Слава не понял

1. Слава еще тогда понял, когда дверь распахнулась, ударив по подъездной стене отчаянно и громко, словно открылись какие-то врата Ада. Не главные, а маленькие, которыми редко пользуются. Слава еще тогда понял, когда гул голосов окончательно выдернул его из сна. Слава еще тогда понял, когда вышел в коридор в одних трусах и посмотрел на нечто в огромных шмотках не по размеру. Подумал: «Опять какого-то додика притащил», а потом поднял глаза и не подумал, а ответил сам себе на что-то: «Ааа!». Слава понял по взгляду, по профилю, по тому, как повернулась бритая голова, понял. Понял. «Мне пизда», — понял он. Но сам себе не признался. На улице еще завывала зима, хотя по календарю пора было наступить весне, а Слава зиму не особенно любил. Он наругался на Ванькиных гостей: «Бля, ну хуйле натоптали. Убирайте обувь. Я пол помыл». И этот мелкий и костлявый, носатый и губастый, улыбнулся так неприятно, что у Славы заныло что-то в животе как от несвежего сырка, и сказал: — Что за хозяюшка у тебя тут, Вань? А Слава может и хотел сказать «Эй, а ты не охуел?», сказать «Карлица, кроссы сними», да только карлица уже стащила кроссы и поставила на тряпочку, усмехнулась — усмехнулся: — Не ругайся, сосед? Коньяк будешь? Слава хоть коньяк не любил, но все равно согласился. Во-первых, надо было доказать, что этот некрасивый и глазастый не прав, во-вторых… во-вторых, Слава забыл что. Отвлекся на забитые пальцы. От коньяка было горячо и щекотно во внутренностях и тяжело в голове. Носатый и глазастый улыбался всем. Облизывал губы. Уронил на пол стакан со своим дурацким коньяком, и Славе пришлось убирать, а потом они столкнулись на выходе из ванной комнаты, и у Славы четко и ясно проигралось в голове, как они вдвоем закрылись там и целовались до дрожащих колен, будто он уже жил этот момент, будто уже знал на ощупь шершавость этих губ. Но ничего не произошло. Слава отодвинулся к стене, а носатый и глазастый закрылся в ванной. Слава посмотрел на ночь за окном, на редкие снежинки, облепившие раму, и подумал, что пить надо бросать. Хотя бы крепкое. И спать пошел — от греха подальше. Утром будет утро, а это все дурман. Проснулся почему-то совсем без похмелья, но задыхаясь от духоты. Батареи жарили, не стесняясь марта. Он вспомнил вчерашний вечер и усмехнулся: ну надо же. Вспомнил, что вчера были и девочки, и, если уж на то пошло, парни посимпатичнее, а тут… В общем открыл форточку, подышал и как будто бы полегчало. Как будто. Он варил пельмени на засраной вчерашней гулянкой кухне. Тихо напевал себе под нос нудный мотивчик. Утро было пасмурное и тихое. Субботнее. Снова шел крупно и мокро снег, конфорка горела сиреневым еле-еле. И все было такое зыбкое, нереальное. Слава был как во сне. Слушал, как булькает кипяток с пельменями. — Чего гремишь с утра? Так и не познакомились вчера. Я — Мирон. Тут курить можно? Реальность рухнула на Славу снежной лавиной. Он проснулся окончательно и кивнул. Открыл и тут форточку. В спальне же сработало. — Слава, — представился он и решил руку не подавать. Казалось, коснись он этого человека, все стало б в момент еще хуже. Но уже было поздно. Мирон, имея имя, коснулся его — по плечу и вниз. Отодвинул, протиснулся к окну, принюхался. Потом полез к плите, словно был тут хозяином. Обжегся о крышку кастрюли, заглянул внутрь. — Пельмени с утра? — А тебе никто не предлагает. — Ну ладно. Пока варились пельмени, они молчали, а после Слава выложил их на хозяйскую, со сбитым краешком, тарелку и налил чаю — две кружки. Сдался.  — Ладно уж, — сказал он, — сегодня я добрый! — Да ты вообще хороший парень, как я погляжу, — усмехнулся Мирон и закинул очень изящно ногу на ногу, балансируя на узком подоконнике, а у Славы стало горячо и щекотно во внутренностях и тяжело в голове. Как от коньяка. То ли коленки были очень острые и красивые, то ли голос слишком ласковый и хриплый для утра. — Вы все что ли у Вани ночевали в комнате? — Не, я только. Мне ехать далеко. Электричками не успел бы. Такси дорого. — А какой вчера был повод? — Да просто. Че ты нудишь с утра? Повод. Дай лучше вилку вторую. — В глаз тебе ею дать? — не удержался Слава. — Другой вариант. — невозмутимо ответил Мирон, порылся в ящике и нашел себе вилку-таки. Принялся таскать у Славы пельмени из тарелки, как ни в чем ни бывало. Слава возмутился для вида, но тарелку подвинул на середину. Назад дороги не было, и пельмени — минимальная жертва, когда тут такое. — Мерзкие. — резюмировал Мирон. — Сто лет такие не ел. Потом улыбнулся до ямочек на щеках и сказал уже другим тоном. — Спасибо. Он посмотрел в окно, где снова мело, вздохнул и сказал как-то извиняясь, словно должен был Славе что-то за эти пельмени. — Надо идти. И Слава не нашелся как его остановить. А хотелось очень. Уже в прихожей, следя за тем, как Мирон залезает в тонкую не по погоде джинсовку, Слава вдруг подался вперед. Прижал замершего с одним рукавом на плече Мирона к двери, сам толком не понимая, что собирается сделать. Глаза его в темноте блестели, как водная гладь перед закатом. И видно вода эта была мертвая, потому, что Слава коснулся своими губами его губ. Не почувствовал ответа и на всякий случай прижал сильнее. — Извини, приятель. Я не по этой части. — сказал Мирон. А улыбнулся как будто именно по этой самой части. Вывернулся, как уж. Сам открыл дверной замок. Ни у кого из гостей никогда не получалось, а он смог! Славе оставалось только посмотреть вслед. 2. Прошла всего неделя, Слава уже почти забыл свои мысли и преступления — с кем не бывает. Утренний похмельный морок. В сети он познакомился с хорошенькой, умной девушкой, они договорились встретиться в субботу. Но в пятницу снова шел снег мокрыми кляксами, и когда он зашел в квартиру у порога было натоптано и неаккуратно валялись несколько пар обуви. В комнате у Вани кто-то весело переругивался. «Нет, ну пожалуйста, нет!» — взвыл про себя Слава, но заглянул в дверной проем. Мирон пригвоздил его взглядом — цепко и болезненно. Захочешь — не отойдешь. — Сегодня снова без повода. — сказал Мирон, приближаясь. — Пельменями угостить? Пельменей не было. Были сигареты, и Мирон присел на край подоконника тощей задницей. Выдохнул на стекло и написал свое имя. Он сидел, слишком красиво и слишком уж демонстративно затягивался, театрально поворачивая голову, чтобы стряхнуть пепел. Это позерство бесило страшно, до щекотки в горле, до ярких вспышек под веками. — Че приперся опять? — спросил Слава, на всякий случай севший подальше, за кухонный стол. Он нервно покачивался на колченогой табуретке, чувствуя, шаткость своего положения. — Ванька позвал. Они там с другим Ваней что-то задумали… Кстати, у тебя нет переодеть чего? Футболки какой ненужной… Пролил на себя пиво. — Че у Вани не попросил? — Он мелкий. Слава не стал говорить, что сам Мирон едва ли крупнее, кивнул головой, дескать «Следуй за мной». Пока он шел к своей комнате в голове у него промелькнуть успело все и в деталях. И спина в веснушках, и стертые коленки, и изогнутая шея в багряных следах. Но снова все обошлось. К сожалению. Мирон взял Славину футболку и удалился переодеться в другую комнату. Такого Слава не ожидал. Такой подставы. Словно его подразнили и обманули. Под конец вечера, уже уходя, Мирон посмотрел, прощаясь, до тошноты липко и оценивающе. «Ну и че это такое? — спрашивал у себя Слава. — Че ты устроил за пиздец себе опять?» — Осторожнее с ним, — сказал Ваня, когда за гостями закрылись двери, — Мирон, он, не так прост, как кажется. Слава не стал возражать. Мирон простым ему и не казался. Было в нем что-то странное, постоянно ускользающее. Какая-то обманка, наебка. Неправильность. Но ухватить эту неправильность за самую суть не получалось, и от того она становилась только более манящей. 3. Весна совсем разошлась, а та умная девочка из сети стала совсем неинтересной. Бесцветная. Красивая и умная. Слава терял к ней интерес столь же стремительно, как таял снег под апрельскими лучами солнца. В постели из однотонной наволочки, простыни в цветочек и полосатого пододеяльника, Слава думал не о девочках. Ему чудилось под закрытыми веками запретное и ужасное. Голые распутные деревья били ветками в окно, намекая, раззадоривая. И Слава велся, как ребенок, на их зов. Ветки напоминали ему ресницы Мирона. Слава ел шавуху, прислонившись к нагретой весенним солнцем стене. Телефон завибрировал, Слава капнул на себя и взял трубку. — Слава, давай к нам! Сидим в нашем баре. — Не-е-е-е. Я поваляюсь дома. Трубка зашуршала и сказала заговорщически: — А Мирон тут! Ладно, допустим, Слава не так уж хотел валяться. В душно-тесном баре было не протолкнуться. Слава кое-как нашел Ваньку глазами. И сел рядом с сиреневоволосой девушкой, стал разглядывать Мирона, на другом конце барной стойки доказывающего что-то здоровенному бугаю. Он выпячивал челюсть, видимо, считая, что это делает его более мужественным и вытягивал свою цыплячью шейку, хлопая глазищами. — Не пялься так на него, ты палишься, — сказала девушка ему на ухо. — Да похуй. — Не похуй. Осторожнее с Мироном. Слава отмахнулся, но вдруг вспомнил странные слухи. — Не надо лучше, — снова сказала девушка. — Я блять сам разберусь, окей? Ты нянька что ли! — разозлился Слава. На себя разозлился, что по нему так все заметно, и на людей разозлился, что все дают ему туманные советы. Нет чтоб сказать прямо! Мирон уже смешно напирал на своего собеседника, яростно раздувая ноздри. Так, ладно, похоже нужна помощь… Хотя даже они вдвоем вряд ли бы смогли как-то навредить этому широкоплечему громиле. Слава утащил Мирона, оживленного и лихорадочно вздрагивающего, из бара, когда уже было заполночь. Даже такси не понадобилось. Они дошли пешком до его с Ванькой квартиры. Вернее, как дошли… Слава уволок практически на себе стремящегося все всем доказать Мирона. Дальше он правда шел сам. Все облизывал губы и просил пить, как ребенок. «Еще долго? Я устал! А скоро придем?». Только оказавшись на пороге, расслабился, и начал заваливаться на пол, сползая по стеночке. Славина кровать, коротковатая ему самому, Мирону оказалась точно по размеру. Он обхватил руками подушку, отвернулся к стене. Слава потрогал его за плечи, надеясь уговорить раздеться. Чисто для удобства, не чтоб… Где там? Мирон уже сладко спал, а будить его не хотелось. И начался утомительный внутренний диалог с самим собой: — Надо снять одежду… — Слава, имей совесть! — Но ему ведь в джинсах неудобно! — Да? Заметно, что ему неудобно? — Джинсы грязные, а я только постель сменил! Только немного протрезвевший после прогулки, Слава будто снова захмелел. Прильнул со спины, тесно и жарко. Вдохнул раз и два. Поцеловал скулу. Мирон никак не отреагировал. Спал. Слава сглотнул. Уши заложило, воздух стал густым. Вдох, вдох — и никак. Слава сначала ничего такого не хотел, просто поцеловал особенно бесстыдную родинку на шее, очень уж хотелось, потом вторую, потом третью. И лампу выключил. В темноте тут же стало еще хуже. Мирон, его присутствие в Славиной постели, стало еще ощутимее и невыносимее. Слава прижался плотнее. Аккуратно прикусил ухо и скользнул рукой к паху, не снимая джинсов, положил руку… И выдохнул оглушительно громко. Отстранился, как ошпаренный. Остатки опьянения мигом слетели с него. Он проморгался. «Да ладно, не может быть!» — успокоил он себя. «Надо проверить! — шепнул ему внутренний голос, — Тебе показалось! Потом не будет возможности! А думать теперь будешь об этом постоянно!». Слава с голосом согласился и потянулся снова. Мирон вдруг охнул во сне и подался к Славе, потираясь задницей хаотично и горячо. Слава, уже бессильный, снова опустил руку на пах, расстегнул молнию… и там, там было — пусто. Ну как… Не пусто. А как у девочки что ли? Так вроде бывает, Слава видел в интернете. Но чтоб живой человек! Оттянув резинку трусов, Слава полез проверить, чтоб наверняка, чтоб знать теперь уже, раз так вышло, раз все равно грешен. «Блять, да ладно!» — прошептал он вслух. У Мирона не было члена, вместо обычного набора мужских половых органов — влажно и мягко. Мирон еще так подался на его руку, подставляясь, так охнул во сне, тихо и беспомощно… Слава скатился с кровати. На кухне, глотнув воды, он начал тихо истерично хохотать в кулак. Ну и стоило оно того? Все его метания? Все его попытки смотреть гей-порно? Если все равно по итогу — пизда. Во всех смыслах. А он еще слухам не хотел верить! Придумывают ерунду — удивлялся. Так, а что по итогу? По итогу Слава уснул, сгорбившись на кресле. Лечь рядом, даже на самый краешек кровати он теперь не решался. А на утро проснулся от того, как гудели трубы, в ванной шумела вода. Он оглядел постель, размял затекшую шею. Прикинул не приснилось ли ему вчерашнее и отправился на кухню. Сварить кофе, а там посмотреть как быть дальше. Может и никак вообще. Как будто кто-то ему обещал вообще что-то? Или как будто Слава что-то обещал? Ерунда. Трубы ободряюще простонали в ответ. — А мне сваришь? — спросил Мирон с порога. У него было сильно отекшее с похмелья лицо и мокрые ресницы. Что-то очень взрослое и в тоже время очень беззащитное было в его облике, усталое, но задорное. Мужественное, сильное, но какое-то ускользающе-нежное, по-женскому гармоничное. «Девкой был бы краше», — зло подумал Слава, капитулируя. Признаваясь себе, что даже вот такое… Странное. Пугающее. Все равно его манит, несмотря ни на что. Может быть и благодаря. — У меня турка на одну чашку. — Значит эта будет мне, — улыбнулся Мирон, показывая ровные белые зубы, и забрал Славину любимую кружку, — себе еще сваришь. — Ла-а-а-адно, — сдался Слава. — Ладно. — Горько. — сказал Мирон, пробуя. — Совет да любовь молодоженам. — Кофе ты варишь паршивый и горький, говорю! — усмехнулся он и легонько толкнул Славу в плечо. Все тело отозвалось гулом. — Ну можем сходить туда, где варят нормальный, — предложил Слава, не мешкая. Мирон только прыснул, пробурчал про «подкат 80-го уровня, епта» и носом в чашку уткнулся. Тогда уже Слава прикинул варианты, прочистил горло и спросил: — А че на майских делаешь? 4. С утра было жарко, даже душно, а потом закапал мелкий дождик. Слава такой даже любил. Вчера он ходил без куртки и солнце жарко припекало темную футболку, а теперь вот, привычное в этих широтах небо в тучах. — Наконец-то! Я уже весь вымок! — возмущался Слава напоказ, пугаясь того, как больно сжалось все внутри от одного взгляда на запыхавшегося Мирона. — Давно ждешь? — спросил тот и покусал нижнюю губу. — С полчаса! — Чет дождь. Как гулять-то? — Это разве дождь! Они пошли по узкой улице, то и дело задевая друг друга плечами, сталкиваясь с наводнившими город китайскими туристами. Мирон увлекательно рассказывал, как жил в этом доме, и в этом, и вот тут снимал тоже. — Ща покажу тут двор такой есть. Чисто достоевщина. Тебе понравится. Они нырнули куда-то в арку-подвал между вывесками «Белорусские товары» и «Копицентр». Сквозь незапертые железные ворота, потом вдоль узкого прохода и во двор-колодец. Слава прислонился к брандмауэру. Хотелось курить. — Вон там на втором этаже! Там жил, — показал Мирон, — хозяйка была ебанутая. Обои в кислотно-желтый цветочек, переклеить не разрешала, ковры на стенах, оранжевые дырявые шторы. У нас был друг-фотограф. Снимал нас там. Фотопроект. Типикал рашн стайл, сечешь? Ссылку потом кину, если хочешь. — Ню снимал, надеюсь? — не удержался Слава. — Ой, завали. О ногу потерся жирный, явно домашний котик. Слава почесал его за ушком, а Мирон присел рядом на корточки. — Как дела, братан, а? — спросил он у кота, — Хорошо живешь тут? Слава замер, завороженный моментом: пасмурным небом между крышами, тихой фортепианной музыкой из окна на втором этаже, довольным тарахтением кота. Дождь капал мелко-мелко, не переставая, и от этой влаги лицо Мирона сияло, когда он поднял голову вверх, чтобы взглянуть на Славу. — Че ты? — спросил он, видно чувствуя какую-то перемену, и поднялся. Прислонился к стене, рядом. Заморгал, зябко кутаясь в толстовку с капюшоном. Слава схватил его, возможно, слишком, болезненно за плечо, повернул, выдохнул в лицо. Положил холодную ладонь на шею, под капюшоном. Мирон вздрогнул, но не отстранился. Как в замедленной съемке, Слава нагнулся и мазнул губами по щеке, только со второй попытки поймав губы. Мирон ответил. Поймав поцелуй, но не давая сделать его слишком уж откровенным. Отдернул лицо, стоило Славе полезть с языком, придерживая его за плечо. Спросил, облизываясь: — Доволен? — Не совсем, но неплохо. — ответил Слава. — Жрать хочу. — Мирон отстранился, тыкая его в солнечное сплетение. — Пойдём, одно место знаю рядом. — Давай только без хипстерских веранд, пожалуйста. Я поесть хочу, а не повыебываться. Кислотно-зеленые стены и липкие столы. Обветшалая золото-красная обивка на стульях. Календарь с котиками. Хозяин-китаец, плохо говорящий по-русски. И очень много разношерстного народу: от модных городских ребят до печальных китайцев, видимо, работающих тут рядом, на рынке. — Куда ты меня привел? Если я слягу с кишечной инфекцией… — Хоть настоящей китайской лапши поешь. Занимай место. Мирон занял и спустя полчаса уже нахваливал: — Эта самая вкусная лапша на свете! А я много пробовал! Пластмассовый стаканчик жег пальцы, зеленый чай горчил, а губы Мирона раскраснелись до неприличия (лапша была острой и горячей), и Слава усилием воли заставлял себя отводить от них взгляд, но снова и снова ловил себя с поличным, опять пялясь. — Ну вот, а ты боялся… — он тайком погладил Мирона по руке, быстро отдернув ладонь. Прикосновение обожгло его, хуже чая. На выходе из лапшичной, спустившись вниз по крутой лестнице, чуть не свернув шею, Слава попытался ещё раз прижать Мирона к стене и чуть-чуть поцеловать, но тот его оттолкнул. — Терпение! Что ж. Слава готов был и потерпеть. Ради такого. 5. Никогда Слава вокруг да около не ходил с девушками. Он любил легких и веселых всегда. Таких не нужно было окучивать и тратить деньги на свидания в ресторанах… А тут вот медлил. Миронов секрет он узнал при не особо изящных обстоятельствах и обнаруживать это не хотел. Мирон разрешал себя целовать, но сам тоже события не форсировал. И все тянулось, тянулось, тянулось. Слава надеялся, что вот теперь, когда они сблизились, Мирон как-то сам расскажет. Про свою особенность. Но он молчал. Одним вечером Слава решил уже сам «внезапно» узнать. Они тогда долго ехали на автобусе, потому что Мирон сказал, что «метро заебало», и в итоге дорога заняла часа два вместо сорока минут. Они сидели на самом последнем сиденье, и Слава заклевал носом, упал тяжелой головой Мирону на плечо. В салоне было сумрачно, автобус петлял, собирая все переулки. Незаметно и быстро, Слава прижался губами к горячей бьющейся жилке на шее, решив что паре подслеповатых бабушек на передних сиденьях будет все равно. — Слав…- предупреждающе зашипел Мирон, вздрагивая. Слава тогда положил руку ему на колено, за сиденьями впереди никто бы этого не заметил. — Что ты творишь? — сказал Мирон, но не отстранился. Слава выдохнул ему в шею, следя за тревожно двигающимся кадыком и потяжелевшим шумным дыханием. — Реснички у тебя… — Слава! — Мирон стряхнул его руку с колена и отодвинулся. Нахохлился злым голубем, но вблизи было заметно, как алеют у него кончики ушей. «Дома тогда», — решил Слава. — Я, наверно, лучше домой… — сказал Мирон, когда они вышли из автобуса. — Зачем тогда ко мне ехали? Мирон промолчал. — Пойдем хоть накормлю. Я вчера суп сварил. Думал зайдешь. — Укачало меня. — признался он. И улыбнулся. — Чая крепкого сделаю. Хочешь? Мирон пожал плечами. Согласился. Зашагал в сторону Славиного дома. А дома Ванька громко слушал музыку и приплясывая что-то готовил. Слава сразу понял, что нихуя не выйдет. Когда Мирон зашел в комнату, умыв лицо под краном, молча плюхнулся на кресло, принялся перебирать Славины книги с серьезным лицом разочарованного родителя. Обосрал Славин вкус. Возмутился Ванькиной, слишком уж громкой музыкой. Слава решил: «Потом. Куда торопиться!» Но потом Мирон пропал. Не отвечал на звонки, сообщения игнорировал. В черный список не закинул — на том спасибо. 6. Дверь, адски скрипя, открылась. Слава спросонья едва соображал. Он прищурился, вздохнул, поджал губы. Нашелся. Мирон едва стоял на ногах, покачиваясь, как тонкое деревце на ветру. Он пьяно мотнул головой и ввалился в квартиру. — Тихо ты! Ванька спит! — Похуй на твоего Ваньку. — Ты где так нажрался? — закряхтел Слава, закидывая руку Мирона к себе на плечо, пытаясь снять с него обувь и отбуксировать в комнату. — Не важно! Нам нужно поговорить. — Ага. Только не заблюй мне все тут! Слава сгрузил Мирона на кровать, прикрыл дверь и выдохнул с облегчением. Мирон был тяжелый. — Давай, отсыпайся! — Я не спать пришел! — запальчиво крикнул Мирон. Опьянение придавало его интонациям и действиям ребяческую нотку. — Так! Не кричи. А то Ваньку разбудишь, ты не хочешь его видеть в гневе, поверь! — Я пришел поговорить! — прошептал Мирон, голос его был исполнен комичного трагизма. — Давай говорить, — примирительно сказал Слава, усаживаясь рядом. — Или лучше тазик сразу принести? — Ты… ты не слушаешь меня! — снова повысил голос Мирон, снова срываясь в драму. — Ч-ч-ч-ч, крошка, не кричи. Слава примирительно чмокнул Мирона в скулу и ниже, в щеку, приобнимая за талию. И это будто выбило весь запал. Мирон обмяк, потянулся к Славе всем корпусом. Слепо ткнулся носом в шею. — Эй, ну все же хорошо. Все же хорошо, Мирон? — Слава успокаивающе гладил его по спине. Мирон поднял голову и расфокусировано посмотрел на Славу. Взяв его за шею, потянул на себя. Слава немного опешил. — Прям так миримся что ли? Ого… — выдохнул он между поцелуями. Мирон был поспешный, горько пах перегаром и лез быстрыми пальцами под футболку. Слава и сообразить не успел, как сам оказался на спине, а Мирон уже забрался сверху. В голове мутно и тихо промелькнуло «Нехорошо это, по-пьяни такое…», но быстро развеялось. Слава, конечно, первое время держал руки выше пояса. Трогал за бока, за шею — тоже ведь давно хотелось, но Мирон удивил его напором, практически сразу положив руку на пах, задвигал ею, ощупывая контуры Славиного члена сквозь тонкие домашние штаны. Ну и Слава тоже не стал стесняться, тем более, что так соскучился. Схватил за задницу, полноценно укладывая Мирона на себя, заставляя сесть верхом, опереться ногами о постель. На Мироне были, как всегда, довольно мешковатые джинсы, и Слава ловко расстегнул ширинку, запустив ладонь внутрь, ожидая подспудно, что Мирон как-то пытается отстраниться, а потому покрепче притянув его к себе за шею. Но Мирон только ахнул, отчаяннее отвечая на поцелуй. Наверно, толком не соображал уже. Поговорить он хотел, как же! Слава, неудобно изогнув руку, трогал его, как завороженный. Странные были ощущения. Сам Мирон, жилистый, колкий локтями, коленями, никакой тебе груди, колючий затылок, а внизу мягкое и влажное. Слабенькая настольная лампа едва-едва освещала комнату, выхватывая из темноты только очертания, но даже по ним было понятно, что на бедрах у Славы сидит не девочка совсем. Слава пытался почувствовать омерзение или хотя бы неприятие, но внутри было только ужасное, плещущееся через край, желание. Он ласкал Мирона, тягуче подающегося бедрами, и удивлялся как все правильно, как все привычно. Мирон стащил с себя толстовку. Пьяно моргнул и облизал распухшие губы. — Давай на спину? — предложил Слава, оглаживая бока и ягодицы. Слава ждал, наверно, что Мирон засмущается, но тот так резво раскинул ноги, стоило перевернуть его и стащить с него джинсы, что стало понятно: Слава тут не первопроходец, как мечталось. Он огляделся в поисках резинок. — Лежи так! — сказал, отстраняясь. Мирон в ответ обиженно закряхтел. — Ща я найду… Да где, блин, были же тут! А, вот. Слава про себя всегда знал, что он умеет быть нежным. Умеет держать себя. Так что сначала двигался аккуратно, бережно. Не ускорялся, хотя хотелось невыносимо. Но Мирон сам стал требовательно понукать скрещенными на спине у Славы ногами и подаваться тазом. Он облизывался, зажмурившись, искал Славины губы, но найдя их не целовал, а жарко дышал и отворачивался. Тихо всхлипывая, он начал больно кусать Славу за плечи, и тут уже Слава не сдержался. Охнул и кончил в презерватив, не вынимая. Он плохо соображал после. Все растворялось и плыло. Слышал только, как Мирон ворочается рядом. Недовольно вздыхает. Ластится. Слава хотел приласкать его, чуть отдохнув, но сам не понял, как отключился. Проснулся Слава от того, как загремели ключи в дверном замке. Перепугался, но это всего лишь Ваня уходил на работу. Открыл глаза. Робкие утренние лучи ползли по комнате. На краю кровати, спиной к нему, спал Мирон. Белое плечо, усеянное родинками и веснушками, загривок и шея в синяках («Это я что ли?» — удивлённо подумал Слава). Он аккуратно придвинулся ближе, разглядывая. Легонько потерся носом о колючий затылок, замирая от какой-то невероятно нежной тоски. Сладость и соль кожи под губами. Слава постарался как можно аккуратнее обнять Мирона, чтобы еще поспать, а если тот вдруг решит убежать, почувствовать это. — Ты знал, да? — холодно спросил Мирон, и Слава проснулся во второй раз. Утром Мирон был строгий. Так просто не понежишь. Долго он так лежал в Славиных объятьях, интересно? — Зай, — решил отшучиваться Слава, — ну че с утра начинаешь. Спи. — Кто еще знает? — Мирош… — Вся твоя компания? И Ваня, наверно… — Никто не знает, че ты… Мирош, у тебя даже жирок на бочках трясется, когда ты злишься. Мирон развернулся к нему лицом, выпутываясь из объятий. — Ты откуда-то знал. Я же знаю, как люди обычно реагируют. — Мирончик, ты только не злись… — Я уже злюсь. Слава попытался чмокнуть его в плечо и сказал: — Ну, возможно, когда мы тогда выпили в баре в прошлый раз, я тебя немножко раздел и потрогал. Никто не узнает твой секретик, чего ты. Мирон прищурился, вспоминая. — Да, да, облапал тебя, воспользовался… ну не злись. — Удивился ты, наверно… — Было такое. Мирон, глядя в потолок, сказал: — Я обычно сразу говорю. С тобой как-то так получилось. — он повернул голову и прожег Славу взглядом. — Ты вообще не в моем вкусе… был. А потом как-то все некстати казалось. — Мирош. Это же охуенно, — сладко запел Слава, игнорируя обидное «не в моем вкусе», чувствуя, что вот сейчас прям надо подключить все свое обаяние, — выебал и Герду, и Кая, так сказать. Два в одном. Мирон нервно прыснул, и Слава решил, что можно наступать. — Я вчера толком ничего не рассмотрел, кстати. Ты же никуда не торопишься? — Хочу в душ, чую, как от меня воняет… И пить хочу. — Ща принесу. Ты лежи. Слава подорвался, налил воды в кружку и принес к кровати. Мирон уже сидел на краю, обернувшись одеялом. — Ну куда ты! Вот вода. — А аспирин есть? — У Ваньки должен быть. — Да не боись! Он на работу уже ушел. Дежурит в субботу. Слава, бросив в кружку шипучую таблетку, лег рядом и прошелся указательным пальцем по спине Мирона. Тот едва заметно вздрогнул и красиво повел плечами, приводя в движение острые лопатки, и подтянул одеяло. Прикрылся, значит. — Что это за план вчера сложносочиненный был? — Не было плана. Я соскучился просто. — устало сказал Мирон, отставил стакан и лег назад, к Славе. — Такой ты, конечно, пьяненький. К рукам льнешь, — начал Слава, но осекся. Только расслабившийся Мирон, снова напрягся, сверкнул глазами. — Я все-таки в душ. — А смысл, куколка? — Слава приподнялся на локте и начал тихонько гладить его по спине все ниже, ниже… — Все равно замараешься. — Да? Ну если кое-кто будет вытаскивать хуй прежде чем кончить, может и не замараюсь. — сварливо ответил Мирон, — Серьезно, Слав, кто так делает? — Я все учту. Все замечания. Ваш отзыв очень важен для нас. Мирон закатил глаза. Слава замолчал, припоминая прошедшую ночь. — Ты не кончил, да? Вчера. — Нет. Кое-кто отрубился, вне себя от своей неотразимости. — Прости, — Слава мокро поцеловал его в плечо, повел ладонью по животу. — Прости, я буду стараться. Впечатлился очень просто. Мирон заметно млел под его ласками, дышал часто, подставлялся. — Вот если б у тебя был хуй, — начал фантазировать Слава, — мне бы не понравилось. А вдруг он бы был больше моего! Было б обидно. — Так все удачно сложилось для тебя, да? Перевернув сдавшегося Мирона с бока на спину, Слава стащил с него одеяло. — Ну что тут у нас! Он бережно развел Мирону ноги в стороны и опустил лицо ниже, с интересом разглядывая открывшийся вид. Да все было как обычно тут. Складки, мягко, нежно. Клитор, может быть, только чуть крупнее. Слава потрогал его пальцем, потом губами, потом языком. Отодвинул складки, зарылся лицом. Потом вновь пальцами, ощупывая, трогая, изучая, следя за реакцией. Мирон был тут чуть колючий. Славу будто по голове ударили, когда он представил, что это Мирон для него тут специально побрился вчера. Он начал лизать интенсивнее, одновременно погружая пальцы внутрь и ритмично ими двигая. — Ну хватит! — внезапно охнул Мирон и потянул Славу за волосы вверх. Он раскраснелся и выглядел беспомощно-ранимым. Тронь не там — вспыхнет. — Во-о-о-от! Мне девочки говорили, что я мастер куни. — Так они тебе пиздели, Слав. Слава оскорбился. Он вообще-то старался. Все умения подключил. — Ой, иди нахуй! — вскрикнул он, — я извиняюсь, но иди нахуй! — сменил настрой тут же, увидев снисходительно-игривое выражение у Мирона на лице. Всё ему понравилось. Дразнит. — Но извиняюсь за эти слова. — Принимаю твои извинения. Можем продолжить. — Какая же ты сучка, — восхищенно хмыкнул Слава, — давай, ложись сам как тебе нравится. Мирон перевернулся на живот, слегка приподнимаясь на коленях. Слава забрался сверху, стараясь слишком не наваливаться. Он снова принялся ласкать Мирона рукой, время от времени погружая два пальца внутрь, дразня, и приподнял руку чуть выше, к другому входу, больше чтоб посмотреть на реакцию — А сюда даешь? Как мальчик. — Ты одну дырку сначала освой. Герой. — процедил Мирон в подушку, мелко вздрагивая. — Давай уже. Он был мокрый. Слава чувствовал. Видно, тоже не терпелось. — А простата у тебя есть, малышка? — Слава! — рявкнул Мирон. — Ладно. Потом выясним. Опытным путем. Слава быстро натянул резинку и мягко вошел. — Можно сильнее, — прошептал Мирон глухо, спустя пару минут, когда Слава уже с ума стал сходить от медленного ритма. — Блять, ну не настолько! Мы же не в порнухе. Полегче. Слава действительно что-то разошелся, совсем забыл, что надо позаботиться сначала о Мироне, а потом уже о себе. Чтоб не как вчера… Он пару раз выдохнул, успокаиваясь. Слегка отодвинул бедро Мирона, и… о, вот оно: двигаясь внутри глубоко, но мягко, не слишком быстро, но в темпе, получилось подладиться. Удалось выжать из Мирона и всхлипы, и стоны. Сначала он просто яростно подавался бедрами, потом открыл рот и захрипел, и уже позже, когда Слава вздернул его на колени, заставляя открыться, подставиться, вскрикнул в голос и принялся тихо стонать. Слава сплюнул на свободную дырку и обвел края, чуть замедляясь. Мирон в ответ промычал что-то невнятное и начал помогать себе рукой, краснея плечами и спиной так, что веснушки и родинки стали еще ярче. Слава хотел поцеловать каждую, обстоятельно, с должным вниманием и уважением, но не успел. Мирон начал дрожать и сжиматься. Дрожать и сжиматься, утягивая Славу за собой. — Окей, окей! Ты молодец, с фантазией! — Мирон похлопал его по плечу, переворачиваясь и обессиленно закрывая глаза. — Не просто сунул-высунул. Охуенно. — Понравилось? — Слава от этих слов даже зарделся. Любовником он был не так чтоб уж опытным очень, и такая похвала… Много стоила, в общем. — Ща я передохну. Еще раз хочешь? — Бля, нет. — Даже в жопу не дашь? — шутя спросил Слава. — Там все рабочее, я же видел. Мирон даже зубами заскрипел, но взял себя в руки и невозмутимо ответил. — Ты вроде всегда по девочкам был. Откуда у всех гетеросексуальных мужиков эта одержимость еблей в жопу? — А ты с чего взял, что я по девочкам? — Допустим, справки про тебя наводил. — И че говорят? Мирон не ответил. Потянулся, сладко и красиво, улыбнулся расслабленно и сказал: — Могу в рот взять. Хочешь? Настала Славина очередь дрожать и краснеть. Он потрогал сухие губы Мирона. — Потом. Они какие-то у тебя уже натруженные. Как будто ты пока до меня шел, еще парочке чуваков отсосал. — Ты не охуел? — улыбнулся Мирон и поймал зубами его палец. Втянул в рот до первой фаланги. — Пиздец. Ты развратная девочка, да? Все умеешь? — Ты не доволен? — Конечно, недоволен, — затараторил Слава, укладываясь поудобнее, погружая второй палец в эту влажную глубину. —Приличные девочки такого не умеют. — Слава, — Мирон посмотрел серьёзно, отводя ладонь от губ, — Я не особо люблю эту игру с «девочками» и женскими именами, если что. — Конечно, зая! — радостно воскликнул Слава, — Как скажет моя куколка, так и будет. — Куколка хочет есть. А ебаться не хочет, — сказал он и начал подниматься с кровати. — Ну и ладно, ну и потом как-нибудь, — сказал Слава, с сожалением поправляя уже начавший снова вставать член. — Я завтрак щас соображу, ты не убегай, окей? Мирон, ты же не обиделся, Мирон?! — Кушай, кушай яишенку, зайка! — сказал Слава и чмокнул Мирона в ухо. За окном слепило глаза солнце. Еще чуть-чуть и лето. Можно будет поехать к речке, с шашлыком. Поваляться на траве, потрогать Мирона за нагретую солнышком шершавую коленку. — Знаешь, зажатым и робким ты мне больше нравился. — сказал Мирон, облизывая вилку. Он был только из душа, но пах почему-то все равно еблей и солью. Слава хотел его касаться. Он запустил руку под стол и погладил его по ноге, ведя к паху. — А ты бы мне больше нравился девственницей, но ничего. — сказал он, — Я же мирюсь. Даже, может быть, счастлив. — Извини, что не хранил себя для тебя до тридцати. — Представляю, кто к тебе лип… Всякие отбросы общества, которым подавай диковинку. — В отличии от твоей чистой и пылкой любви, ага. — Угу. Представляю, как зло и неправильно пользовали моего Мирошу. — Да нормально все было с этим, не переживай. У меня даже мужик был несколько лет, мы жили вместе, — флегматично проговорил Мирон, отпивая чай. — И баба небось тоже? — Да, девушка была. — Де-е-е-евушка? — протянул Слава, — И че? Вы друг друга страпонили? — Ну да. — серьезно ответил Мирон. — А что? Тоже хочешь? — опасные искорки заиграли у него в глазах. «Домой не пущу сегодня! — решил Слава. — Пока Ванька на работе будем наверстывать». 7. — Положи! Не трогай! Я сам. Мирон поставил коробку на пол и скрестил руки на груди. Недовольно выдохнул. — Слав, я понимаю, что ты раньше с девушками встречался, но я хочу, чтоб до тебя дошло: я не девушка. Не надо так ко мне относиться. — Да бери, блин, ты эту коробку, жалко мне что ли. С книгами! У тебя спина и так больная. «Ебать!» — закричал тогда Ванька, застав их на кухне. Застал и застал. Все б ничего, если б не трудился тогда Слава над Мироном, хорошенько работая бедрами, прижав к холодильнику. «Мерзость! Слава, ты мне друг, но съезжай нахуй! Второй раз я твой хуй и голую жопу Мирона видеть не хочу». Поругались в общем. Ну Слава и решил съехать. Тем более Мирон сразу предложил — к нему. Типа временно. Так что променял Слава их съемную хату в центре города на пригород, где жил Мирон. Вещей у него было немного, он все упаковал. Мирон вызывал грузоперевозку и принялся помогать таскать сумки. А Слава… Слава просто не мог. Ему с Мирона пылинки хотелось сдувать, такой он был особенный, единственный в своем роде. Правда, еще чаще хотелось хлестать его по щекам. За слова меткие и злые. За то, что все он про Славу понимал, возможно, даже лучше самого Славы. Мирон смотрел строго, вот-вот готовясь что-то колко ответить, но вдруг фыркнул и расслабил плечи. — Она же легкая, Славик. — Неси, если хочешь. — пробурчал Слава, чувствуя знакомую щекотку в животе от этого обращения. — Там водитель ждёт, попозже поссоримся, ок? — Возьми эту! — Слава пододвинул сумку с одеждой, она была легче. — И подождет! У нас час на погрузку. Он понимал, что глупо себя ведет, но это было сильнее его. Мышцы гудели с непривычки, тяжелая усталость упала тюком на плечи. Слава привалился к стене. Они перевезли его пожитки, вывалили кучей в крошечной прихожей Мирона. — Устал? — спросил Мирон. Слава промолчал. — Чего ты такой тихий, не рад уже? — Ты нахуя с водилой флиртовал? — процедил сквозь зубы Слава. — Что?! Какого хрена! — опешил Мирон. — Я общительный, понятно? У Славы от раздражения и усталости все плыло перед глазами. Он сказал: — Можно ноги еще шире раздвигать, когда сидишь? Я что-то не помню, чтобы там тебе что-то могло бы мешать? — Да это просто, блять, смешно! - взвыл Мирон. Слава распрямил плечи и гордо посмотрел вглубь квартиры. — Ты бредишь! Ну нахуя я водителю! Отличное, епта, начало. Может и не разбирать вещи? В и так тяжелую голову ударило тупой болью. — Мне уйти? Сможешь вызвонить того водилу... Мирон замер, побелел, сжал кулаки… а потом цыкнул и покачал головой. — Это очень оригинально. И даже льстит, честно. Только пойми, если ты в меня втрескался без памяти, не значит, что все вокруг тоже. Пойдем. Я голодный. Там были пельмени вчерашние. Уймись. Это тупо. — Я не виноват, что ты это… феромоны свои источаешь на всех… — сказал Слава, заходя на кухню. Он уже начал чувствовать себя глупо за эту вспышку ревности. — Что делаю? — переспросил Мирон прищурившись, — Придурок. У тебя совсем голова не варит, — он грубовато растрепал Славе волосы, — жри и ложись отдыхай. — А утром что? — Утром потрахаемся, блять, и вещи будем разбирать твои! Зря я что ли полдня шкаф тебе освобождал. Это же надо! Феромоны! Слава проснулся и сразу понял. Понял по теплой коже в мелких волосках и кошачье-непринужденной позе Мирона во сне. Сама невинность. Сама опасность. Понял по небрежно скинутой вчера рубашке, валяющейся в центре комнаты комком. Ну и бардак они устроили! Ссорился Мирон всегда со вкусом, а еще лучше мирился, становясь на колени и демонстрируя всю глубину своего раскаяния и глотки. По сине-сиреневому цветущему синяку понял. Это он вчера держал Мирона за шею до хрипов и втрахивал в диван, хотя мышцы дрожали. Понял, что он тут. Там, где нужно. Никуда он отсюда не денется. Никуда. Останется рядом. Никому его не прогнать. Понял. Понял. «Мне пизда», — сам себе признался он и чмокнул спящего Мирона в ухо, чувствуя, как его подташнивает то ли от голода, то ли от беспомощной нежности. Он вообще-то сразу понял, но признался себе только сейчас.