Пора присесть...

      Сколько они уже в дороге? Несколько дней или неделю? Может, месяц? А может, год? А может, они всю жизнь находились здесь, на этой трассе, обрызганной кровью молодых парней? Никто из них об этом и не думал. Каждый импульс тела происходил на автомате. Движение языка, губ, глазных яблок, истерзанных ног — всё это происходило неосознанно, словно это делали не они.       Только организм хотел жить, поддавшись влиянию инстинкта самосохранения. Сознание, напротив, уже молило о пощаде, желая наконец-то отдохнуть и погрузиться в дрёму. И оно периодически погружалось в сумрак, оставляя изнуренных парней, которые давно перестали полагаться на какой-либо разум. Они прекрасно понимали, что здесь, на дороге, на бесконечной трассе смерти разум не имел власти.       Трое парней медленно плелись по дороге, не оглядываясь и не останавливаясь. Ведь именно от движения зависела их жизнь. Не врал тот, кто сказал, что жизнь — это движение. Во всяком случае, их ситуация полностью соответствовала данному выражению. Правда, в их ситуации они должны не только двигаться, но и следовать установленным правилам игры.       Решил устроить секундный отдых — первое предупреждение.       Повторная оплошность — второе предупреждение.       Ощущение истощения жизненных ресурсов — третье предупреждение.       А после изнеможения — смерть.       Мысли о скорой кончине заменили собой философские размышления и всякие естественные потребности, наподобие сна и голода. Они лишь медленно плелись по бесконечной дороге бесконечной агонии и с помощью бессмысленных разговоров пытались окончательно не сойти с ума. Потеря рассудка всегда значила потерю контроля. А потеря контроля означала смерть.       61-й номер, который раньше являлся Питером Макврайсом, чувствовал адскую усталость. Он хотел отдохнуть, лечь и больше не подниматься. Он чувствовал ужасное опустошение, словно все запасы жизненных сил расселись, слились с каплями мелкого дождя. Даже самые примитивные движения давались с трудом. Хотя, он считал, что терять ему нечего, ведь он с самого начала не хотел главного приза от Главного. Никогда, в принципе, не хотел. А зачем он, в таком случае, выдвинул свою кандидатуру на участие в этом шоу для слабоумных? Ради смерти, собственно.       Значит, если ему в самом деле нечего терять, то он может исполнить свою главную с недавнего момента мечту — лечь на землю и навсегда закрыть глаза? Он так хотел, чтобы всё это, наконец, закончилось, как он и хотел в самом начале Прогулки. Смерть могла бы стать облегчением, спасением от бесполезного существования и мучений от несложившейся жизни. Может, смерть и была его единственным выходом из безысходности?       Да, так и есть.       Но его цель всё-таки немного изменилась. Совсем чуть-чуть поменяла свою концепцию.       Он только недавно смог понять, что смерть стала бы великим облегчением не только для него, но и для 47-го, Рея Гаррати. Он уже всё продумал. Он уже понял, что 88-й номер, Стеббинс, менее вынослив и разумен, чем Гаррати. Он знал, что 88-й упадёт спустя один километр. Он знал, что Рей победит этого «внебрачного сына» Главного и, что наиболее важно — победит самого Макврайса.       Питер знал, что сил у него самого может хватит ещё на пару километров, что немного превышало силы обоих «соперников». Во всяком случае, у него хватит сил, чтобы пережить Стеббинса и Гаррати. Значит, сейчас пришёл момент, когда стоит остановиться. Его уже ничего не волновало, кроме жизни этого слегка наивного и добродушного подростка, у которого даже молоко на губах не обсохло, хотя уже летит в объятия смерти.       Питер с улыбкой и смехом слушал «сказку» парня, замечая в ней детали его прошлой жизни. Он смотрел на заметно постаревшее лицо, видел бесконечную усталость в блеклых глазах, слышал в тихом голосе нотки неосознанной истерии, замечал тень безумия в изгибе тонких губ. Он даже смог заметить среди тёмных локонов несколько седых прядей. Весь его вид кричал о том, что он устал. И хотя это было совершено естественно, Макврайс хотел исправить это.       Питер снова взглянул на постаревшее молодое лицо. Он видел в грубых чертах уверенность, замечал силу воли в костях, обтянутых кожей. Он смотрел и раз за разом всё сильнее убеждался в своих предположениях, которые вскоре стали фактом. Гаррати сможет победить. Он сможет пережить и Стеббинса, и Макврайса.       Это шоу закончится в пользу его любимого «мушкетера», великого добродетеля и искреннего романтика. Он сможет дойти до самого конца и в этом не было даже малейшего сомнения.       И вот, 61-й закрывает глаза, улыбается каким-то странным мыслям и снова уплывает в глубокую дрёму, так и не дослушав «сказку» Гаррати. Он видел сон. Безумно прекрасный сон о будущем Рея. Он видел его девушку, так странно похожую на свою бывшую возлюбленную; он видел, как по лицу его матери, так похожей на свою матушку, текут солёные струйки счастливых слёз. А после он размышлял о том, что будет с парнем дальше. Он знал, что, может, год спустя Гаррати восстановится, станет таким же позитивным, добродушным и красивым, как прежде. Женится на драгоценной Джен, купит особняк за диким городом, заведут собаку и двух мелких спиногрызов. А потом, как у нормальных среднестатестических людей, начнётся мир. Начнутся новые годы, дни рождения, какие-то благодарения, дни святого Валентина… Потом он станет дедушкой, состарится. Умрёт в дружном семейном кругу…       Питер считал такую смерть действительно красивой, действительно достойной хорошего человека… И он бы очень хотел, чтобы 47-й умер именно так. Он бы очень хотел, чтобы его наивные мозги остались внутри черепа, чтобы они никогда не оставляли кровавых следов на этом грязном асфальте.       Путанное сознание тут же впихнуло в мысли образ пожилого Гаррати. Улыбка снова посетила лицо Макврайса. Он подумал, что было бы здорово посмотреть на постаревшего «мушкетера»… Но как говорится в глупых и пафосных фильмах, выживет лишь сильнейший. Поэтому Питер априори не сможет увидеться с ним спустя пятьдесят или шестьдесят лет. Если только на кладбище… Хотя, у него в запасе есть несколько мгновений, чтобы смотреть на сонного и уставшего Гаррати.       Питер открыл глаза, тут же забывая о своём намерении бросить игру. Мысли окончательно потеряли какую-либо структуру, сознание расплылось по стенкам черепа, как мозги уже давно умерших участников по поверхности долгой дороги. Взгляд почти не фокусировался. Он видел только размытые очертания непонятных домов и кривых деревьев, которые чёрными мошками плясали перед глазами. И только один тощий силуэт 88-го стремился к солнцу сквозь моросящий дождь.       Сон продолжал сладкой пеленой сжимать его ресницы, но в душе внезапно вспыхнул яркий огонёк тревоги.       Голова, вопреки всему, быстро крутилась в разные стороны, из-за чего 61-й немного походил на сову. Он не обнаружил своего друга ни на левой стороне дороги, ни на правой. Паника успела вселиться в разум Макврайса, но как бы то ни было, его молитвы были услышаны. Рей чуть-чуть отстал от них, передвигался хоть и медленно, но все равно старался поддерживать необходимую скорость ходьбы. Он почти лбом прижимался к спине 61-го, находясь в тёмном забытие.       И Питер на секунду успокоился. Он на мгновение решил, что всё хорошо. Они всё ещё живы. Они всё ещё дышат и чувствуют холодные прикосновения дождя. Они до сих пор существуют и это уже было чудом. Даже их ноги, будучи грязными, израненными, набухшими и бордовыми, до сих пор слушали хозяинов и передвигались. С невыносимым трудом, но их тела перемещались в узком пространстве широкой дороги. Значит, всё хорошо? Значит, он сможет реализовать свои мысли ради Гаррати?       Но это мгновение лживой надежды было всего лишь мгновением. Он даже не услышал, как Гаррати рухнул на землю, разбивая об каменистую поверхность свой нос, из которого тут же тонкой струйкой потекла кровь.       Питер сделал шаг, два, три. И сон сгустился, заменил собой реальность. Он не осознавал свои действия и вряд ли смог запомнить этот момент. Словно этот рывок, вполне ожидаемый порыв тела в сторону лежащего Рея был галлюцинацией. Словно эти действия он совершал в том самом сне, в котором Гаррати смог победить долгую дорогу. — Гаррати! Эй, Гаррати! — Макврайс наклонился к парню, встряхнул его, попытался поднять обессиленное тело, но тот не сдвинулся с места даже на миллиметр. — Чёрт, Рей!       Юноша приоткрыл веки, взглянул на друга безумно уставшим сонным взглядом и улыбнулся: — Нет, Пит, пора присесть…       Макврайс захлебнулся в собственном ужасе. — Нет! Рей! Только не так! — он хотел предпринять ещё одну попытку, поднять его, продолжить их общую муку, но солдаты тут же оттащили Макврайса от Гаррати. Один из них без промедлений направил дуло автомата на лоб 47-го. — Нет! Меня! Убейте меня! — он с надеждой посмотрел в глаза одного из солдат. Но вместо пули, он получил третье предупреждение.       Гаррати, коснувшись пальцами тонкой струйки крови, текущей из носа, поднял голову на кричащего Питера, рассеянно наблюдая за его паникой. Он снова улыбнулся ему, с шумом опустил голову, ударившись затылком об асфальт и с той же умиротворенной лыбой взглянул на автомат солдата.       И через мгновение его уже не было в живых.       Пустота стала основой организма 61-го. Теперь он частично прозрел, смог восстановить фокус, но всё, что его окружало, в одно мгновение потеряло смысл. Гаррати мёртв. Питер жив. Он не успел совершить задуманное. Гаррати сделал это быстрее самого Макврайса. — Знаешь, если души действительно существуют, то его душа ещё здесь, — от улыбки на лице 88-го стало тошно. — Ты можешь догнать его.       Питер никак не отреагировал на слова Стеббинса. Он знал, что теория существования человеческих душ — это всего лишь гипотеза, устаревший миф. Но если Стеббинс прав, то, вероятно, он ещё может догнать Гаррати? Догнать и сказать ему, что его родные ждут? А вдруг он сможет там быть рядом с ним? Неужели это возможно? Но после бега он, скорее всего, устанет и не сможет продолжить Прогулку. Тогда он точно проиграет, а после — умрёт. Ему нельзя умирать. Он должен…       Должен?       Что именно? Он должен идти? Но он делает это всю свою сознательную жизнь. Ведь это так естественно — идти вперёд, чтобы в конце концов добиться чего-то внеземного. Это абсолютно нормально. Но почему тогда Гаррати не смог этого сделать? Это же не сложно…?       Как он и рассчитывал, Стеббинс умер спустя один километр. Вероятно, из-за обезвоживания или несовместимого с жизнью истощения. Он просто упал. Он просто больше не смог дышать, не смог продолжать движение. Остался только он — 61-й, который зачем-то всё ещё пытался идти.       Толпа в эйфории орала Питеру бессвязные поздравления. — МАКВРАЙС! МАКВРАЙС! МАКВРАЙС! — люди орали откуда-то сверху. Как будто сами ангелы восхищались юношей, словно тот совершил великий подвиг: пережил сотню молодых парней и выжил. Питеру даже на секунду показалось, что на него падали капельки чужой слюны. Хотя он знал, что это был всего лишь дождь.       Главный уже ждал его на обочине дороги; он уже направлялся к нему, чтобы исполнить его мечту, чтобы открыть для него дверь в новую жизнь.       Но Питер не видел этой двери. Он видел только слабый, тёмный, но знакомый силуэт вдали. Очертания молодого тела огибали лучи заката. На фоне кровавого неба и моросящего дождя этот тёмный силуэт казался невероятно красивым, безумно добрым, готовым помочь ему найти отсюда выход.       Он завороженно наблюдал за плавными движениями густой тени, хотел подойти к ней чуть ближе, хотел принять её предложение плюнуть на дождь и убежать с ней за алый горизонт.       На плечо легла чья-то массивная ладонь, но 61-й с раздражением стряхнул её, тут же ускоряя шаг. Он больше не чувствовал усталости. Он больше не хотел спать. Он хотел прижаться к этому силуэту, коснуться губами гладкой и влажной от пота щеки. Он знал, кем являлась эта тень. Он знал, чей дух маячит вдалеке.       И он смог найти в себе силы, чтобы побежать. Он нашёл в себе силы, чтобы попытаться догнать Его. И ничто не было настолько важным, как этот тёмный силуэт, что вместе с ним пытался дойти до алого рассвета.