Особняк в Санкт-Петербурге 7:00 — 22 мая- #### год подвал
Молодой бледный парень сидел на полу, в углу холодной комнаты, прижимая к себе колени и периодически вздрагивая от каждого звука. Тело ребёнка было без единого живого места и прикрыто лишь испачканной в крови, белой простынёй. Взгляд загнанного зверя и лёгкий оскал совсем не по положению его. Милые детские клыки - это именно то, что украшало его худое лицо, с синяками от постоянных побоев и порезами ровными, издевательскими. Казалось, что подобное с ребёнком мог сделать только больной и неуравновешенный человек, которому в жизни только срока и не хватает, но когда огласится имя мучителя то покажется шуткой всё то, что я говорил до этого. Стальная дверь в серую комнату предательски скрипнула и тело подростка безудержно задрожало, как водяная гладь от всплесков хвостом рыб. — Надеюсь, ты меня рад видеть? — Голос хриплый от вечного курения и командный, как и полагается великому уроженцу СССР. Мужчина, статного возраста закрыл за собой дверь, без сомнения шагая к сжавшемуся комочку, каждый раз пугая звуком соприкосновения боцманских ботинок с бетонным полом. Преодолев большое расстояние буквально за считанные секунды, он схватил парня шестнадцати лет за тёмные волосы, поднимая за них на ноги и заставляя смотреть своими пепельными глазами в ледяные-голубые. — Я не слышу ответа. — Каждый слог будто пропитан хорошей дозой нацистского яда, которым когда-то Фашисты пытались травить Русский народ. — Я так полагаю, ты и сегодня будешь молчать? — Рука в перчатке сжала волосы сильнее, а их владелец скривил лицо в гримасе боли и мольбы о прекращении. — Даю тебе ещё один шанс, немецкое отродье. Как тебя зовут и кто тебя сюда подослал? — Казалось, что ещё хоть секунда промедления и эта самая рука разорвёт мягкую плоть и раскрошит кости, как зубной порошок, заставив мучиться в агонии. — Ich werde dem Russischen Schwein nichts sagen! (*) — Это были слишком вызывающие речи для ребёнка, который находился в положение, когда стоило просто делать то, что приказывают и по возможности молчать. В общем-то подобное поведение не осталось без внимания и уже через пару мгновений парень лежал на полу, захлёбываясь своим же хрипом и воздухом со рвотой, нещадно выбитыми из лёгких и пустого желудка. — Щенок! Либо ты отвечаешь, либо я с тебя кожу сниму живьём! — Это была реальная угроза, выполнение которой могло не задержать себя и на пятнадцать минут. Подошва тяжёлого ботинка оказалась на шее молодого нациста и прижала его к полу крепко, не давая даже вдохнуть нормально, заставляя мучиться в приступах асфиксии. Мужчина склонился над этим агнцем, достав из заднего кармана весьма потрёпанный и повидавший много предательской крови, перочинный нож. Один лёгкий нажим и уже по скуле, без единого живого места, течёт алая кровь, отрезвляя сознание не хуже удара током. — NEIN NEIN NEIN! GENUG! BITTE GENUG! Ich werde reden! (**) — жалобный хриплый вой. Безысходность в этом читалась открыто, как и страх смерти читался через ручьи слёз, стекавших по израненным щекам. Советский Солдат убрал ногу с горла своего врага смотря с презрением, но проскальзывающей тенью самодовольства и, кажется, надежды? . — Имя и кто тебя сюда подослал?!— Терпение видно было на пределе, как и снисходительность, которую проявляли к "ребёнку ". Ещё несколько выходок и пытки станут за гранью понимания даже «ненормального» человека. — Alex… ich bin nur ein Betrüger… lass mich gehen… bitte… (***) — лицо его было измученно, но до сих пор, за эти две недели каждодневных пыток, не потерявшее эмоций, он был сильным и это оказалось его погибелью в таком жестоком и не справедливом мире, построенном на доминировании и унижении. — Ещё чего попросишь? Ещё раз спрашиваю кто тебя подослал? ОТВЕЧАЙ!— мужчина сел на корточки перед обессиленным подростком и взял его за обе щеки, сжимая до боли, до живой тёплой крови, проступившей на только чуть заживших ранах, что скатывалась каплями по шершавым пальцам мотёрого солдата. — Kapitän Matilda De Quol! Sie sind im Norden! (****) — парня брезгливо приложили об пол и встали, отходя к двери, говоря что-то человеку за ней и после возвращаясь так же угрожающе и без капли банального контроля перед испуганным ребёнком. — Молодец, умеешь же говорить, — мужчина оскалился, показывая острые, будто звериные, клыки. — Bitte… Bitte lass los… Lass mich gehen… (*****) — мольбы, просто несчастные мольбы о свободе, которые никогда не принесут счастья или спасения. Никому. — Многого хочешь. Тебя отправят на твою родину и там разберутся как с предателем, — в этих словах не было ни капли лжи, а просто холодная отчётность, обыкновенное напутствие перед казнью, наверное даже не менее мучительной, чем эти пытки. -Nein nein Nein!!! BITTE!!! Ich brauche nicht!!! Ich werde alles tun, was Sie wollen!!! BITTE!!! GOTT BITTE ICH DICH! Ich will leben!!! (******) — парень вцепился в ткань военных брюк статного мужчины и умолял из последних сил, несмотря на то, что казалось ещё движение и он падёт в обморок от боли во всём теле, от всех тех мучений и пыток. Он не был готов пережить это снова. — Всё говоришь?.. Печально, что ты заикнулся о таком, немецкий щенок, — прежде чем парень смог осознать то, что ему только что сказали, его вырубили одним неслабым ударом по голове, а точнее в висок.Особняк в Санкт-Петербурге 22:37 — 24 мая #### Комната в левом крыле
Парень лежал без движения на такой непривычно мягкой и тёплой поверхности. Казалось он уже умер и это рай решил его порадовать по пробуждении, но лишь одно движение и его тело напомнило о всех тех днях мучений, которые, кажется, ещё не миновали. Парень с настоящим испугом осматривал комнату, стараясь не найти намёка на то, что его уже депортировали и через какие-то часы он подвергнется новым изощрённым мучениям. Не найдя ничего подозрительного, он хотел слезть с кровати, но этого не позволила адская боль в каждом участке телесной оболочки, даже самом укромном, а еще наручник, что приковывал подростка к изголовью мягкого плена за одну руку. Осматривая это, он насторожился и затих. — Уже очнулся? Быстро ты. Думал ещё как минимум дней шесть проваляешься, — отвратный и режущий нежный слух, смех. Мужчина подошёл к кровати и сел на её край, наблюдая за тем как "Алекс" смещается на то расстояние от мучителя, на которое ему позволяли оковы. — Не смотри так на меня… Ты просил «спасения», а не я. Потому… — к носу немецкого мальчика поднесли подозрительный флакончик с прозрачной жидкостью. — пей… Не выпьешь - насильно заставлю. Дрожащая рука в куче порезов взяла бутылёк и на секунду поднесла к носу, а после боязливо ко рту. Он никак не мог настроиться на то, чтобы залить в себя что-то, что вполне могло оказаться ядом, хотя если бы его хотели убить, то сделали бы это как только получили информацию. Его выдернули из терзаний ума тем, что забрали жидкость и схватили за челюсть, сжимая и заставляя открыть рот. Так, уже через короткий промежуток времени, парень кашлял от жгучего болезненного чувства в глотке и желудке, который, как ни странно, был пуст. Не смотря на такую картину, где ребёнок мучается от боли, мужчина просто взял принесённый недавно поднос с едой, а затем первую попавшуюся булку ткнул тому в губы. — Ешь… Сдохнешь - будет не очень весело, — парень как мог сдерживал расходящийся кашель и ел мелкими кусочками хлеб, который, к слову, будто раздирал глотку, но являлся свежим. Не съев и половины, Алекс начал мучиться от рвотного позыва и головокружения, желудок не мог работать и средство должно было помочь ему восстановиться, хотя были и побочные эффекты. — Вырубишься - захлебнёшься рвотой, так что терпи, — опять это сухое напутствие, так и подкалывающее держаться за жизнь на зло хотя бы этому ебаному Коммунисту. Когда тело отпустил этот мучительный во всех смыслах, недуг парня начало клонить в сон. — В том флаконе была доза местного препарата и снотворное, так что будь добр, отключись и не просыпайся хотя бы дня четыре. Последнего пленный не услышал, уже просто упав на мягкой перине и унесённый Морфеем.Особняк в Санкт-Петербурге 18:04 — 28 мая #### Комната в правом крыле
Снова тёплая кровать, а не холодный пол, пахнущий хлором и кровью. Парень даже начал думать, что жизнь его всё же пожалела, хотя надеяться на подобное приходилось всё меньше. Осмотревшись, молодой нацист посмотрел и на зеркало, которое, как кстати, оказалось напротив кровати. Увиденное его очень удивило. Нет, ни то, что всё в ссадинах и ушибах, ни то, что живые места по пальцам пересчитать, а то, что это всё аккуратно перебинтовано и обработано, то, что кто-то на самом деле решил помочь измученному телу. Парень начал думать на какую-нибудь служанку, которая просто сострадала ребёнку. Но отбросил эти мысли, не желая питать какие-то мечты на такое счастье. Заметив, что больше не прикован к кровати, юноша обрадовался — но надо сказать счастье отлегло довольно быстро. Наручники всё еще были и, к тому же, на обоих запястьях, однако слезть с кровати это ему не мешало, что хоть немного, но радовало. Спустив босые ноги на пол, подросток хотел встать, но попытка увенчалась лишь тем, что он не удержался на ногах. Казалось бы, он должен был больно удариться об пол, ослабленным и ещё не пришедшим полностью в себя, телом, но этого не случилось. — И куда ты собрался? — снова этот пробирающий, до каждой клетки в теле, холодный голос. Мужчина держал парня за локоть и после бесцеремонно толкнул его обратно на кровать. — Опять молчишь? Ты язык проглотил или что? — это был на самом деле разговор в стену, потому что Алекс просто из принципа не разговаривал. Солдат поставил перед ним поднос с едой и флаконом, в котором лежала одна таблетка. — Ты это сейчас примешь и поешь. Будешь упрямиться - сам знаешь, что я заставлю силой. Парень молча слушал. Коротко кивнув, взял таблетку и отправил в рот. Он уже понял, что даже секундное промедление влечёт за собой плохой исход. — Умница, а теперь информация. Слушай внимательно. Ты пару дней проведёшь под присмотром моих людей, а после я разберусь с тем, что с тобой делать и "чего я хочу ", — После этих слов, он покинул помещение, хлопнув тяжёлой дубовой дверью и, кажется, закрыв её на ключ. Нацист же сидел и думал о происходившем в его жизни, попутно проклиная своё желание жить и остальные признаки страха. Есть ему не особо-то и хотелось, хотя желудок говорил обратное. Через силу парень съел одну треть предложенной еды и снова провалился в глубокий сон.***
В таком духе прошло около пяти дней. Алекс стал приходить в нормальное состояние, а раны на теле затягиваться. Солдат не посещал его всё это время, а еду приносили слуги и горничные. Одиночество мало тревожило его, даже скорее дарило спокойствие. Однако такое затишье пугало его. На шестой день Мужчина снова вспомнил путь к двери в комнату пленного.
***
Ребёнок сидел на кровати и просто смотрел в стену, будто фарфоровую куклу посадили, но желтоватые остатки от синяков и шрамы от ножа хорошо показывали живую натуру и её утомленность. — Я думал ты хотя бы предпримешь попытки сбежать…— голос звучал не так угрожающе, как обычно, но знакомо холодно. — Так и продолжишь держать обет молчания? Отточенный до идеала, ровный шаг и уже перед парнем стоял Солдат в форме, которая за время их первой встречи, не изменила ничего, кроме звёзд на эполетах и пары орденов. Мужчина сел на край кровати и положил руку на бледную щёку Алекса - он был с куда более аристократичной внешностью, чем обычно привык видеть Русский. Парень не был тем нацистом, которых последний привык убивать, он был другой, был беззащитным ребёнком. Заложник мелко задрожал, не отводя прожигающего взгляда от лица своего мучителя. — Тише, я не собираюсь тебя убивать, — это звучало для беспомощного щенка куда страшнее, чем приговор о смерти, ведь пытки его тоже не убили, но они оставили глубокие шрамы, которые просто невообразимо болели. Мужчина же по-хозяйски мягко проводил от щеки в заплатках до шеи в следах удушья, будто старался понять,«кто сделал подобное?», но ответ был очевиден. Настолько очевиден, что даже самый невообразимый идиот поймёт. Парень дрожащими руками оттолкнул ладонь Русского, чуть отворачиваясь и по-детски поджимая губы. Взрослому не понравилось, что его буквально послали этим жестом, потому он заговорил. — Посмотри на меня, — приказ, но в мягком тоне. Это так несвойственно подобному извергу как он — люди всё же умеют удивлять. Невольник проигнорировал просьбу-приказ и просто смотрел в одну точку на стене, а может и за ней, его взгляд полностью выражал страх, но подчиняться кому-то не входило в его планы. — Я сказал, посмотри на меня . — болезненный и подчиняющий — этот голос так пугал. Подождав десять секунд, Солдат схватил парня грубо за отросшие длинноватые волосы, и развернул его голову к себе, крепко фиксируя в таком положении. — Ты по-человечески не понимаешь, нацист несчастный?! Немца этим снова унижали, снова заставляли силой. Как же его тошнило от подобного! За что ему вообще досталась подобная судьба? Где он свернул не туда, и где совершил ошибку? Кажется, что подобных лаж не было, он даже не по своей воле в нацисты записался. Просто поймали первого попавшегося пацана, который решил выучить русский. Сейчас он думал, что лучше бы никогда не видел ту книгу на незнакомом языке и никогда не пытался понять этих прекрасных Русских, которые пишут о своей Родине с высоко поднятой к солнцу головой. Сейчас ему хотелось, чтобы он так и жил скучной жизнью на краю немецкой деревни и просто мечтал о прекрасном будущем. Но так нельзя, он уже пал в пучину боли и отчаяния, его жизнь никогда не станет прежней и, кажется, вообще больше в лучшую сторону не изменится. По щекам парня снова потекли слёзы от осознания своей беспомощности и несостоятельности. Он чувствовал всё, кроме гнева, но всё равно решил сказать: "Ging zur Hölle. Ich werde mich niemals einem dummen Russen unterwerfen! (*2)". Алекс будто сам себя решил загнать в могилу, будто не умел остановиться и подчиняться. Его выходка привела к тому, что его сильно толкнули за голову на кровать лицом вниз и прижали таким образом, что дышать в состоянии, в котором он находился, было невозможно. Парень начал брыкаться и упираться руками в мягкую поверхность, его охватила паника и уже начался приступ асфиксии. Уже на той грани, когда люди падают в обморок, его подняли за волосы, силой посадили и проговорили почти в самые губы: "Держи свой язык за зубами, иначе я найду способ тебя подчинить и, поверь, он тебе не понравится". В глазах Советского человека читалась смертельная угроза, но парень всё равно не хотел подчиняться ему, и вообще, он чувствовал к этому Мужчине весьма странные ощущения. Будто что-то в груди тянулись к нему, просило подчиниться, быть благодарным, а другое наперебой твердило о страхе и ненависти. Хотя первое чувство можно понять, всё же, этот человек его от смертной казни спас да и похоже старался делать всё мирно, но это не оправдывает его как мучителя. Алекс оскалился. — Du kannst mich sogar töten! Ich kann immer noch nicht normal leben! (**2) — это была чистой воды провокация и она сработала так,как и должна была: Военный разозлился и, отпустив волосы, ударил по челюсти парня с силой, но сдержанной, хотя кулак так чётко вписался в слабые детские кости, что парень снова упал на кровати и зажмурил глаза, шипя. По тонким розовым губам потекла кровь и парень, не открывая глаз, закрыл лицо скованными руками, пряча мокрые от слёз щёки за маленькими ладонями. Коммунист взял за цепь оков, потянул на себя и открыл вид на замученное лицо того, кто, по его мнению, должен был бы быть убийцей и врагом, но видеть подобное в том, кто кроме как бросаться словами ничего не может, это как-то смешно, глупо, даже невозможно. — У тебя чувство самосохранения совсем отсутствует? — этим вопросом он будто смеялся над парнем, но на самом деле, кажется, немного волновался за то, как этот ребёнок сможет выжить в подобном мире, ведь его же замучают до тех пор, пока он не станет безвольной куклой. Мужчина рукой коснулся губ парня, немного надавил, таким образом указывая, чтобы тот открыл рот. Решив больше пока не выделываться, пленный послушно приоткрыл сомкнутые губы, куда тут же попало два пальца в кожаной оболочке из перчаток. — Даже не смей кусаться, зубы все по одному выдеру, — это было предупреждение, которое, всё же, приняли к сведению и не стали рисковать. Солдат приблизился к лицу парня, давя пальцами на язык и нёбо, заставляя открыть рот шире. Когда немой приказ был выполнен, Мужчина прекратил давить пальцами и просто смотрел на полость. — Ты язык прокусил, — сухая констатация сдержанным голосом. Он вытащил пальцы, вытер их платком и перевёл свой взгляд на ребёнка. Та картина, которая ему предстала, была очень неожиданной и даже довольно неловкой. Лицо Алекса было пунцово-красное, губы ритмично дрожали, а глаза яркие, металлические, из-за слёз казались стеклянными и были широко распахнуты. — Что это с тобой? Лихорадит что ли? — мужчина снял перчатку, чтобы прикоснуться ко лбу нациста, но тот увернулся, отползая на предполагаемое безопасное расстояние. — Geh weg… Bitte geh weg… (***2) — он просил, а Коммунист почему-то не смог что-то возразить на это, потому ушёл и не появлялся в комнате парня ещё где-то дня три.Особняк в Санкт-Петербурге 20:40 — 9 июня #### Комната в правом крыле
За все те дни одиночества, колодник пытался понять, с чего реагировал на своего персонального дьявола желанием? Почему ему так захотелось подчиниться? Что вообще происходило в голове нациста в тот момент? Ни на один из этих вопросов парень ответа не нашёл. А меж тем, опять тот стук подошвы, который если и внушал страх, то теперь его перекрывал интерес и желание лицезреть того, кто издаёт такие манящие твёрдые шаги. Вот, как и ожидалось, перед ним стоят с подносом еды и говорят о том, что молчание конечно золото, но не в этой ситуации и что если он не заговорит, то ему просто рот зашьют, раз он ему не нужен. — Nein, ich brauche ihn. Ich kann sie nett zu dir machen… (*3). Мужчина опешил от услышанного и отошёл на шаг. — Тебя, что, кто-то головой хорошенько приложил? — было отчётливо видно, что Солдат не понимал, что происходило, а его розоватые скулы были так сверхъестественны, что аж жутко заводили. Он поставил поднос на тумбу, а сам отошёл ещё немного. Алекс, на свой страх и риск, встал с кровати и, пошатнувшись немного, подошёл к нему. Руки парня дрожали, от чего оковы издавали характерный металлический звук. У нациста глаза выражали только желание и странную увлечённость, а грудь судорожно вздымалась от страха, будто он желал подойти к дикому медведю, а не к человеку. -Du… hast mich viele-viele Male geschlagen. (**3). Невольник улыбнулся уже находясь к мужчине на расстояние трёх сантиметров и прислонился грудью к его торсу. Разница в росте была существенная, похоже потому парень и не стал пытаться поцеловать своего надзирателя, а лишь просто потянулся на носках, так по-детски, будто просился на ручки. — Ты с ума сходишь уже?! — Коммунист смотрел с глазами размером по пять копеек. — Но… Вам же… Нравится… — Парень впервые заговорил на русском и попал прямо в точку, потому что чувствовал своим животом возбуждение мужчины. На это ответа уже не последовало. Солдат правда был не против поведения пленного и даже больше могу сказать, что он был заинтересован в том, ещё когда совершал над ним акты насилия ради информации. Это казалось некой насмешкой над системой и моралью, но разве не замечательно когда желания тех, кто ненавидит друг друга сходятся на одном? Почему бы не отдаться этому порочному действию, позабыв обо всём? Напряжённое молчание между ними нарушил нацист, который не выдержал порыва своего больного сознания и закинув цепь наручников на шею мужчины, притянул его к себе, поцеловав горячо и больно, кусая за губы и язык. Солдат разрывался между голосом сознания и желания, которые настолько были приверженцами своих убеждений, что не давали ему осознать почти ничего. Но вот сознание сдало позиции и желание охватило русского с головой, унося в похоть и звериные инстинкты. Поцелуев стало мало, потому Советский солдат подхватил парня на руки, опрокидывая мученика на кровать и прижимая его руки за цепь оков к кровати, попутно разорвав рубашку, что скрывала желанное тело. Всё развивалось быстро и ужасно болезненно: укусы, царапины и проступающие гематомы на шее, руках, разрывы в самых нежных местах. Всё это было неправильно, но никого это совершенно не волновало и, наоборот, заставляло срываться на ещё более грубые поступки. Хотя бы то, как всё дошло до тех громких стонов и вскриков от грубых движений, от бессовестных засосов и прокусов на нежной груди. Всё то, что происходило тогда, в той комнате, напоминало лишь изощрённую пытку, которая привела ни к тому результату. Алекс постоянно находился в состоянии, когда ещё немного и обморок от болевого шока и в тоже время ещё совсем малость и оргазм от такого желанного действа. Под конец, комната была наполнена запахом похоти, звуками стонов и просто желанием убить друг друга. То, как руки их находились на шеях, то, как они давили изо всех сил, это просто больное желание сумасшедших. В тот самый момент, когда кажется, что вот она - смерть, обоих поглотила разрядка. Они пали на перину без сил, задыхаясь в приступах, но то был самый истинный секс, самый честный. Конец ~Комментарий от автора
Спасибо всем, кто прочитал, даже если вы случайно наткнулись на эту работу. Надеюсь вам понравилось и вы оставите своё мнение. Эта работа является обычной историей с открытым концом, но если меня снова посетит идея, то я напишу к ней продолжение (ну или если вы того пожелаете). В общем — Спасибо! И всем удачи ~