз глазами, потому что начал понимать, но боялся это делать. Он не хотел услышать то, что предположил, но вместе с этим хотел услышать любую информацию, что бы это не было. — Лёвочка вчера погиб, сын, — мама приложила к губам платочек и зажмурилась, стараясь не заплакать. — Они там с классом вроде собирались за городом что-то отметить, а Лёва это...ну... домой раньше всех засобирался и пошёл видимо на трассу машину ловить — так друзья его сказали вот. Сел в машину и случилась авария — столкнулась машина с грузовиком и отлетела на обочину, а там был обрыв высокий, каменистый. Лёву не спасли — прям на месте сердечко остановилось... Арсений не верил. Он услышал и понял, что мама бы не стала обманывать его в вопросе Лёвы, но...чёрт, да как в такое можно поверить? Не было ни слов, ни чувств, ни мыслей, если честно — стало пусто, что-то в груди так истошно выло от потери. Не сейчас это должно было случиться... Арсений мимолётно ушёл в свою комнату и снова вернулся в постель — он уткнулся лицом в подушку и сначала просто глубоко дышал, а потом, вдруг, закричал — даже то, что он кричал в подушку, не сделало его вопль тише. Он завывал, стуча ногами по стене до тех пор, пока сильно не заболели пятки, а может и до тех, пока Ольга Степановна не ворвалась в комнату, усаживаясь на пол рядом с сыном старалась удержать его настолько, чтобы он в истерике не повредил себе что-то. Первое время было вот так вот тяжело: сначала, Арсений попросил всех своих близких, а так же одноклассников перестать называть его «Сеня», потому что это вызывало прямую ассоциацию с Лёвой — вместо этого предложил альтернативу «Арс», если уж кому-то «впадлу» произносить его полное имя. Со временем большинство знакомых и друзей отходили от привычного им, а уж если кто-то забывал и использовал «запрещённое» обращение, Арсений старался не злиться, хотя, каждый считал, что он имел на это полное право. В дальнейшем, Арсу просто неприятно было слышать «старое» сокращение, и, как в случае с Антоном, он придумывал какие-то рифмованные фразы для ответа, чтобы и не грубо звучало, и особенных вопросов не вызывало. После трагедии Арсений не выходил ни с кем на связь целый месяц: он удалил все странички в социальных сетях и даже думал уйти в колледж со сданными экзаменами, но понимал, что морально не вытянет новый коллектив. Он постоянно думал и плакал: плакал, потому что не мог видеть как мучается мама Лёвы, которая осталась теперь совсем одна; плакал, потому что вместе с другом из его жизни ушла, если честно, самая большая живая любовь, что он испытал за свои года. Она ушла из жизни, но в сердце таиться будет всегда, на пару с осознанием того, что он чего-то не успел сказать, что-то не успел сделать, не смог сберечь. Арсений старался не поддаваться огромному потоку агрессивных эмоций, мотивирующих его бить стёкла и разбивать руки о стены. Это даже забавно и по большей степени бессмысленно: пытаться достучаться сквозь стену непринятия физическим путём. Каждый день следующего дня Арсений чувствовал себя хуже: у него начала развиваться депрессия уже не как состояние души, а как заболевание, о котором, обычно, не говорят серьёзно. Ольга Степановна, как мать, как, на самом-то деле, пострадавшая от гибели не чужого душе ребёнка, понимала и принимала состояние сына; знала, что такое может произойти и лучшим решением было помочь ему справиться с помощью терапии. Арсений ходил к психологу по воскресеньям, к одиннадцати утра, и проводил там часа три. Психолог разговаривал с ним, используя образы и ощущения: просил парня все свои эмоции визуализировать в фигуре, в рисунке, в звуке и в движении, чтобы лучше понимать себя изнутри. — Оно вертится как комок каких-то...ниток, чтоли... Однажды Арсений так описал чувство скорби. — Иногда мне кажется, что меня скручивает...короче, я зажимаюсь и давлюсь. Неприятное такое ощущение, — Арс сглотнул. — Без Лёвы я будто без рук, мне ничего не хочется делать, да я и не могу что-то сделать, — он поднял глаза на психолога, дав понять, что ему тяжело продолжать. — Я словно жить перестал. Терапия помогала только с навалившемся желанием вечно говорить, потому что держать в себе — самоубийство. А с душевной тревогой, казалось тогда. Арсению, справиться было не под силу. Конечно, спустя время, это уже не так — это заслуга Вероники. В один из вечеров августа к Арсению в руки попало бумажное письмо. Оно было сложенно из белого листа и красиво подписано «Арсу» — на букве «у» была знакомая глазу закорючка. Попов не знал, что он может увидеть там; боялся раскрыть и прочитать тайну мира, с которой не сможет спать или ещё что. «Арсений, привет! Это Вероника Семёнова. Ты отовсюду удалился, и я понимаю почему — искренне соболезную твоей утрате, даже если не смогу понять, каково тебе. Мне не всё равно на тебя и то, что ты чувствуешь, и я бы не хотела, чтобы ты пропадал или, не дай боже, что-то сделал с собой, поэтому, если вдруг тебе захочется поговорить с кем-то, кто хочет тебя услышать и помочь тебе справиться с грустью — я есть. Приглашаю тебя увидеться завтра в 17:20 в твоём дворе, чтобы тебе никуда не нужно было ехать. Приходи, если захочешь. Если не захочешь — я не настаиваю, но очень буду ждать встречи, всё-таки. Обнимаю.» Прямо и не понятно, что думать. Арс был к этому не готов: он чувствовал себя плохо согласно болезни и каждый день только и делал что лежал на кровати, без каких-либо мыслей смотря в потолок. Ему было тяжело даже встать в туалет и дошло до того, что Ольга Петровна порой заходила к сыну и напоминала о его посещении, помогая подниматься с постели. Всё было ежедневно похоже на ночной кошмар, на сплошное неведение, давящее всей силой на тело, но прочитанное письмо, — нельзя отрицать, — разбудило в Арсении что-то. Перечитав, он всё ещё был в замешательстве. Не — скорее, он метался между одиночеством и желанием что-то или кого-то увидеть кроме комнаты и страшных снов о смерти друга. Чуть ниже письма Вероника оставила свой номер телефона. Арсений подумал, что «можно и попробовать» и пригласил Нику к себе в гости, написав смс-ку. • • • • За пару дней до встречи с Никой, Арсений пребывал в стабильном состоянии — смог самостоятельно встать в туалет, хотя бы. В целом, и кушал, и принимал лекарство, и даже смог переместиться с кровати за стол, чтобы полистать комикс. Он мысленно старался преодолеть свою слабость, успехи были и потихоньку набирали оборот день за днём, а в тот самый, когда должна была придти Вероника, Арсений снова затух: он не смог убрать некоторый беспорядок в комнате, что-то, в конце концов, купить к встрече, ну или забыл маму попросить. Снова не смог встать и с паникой в душé думал, как бы ему открыть однокласснице дверь, потому что для этого нужно преодолеть путь от собственной комнаты до прихожей, который сейчас кажется Арсению целым загородным походом. Время уже подходило к назначенному, а чувство тревоги росло, стоило только Арсу представить, как Вероника подходит к двери, стучится в неё раз, ждёт ответа, а потом стучится и второй раз, более напористо, и когда ей не открывают, она разворачивается на пятках и разозлённая уходит домой... Арсению ещё хотелось предположить, что Ника посчитает нужным выбить дверь, чтобы ему не пришлось напрягаться, однако, всё оказалось куда более проще — дверь просто была открыта в замкé... • • • • — Помнишь, я тогда ещё пришла с пивом, а тебе ведь нельзя было из-за лекарств? — Но мы пили сок вроде...яблочный? — Апельсиновый, — Ника тихонько посмеялась в кулак, приобняв Арсения за плечи. Тот так ничего и не сказал, без внимания смотря куда-то в стену. — Арс, — Вероника повернулась к однокласснику. — Грустить — это нормально, ты имеешь на это право. Просто, пойми, что никто из всех наших не сможет понять, каково тебе от малейшего упоминания. — Так не бывает ведь, — парень отвернулся, прикрывая лицо рукой, — кто-то же должен понять, кто-то же должен разделить... — Я думаю тот, кому ты будешь доверять точно сможет. — Я же тебе доверяю. — Я не об этом, — тоскливо вздыхая ответила Ника. — Кто-то кому ты доверишь...ну...всего себя. Полюбишь. Арсений поджал губы, прикрывая глаза. — Я уже люблю, но его в живых нет. А больше... больше не смогу. В класс вернулись молча.