Лето
Токийское лето Фуруе не нравилось. Оно было душным, пыльным и сумасшедшим. Оно прилипало мокрой футболкой к спине и стекало каплями пота по вискам. Глядя на то, как весело носится Савамура по спортивному полю, Фуруя чувствовал легкое раздражение, смешанное с досадой. Это была не зависть. Так, странная обида на себя самого, такого не привыкшего к жаре северного мальчишку, и невольное сравнение с Савамурой, которого жара ничуть не беспокоила. Если уж на кого и стоило обижаться, то исключительно на собственную физиологию и такие неудобные климатические условия. Нет, токийское лето Фуруе решительно не нравилось. После тренировок он часто садился где-нибудь под деревьями, где было больше всего тени, и думал о белых медведях. Представлял, что он сам — белый медведь, которого вытащили из уютного сугроба и отвезли в далекий-далекий зоопарк на краю света. Миюки в этих фантазиях почему-то всегда отводилась роль смотрителя зоопарка, который важно поправляя очки, расхаживал перед клетками, выбирая зверушку для циркового представления. Потом Фуруя спохватывался, понимая, что белый медведь — это не дельфин, и его так просто не выдрессируешь. Но где-то в тот момент, когда он размышлял о том, можно ли научить медведя играть в мяч, обычно прибегал Савамура. Шумный, смуглый, неугомонный. Настоящая мартышка. «Еще один житель зоопарка…», вздыхал Фуруя, зная, что побыть в одиночестве ему больше не получится. И еще он почему-то догадывался, что «смотритель» Миюки непременно выберет мартышку, а не белого медведя. Это было обидно. Увидеть Харуичи вместо Савамуры оказалось неожиданно. — Можно? — спросил тот, садясь рядом. Фуруя пожал плечами. Коминато Харуичи ему скорее нравился, но он никак не мог определить место в своем воображаемом зверинце. Случайный посетитель? Да, может быть. — Сегодня было особенно жарко, — зачем-то сказал Харуичи. И Фуруя ответил: — Было. Он не знал о чем можно говорить. Поэтому просто сидел, наблюдая за тем, как вылинявшее от летнего зноя небо меняет цвет с блекло-голубого на алый. Присутствие Харуичи Фурую не беспокоило. А тот приходил снова и снова, садился рядом и тоже смотрел на небо. Иногда приносил с собой бутерброды, или яблоки, или конфеты. И когда, молча, протягивал их Фуруе, тот опять чувствовал себя медведем, которого подкармливает случайный посетитель. — Что вы с Харуччи все время делаете? — спросил Савамура. — Я… это… ну, вроде не лезу… когда вы там вдвоем сидите. Но если вы там секретные тренировки разрабатываете, то это нечестно! И уши у него покраснели. — Яблоки едим, — безразлично ответил Фуруя. И почти удивился, потому что видеть смущенного Савамуру было непривычно. — Знаешь, иногда я вам завидую, — сказал однажды Харуичи, протягивая яблоко Фуруе. Где-то совсем рядом пела цикада, указывая на скорый приход осени. — Нам? — Да. Всем, кто играет лучше меня. Мне еще столько всего надо узнать. — Ты лучше многих из Сейдо. Но нам всем еще надо многому учиться. Даже мне, — почему-то сказал Фуруя. Это не было похвалой, или словами утешения, но Харуичи улыбнулся, по-детски смущенно наклонив голову. — Савамура думает, что у нас здесь секретные тренировки. — Я знаю. Он спрашивал, почему мы здесь сидим. Может быть, стоит его пригласить к нам? — К нам? — Фуруя произнес вопрос медленно, словно сами слова звучали как-то непривычно. К нам — это куда? Они ведь просто сидят вечерами вместе и смотрят на небо. К нам — это к медведю и его посетителю. — Не надо. Иногда хочется посидеть в тишине, — ответил Фуруя. Мартышки пусть живут в соседней клетке. — Хорошо, — улыбнулся в ответ Харуичи. — Мне тоже так… нравится. И в сгущающихся летних сумерках, Фуруе показалось, что тот окончательно сконфузился.Осень
Токийская осень была обычной. Теплой, дождливой, с яркими огненными листьями кленов и немного ветреной. В те редкие моменты между тренировками, играми и учебой, когда выпадала свободная минута, Фуруя сидел в классе и читал. Иногда он отрывался от чтения и смотрел на серое пасмурное небо. Теперь на улице было не жарко, но почему-то хотелось, чтобы вернулось лето, и пружинящая трава под ногами, и вечерние посиделки в тишине. Чтобы к белому медведю кто-то приходил. Привычка — скверная штука. — Что читаешь? — спросил Харуичи, заходя в класс. — Джек Лондон. «Сказание о Кише». — Это про белого медведя и эскимосов? — Читал? — Да, — Харуичи замялся, но сел напротив Фуруи. Они помолчали. Потом Харуичи зашуршал в сумке, вытащил яблоко и сказал: — Я совсем с учебой не успеваю. Поможешь с биологией? Фуруя посмотрел на небо, на яблоко, на Харуичи и кивнул. — И еще можно намекнуть Савамуре, что у нас снова секретные тренировки, — сказа он. Почему-то это казалось очень смешным. — Осенние секретные тренировки, — улыбнулся в ответ Харуичи. С Савамурой эта шутка не удалась: он всерьез поверил, что друзья от него что-то скрывают, и ходил за ними по пятам до тех пор, пока не удостоверился, что они, действительно, просто делают домашнее задание. — Вместе. Домашнее задание, — пробурчал Савамура, подозрительно поглядывая на Фурую. — И еще яблоки едим, — ответил тот. И понял, что уши теперь покраснели у него. В отличие от летних вечеров, сейчас с Харуичи приходилось много общаться. Это оказалось не так сложно. И даже интересно. — Могу еще с географией помогать, если надо. — Иногда надо, — согласился Харуичи. — Ты хорошо объясняешь, понятно. Мне нравится… как ты объясняешь. Фуруя едва не сказал, что из Коминато Харуичи тоже очень послушный ученик, но не стал. Вместо этого он почему-то произнес: — Я в эту субботу собираюсь сходить в книжный магазин. Если хочешь, можешь со мной. — Если получится, — ответил Харуичи. Из-под сбившейся набок челки блеснул пронзительный взгляд. Медведи — одиночные животные, им не нужны спутники. Они любят охотиться и драться с соперниками, Фуруя много читал об этом. Но когда в субботу рядом шел Харуичи, он не мог отделаться от мысли, что со стороны они выглядят ужасно забавно. Мальчишка и его большой медведь. Фуруя никогда не задумывался, что двадцать сантиметров в росте — это так заметно. На фоне солидных старшеклассников из команды они все, в общем-то, казались обычной мелюзгой. — Савамура думает, что мы его не видим, — рассмеялся Харуичи. — Но мы ведь его и, правда, не видим? Фуруя даже не обернулся, хотя прекрасно знал, что из ближайшего проулка за ними следит пара любопытных эйдзюновских глаз. Прогулка получалась интересной. — В этом вы с Савамурой похожи. — В чем? — не понял Фуруя. — В том, что многого не видите, — серьезно ответил Харуичи. Потом помедлил, и добавил: — Забудь. Глупости говорю. Но Фуруя все-таки подумал, что все сказанное — не глупость. Только не мог объяснить, что же его беспокоило в этих словах. И выбирая потом в магазине атлас о животных, он иногда исподлобья поглядывал на Харуичи, словно волнуясь, что тот обиделся. Это вроде бы было и не важно, но Фуруя почему-то не хотел, чтобы Харуичи обижался. — Со мной, наверное, ужасно скучно, — сказал тот по дороге домой. — Зато Савамуре весело. — Нам, наверное, стоило взять его с собой, — улыбнулся Харуичи, но улыбка получилась грустная. — Может быть, он бы еще кого-нибудь пригласил. Может быть, даже кого-то из семпаев. Фуруя помедлил с ответом, а затем, странным даже для себя серьезным тоном, сказал: — Летом. Помнишь, ты летом спрашивал, не пригласить ли к нам Савамуру? — Иногда хочется посидеть в тишине. Так? — С тех пор ничего не изменилось. — Спасибо, — ответил Харуичи и быстро сунул что-то Фуруе в руку. Воздух пах осенью и влажным асфальтом. Фуруя разжал ладонь. Смешной брелок с белым медведем был слишком девчачьим. Но глядя на него, очень хотелось улыбаться.Зима
В декабре Фуруя разбил чашку. — Новую купишь. С медведями, — глубокомысленно заявил Савамура, глядя на осколки. Фуруя зевнул, делая вид, что не расслышал сказанного. За последнее время шутки от Савамуры на тему медведей были какими-то очень навязчивыми. Ну, подумаешь новое полотенце с мишками. И футболка. И еще блокнот. Хотя блокнотов, купленных на распродаже за полцены, на самом деле, было два: второй забрал Харуичи. — И все-таки, почему медведи? Почему? — допытывался Савамура, вытирая лицо после тренировки. — Они ведь большие. И совсем не милые. Если только это не панды. — Потому что они молчаливые. В отличие от некоторых, — объяснил Харуичи. И посмотрел на стоявшего рядом Фурую. Лицо у Савамуры вытянулось, словно он не мог понять — это его Харуичи так оскорбил, назвав болтуном, или сделал комплимент Фуруе, подчеркнув его немногословность. У Харуичи Коминато почему-то отлично получалось говорить двусмысленными и непонятными фразами. — Ты, правда, думаешь, что медведи симпатичные? — спросил потом Фуруя. — Думаю, — ответил Харуичи, выглядывая из-за учебника биологии. — Яблоко будешь? — Буду. Фуруя посмотрел в окно на лохматые хлопья снега, которые оседали на влажных ветвях деревьев и моментально таяли, и перевел взгляд на Харуичи. И впервые поймал себя на мысли о том, что сейчас не хочет думать о бейсболе, подачах, тренировках и разборах прошлых матчей. Даже о предстоящих контрольных думать не хотелось. Достаточно было сидеть, жевать яблоко и смотреть, как Харуичи дописывает домашнее задание: иногда дергая светлую прядь, откидывая волосы со лба и бормоча себе что-то под нос. Фуруя был уверен, что если заговорит с ним о медведях, то тот ответит. И это, пожалуй, хорошо — поговорить о чем-то, что не имело отношения к бейсболу. Было в этом что-то… приятное. Новый год Фуруя провел дома. На Хоккайдо выпал снег, настоящий, пушистый, не имеющий ничего общего с токийской грязной слякотью. Но Фуруя хотел в Токио, уже представляя, как будет показывать Харуичи новую книгу, а Савамуре — чашку. Обычную чашку с белым медведем. «Ха-ха, уехал домой и подхватил простуду! Неудачник!», писал Савамура, добавляя как можно больше хохочущих смайликов. Но затем добродушно дописывал: «Нечего валяться в кровати! Мы все тебя ждем!». На самом деле его ждал бейсбол. Фурую не беспокоило, что о нем будет кто-то беспокоиться, равно как и то, что беспокоиться о нем, на самом деле, по-настоящему не будет никто … «Выздоравливай! Белые медведи не болеют простудой. Харуччи». Фуруя сжимал в руке смешной плюшевый брелок, и ткань приятно щекотала ладонь. «Выздоравливаю. Фуруя». Настоящая зима в Токио так и не наступила. Мокрые деревья за окном выглядели противно, поэтому, сидя в столовой и жуя рис, Фуруя смотрел то на свою новую чашку, то на Савамуру, то на остальных членов клуба. — У Миюки-семпая целая куча новогодних историй, — тихо сказал Харуичи, проследив взгляд Фуруи. Савамура согласно закивал и снова стал прислушиваться к тому, что так весело рассказывал Миюки. В столовой из-за шума стало неуютно. Или у Фуруи просто было странное настроение. — Будет нужна помощь с учебой — говори, — зачем-то сказал он. — Я и сам из-за пропусков отстал. Харуичи уронил остатки онигири в тарелку и, не смотря в глаза Фуруе, кивнул. Черт его знает, была ли на самом деле нужна эта помощь с биологией, но снова сидеть вместе над книгами в пустом классе было комфортно. И еще, как правило, после «планового» заглядывания Савамуры, когда тот уже громко топал в коридоре, Харуичи задавал какой-нибудь глупый вопрос и придвигался поближе, слушая объяснение. Фуруя думал, что любого другого человека он давно бы уже прогнал, или хотя бы постарался отстраниться подальше. Наверное, все дело было в том, что Харуичи Коминато очень компактно умещался в личном пространстве Фуруи. У медведей большая территория, и они очень ревностно ее охраняют. — Наверное, — сказал он вслух. — Что, наверное? — Да ничего. — Скоро весна. Начнется новый сезон, — сказал Харуичи. В последнее время он часто говорил совсем тихо, и Фурую это беспокоило. Впервые ему не хотелось проснуться после зимней спячки и увидеть вокруг пустоту. — А еще путь на Кошиен, — произнес Фуруя. И добавил: — Только домашнее задание ведь никуда не денется. — А? — У меня яблоки есть. Будешь? — Буду. И когда Фуруя правой рукой доставал из сумки яблоки, он почувствовал, что ладонь Харуичи легла поверх его левой. Одергивать ее совершенно не хотелось.Весна
— Ты не забыл, — улыбка у Харуичи была искренней и какой-то весенней. — Как тут забудешь. Савамура уже приготовился бежать после занятий в магазин за тортом. — Понятно. Фуруя зачем-то осмотрелся по сторонам, но в коридоре еще было мало учащихся, — и протянул подарок. Он вроде бы не делал ничего нехорошего, хотя дарить маленькие подарки друзьям на день рождение просто не привык, и чувствовал, что щеки пылают. На бледной коже это всегда очень заметно. В пакете была книга, которую Харуичи давно хотел, и… — Медведь?.. — Я случайно увидел такой же точно брелок, — ответил Фуруя. Теперь горели не только щеки, но и шея. — Спасибо. Харуичи словно хотел сказать что-то еще, и Фуруя вдруг подумал, что со стороны, с плюшевым белым медведем, они выглядят нелепо. В обыкновенном дурацком брелке ведь нет ничего необычного? Ну, посмеялся потом Савамура, да и все. — Эй, что это значит?! — звонко крикнул Миюки на тренировке и помахал мячиком. Фуруя посмотрел на остальных членов команды. Те недоуменно — на него — подача получилось как никогда сильной, но совершенно бесконтрольной. Харуичи смешно наклонил голову и только сильнее натянул кепку на глаза. — Ничего. Я подам еще раз. Белые медведи не виноваты в неудачной тренировке. Просто не стоит думать о зоопарке в неположенном месте. А то некоторые мартышки не спят. — Скоро совсем не до уроков будет, — сказал Фуруя несколько дней спустя, сидя в классе после занятий. Был настоящий весенний ливень и последняя неделя перед каникулами. — Да, не будет, — согласился Харуичи, перелистывая учебник. — Хотя играть намного интереснее, чем сидеть за книжками. Правда? — Конечно. — Я тоже так думаю. Фуруе показалось, что Харуичи вот-вот расплачется. Может быть, сейчас надо было что-то сказать, подбодрить, или как еще поступали люди в таких ситуациях? Но Харуичи наклонил голову, длинная челка закрыла лицо по самый нос, и неожиданно ткнулся лбом в грудь Фуруи. — Я знаю, что играю хуже, чем мой брат. И никогда не смогу ловить твою подачу как Миюки-семпай. Мне и до Савамуры еще очень далеко. Но мне, правда, очень, очень нравятся… медведи. — Хм, — ответил Фуруя. И помедлив, опустил руку на светлую макушку Харуичи. Фуруе никогда не было дела до других людей. Они не очень-то любили его, равно как и он — их. Но команда Сейдо приняла его. Даже если смотритель Миюки никогда не выберет белого медведя — это ведь не значит, что медведь никому не нужен? Медведь прекрасно сумеет постоять за себя и еще посоревнуется с мартышкой в силе. Пусть только маленький светловолосый парнишка продолжит оставаться рядом. — Знаешь, медведям ты тоже… очень нравишься. Харуичи как-то странно кивнул и обхватил Фурую за талию. Стало тепло и щекотно. — Бейсбол — это бейсбол. А медведи — это медведи, — сказал Фуруя, но фраза получилась не серьезной, а нелепой и смешной. В ней не было глубокого смысла, но Харуичи понял ее как-то по-своему. Неожиданно резко выпрямился, потянулся и прижался губами к губам Фуруи. Кажется, целоваться по-настоящему не умел ни один, ни второй. Но в комнате стало тихо, только слышно было, как стучат в окно тяжелые капли дождя. Когда Харуичи отстранился, лицо у него пылало, но на губах застыла странная довольная улыбка. Фуруя осторожно прикоснулся к его лбу, чувствуя исходящий жар, и откинул челку. Глаза у Харуичи блестели. — Ни слова Савамуре, — шепнул тот. — Иначе о медведях узнает вся команда, включая брата. И совершенно беззастенчиво уселся на колени к Фуруе. Тот попытался удивиться, но удивиться, по-настоящему, не получилось. В конце концов, он сам все разрешил, а идти на попятную было как-то не в его характере. Медведи — они такие, либо подпускают, либо нет. Фуруя тихонько хмыкнул и неуклюже обнял Харуичи, запуская пальцы в его мягкие волосы. — У меня еще яблоки остались, — сказал тот, кладя голову на плечо. — Будешь? — Буду. Ветер гнал серые дождливые тучи, и сквозь них прорывалось теплое весеннее солнце. Фуруя чувствовал, как в его руке легонько подрагивает ладонь Харуичи. Кажется, следующий год обещал быть очень интересным.