Не по уставу

***

Она столкнулась с ним на выходе из медблока. Фазма возвращалась после неприятной процедуры обработки ожогов, которые она получила во время зачистки второго спутника Шонары. Капитан отряда штурмовиков, где она служила старшиной, показал себя настоящим идиотом: сначала не озаботился разведкой местности, потом не оценил серьёзность намерений противника, а затем отправил отряд огнемётчиков в самую гущу восставших шахтёров. В итоге повстанцы перебили отряд, забрали огнемёты и с ними же напали на остальных штурмовиков. Конечно, в итоге вымуштрованные солдаты Первого ордена выполнили задачу, и операция по зачистке состоялась. Но для этого штурмовому корпусу пришлось понести значительные потери и запросить подкрепление с орбиты. Поэтому Фазма, оказавшись наедине с капитаном за перевёрнутой вагонеткой с рудой, откуда было удобно вести ответный огонь по шахтёрам, без малейшего колебания пристрелила командира. А потом удачно замаскировала это, подкинув свою винтовку одному из убитых до этого повстанцев. Фазме было не привыкать спасать свою шкуру любыми способами и избавляться от всех, кто своими идиотскими приказами ставил под угрозу её благополучие. К её краткому устному отчёту об операции было не придраться, а ранения, полученные в ходе штурма, были очевидны, поэтому Фазма с лёгкостью избежала всяких подозрений. И теперь она выходила из медицинского кабинета, предвкушая заслуженный отдых и, в скором времени, заслуженное повышение по службе, когда в дверях медблока столкнулась с Хаксом-младшим. Подполковник Хакс с ещё большей неумолимостью и упорством, чем она сама, взбирался вверх по служебной лестнице. Он был способным, амбициозным и таким злопамятным, что затыкал за пояс даже собственного отца. А в Ордене не было офицера, который бы не слышал про Брендола Хакса и про то, что он на дух не выносит собственного сына. В этот раз Фазма еле узнала его: в худой фигуре с неровным шагом и шальным взглядом едва ли проглядывал блестящий, всегда идеально выглядящий офицер. Зато человек — уязвимый, несовершенный и абсолютно живой — был виден очень хорошо. Поэтому Фазма на ту секунду, за которую они столкнулись в дверях, успела увидеть слишком многое: растрёпанные рыжие волосы, разорванный лацкан мундира, царапину на скуле, пробивающуюся щетину и красную струйку крови из разбитого носа. Именно эта тонкая красная линия сбила её с толку. Это было похоже на трещину на лицевом щитке шлема, словно из-под белой скорлупы проглядывала живая мякоть. — Подполковник, — чуть запоздав, козырнула Фазма. — Старшина, — пробомотал Хакс, быстро проходя мимо неё. Был поздний вечер, и он явно не ожидал столкнуться с кем-то в пустом коридоре перед медблоком, особенно пребывая в таком неприглядном виде. Хакс быстро нырнул в двери, а Фазма развернулась и отправилась восвояси. Она хотела спокойно отпраздновать сегодняшнюю победу в тишине двухместной каюты, пока её напарник нёс службу. И всё было как всегда, только воспоминание о всполохе рыжих волос и тонкой красной струйке на фоне белой кожи засело в ней на удивление глубоко. Расчёты Фазмы оказались верными, и её вскоре повысили. Теперь ответственности стало ещё больше, а времени, чтобы отдохнуть или хотя бы нормально выспаться, стало ещё меньше. Каждый день складывался из тренировок, заданий, написания отчётов, назначений караулов и массы других дел. Но теперь Фазма каждый день возвращалась не в общую, а в крошечную, но личную каюту. Каждый день она была измотанной, но довольной, потому что она медленно, но непреклонно взбиралась выше. Туда, где ей было самое место. Верным способом расслабиться для неё всегда был душ. Она так выматывалась на заданиях или бесконечных тренировках, что после отбоя у неё оставались силы лишь на то, чтобы вымыться и заснуть мертвецким сном. Но иногда в её мысли вторгались смутные образы, которые превращались в неясное томление. Красное на белом — одна-единственная струйка крови из сломанного носа. Такая неуместная на холёном офицерском лице, такая притягательная и живая. Фазма хотела бы слизать эту кровь — широким мазком, жадно, ощутив вкус металла и соли. Тот вкус, который был ей слишком знаком и к которому она стремилась на поле боя. Вкус её победы и чужого поражения. Но этого ей было недостаточно — в конце концов, красную кровь на белой броне она видела постоянно. В её фантазиях поселился другой образ, интригующий, запретный и всегда ускользающий. Как стремительные движения человека, который не хочет, чтобы кто-то заметил его слабость. Красный росчерк на фоне вспышки рыжего — редкое сочетание не только среди штурмовиков, но и вообще среди всех людей Первого ордена. Это и стало её наваждением. Маленькой слабостью, к которой она прибегала так редко, как только могла. В дни, когда ей требовалась разрядка, Фазма, стоя в кабинке душа, закрывала глаза и утыкалась лбом в стену. В своих фантазиях, которым она не позволяла оформиться во что-то большее, Фазма, стоя в безлюдном медблоке, открывала глаза и опускалась на колени. Он был воплощением устава, документа, в котором чёрным по белому был прописан строгий запрет на неуставные отношения даже в её фантазиях. Но там она с лёгкостью нарушала устав. Её ладони — большие и грубые на фоне белой кожи, не знавшей испепеляющего света пустыни или обжигающего холода ледника — уверенно расстёгивали китель и рубашку. Она скользила мозолистыми пальцами по гладкой груди и выступающим рёбрам. Их хотелось погладить, в них хотелось запустить пальцы, прорвав тонкий слой кожи и мышц. — Что происходит? Её настигал срывающийся от гнева голос. Но ей было плевать, и она сдавливала пальцами чувствительные соски. — Что... вы себе позволяете? Она была уверена, что к гневу теперь примешивалось возбуждение. — Замолчи, — шипела она и зажимала своей грубой ладонью этот упрямый рот с мягкими губами. А затем опускалась на колени и одним рывком расстёгивала форменный ремень. Кровь, соль, пот. Дикий и тёплый запах чужого тела, незнакомый и манящий. Быстрый пульс на запястье руки, которая пыталась её то ли остановить, то ли направить. Фазма закрывала глаза — и там, и тут — и вслепую скользила языком по мягкой коже и кромке белья. Она сдёргивала галифе ниже и нетерпеливо прижималась ртом к паху прямо через ткань, пропитывая её слюной и смакуя нарастающий под ней жар. — Сержант, одумайтесь... Она отбрасывала в сторону слабые попытки сопротивления. В реальности этого быть не могло, а фантазия могла вынести что угодно. У них было мало времени, поэтому она подцепляла пальцами резинку трусов и высвобождала член, и когда её рот наконец заполнялся, она не могла сдержать стона. Ни там, ни здесь. В её фантазиях у него был не очень крупный, но красивый член, тёмно-рыжие завитки в паху и очень чувствительная кожа бедёр. Фазма стонала, мысленно заглатывая этот член глубже, наслаждаясь фантомным трением головки о нёбо. Она впивалась обветренными пальцами в упругие ягодицы и стискивала напряжённые мышцы до синяков. Фазма ловила чужие стоны, такие, какими они могли быть: полузадушенные, оскорблённые, ненасытные. И сама насаживалась ртом сильнее — её не нужно было просить, ей нельзя было приказывать. Ведь она действовала по своему, и только по своему желанию. Ей требовалось всего несколько минут — и там, и здесь, — чтобы подойти к грани. Впитывая в себя жадные стоны, она выпускала член изо рта и поднималась на ноги. — Сержант, закончите начатое. Это приказ. Голос был злым и просящим, но Фазме не нужны были чужие приказы, раздающиеся в собственной голове. Она сжимала пальцы на скользком от слюны члене и впивалась поцелуем в чужие мягкие губы — одно движение зубов, и появлялась кровь. Фазма двигала крепко сжатым кулаком и зачарованно смотрела на искажённый гримасой боли рот. Ей требовалось всего несколько резких отточенных движений, чтобы он закусил губу, ловя оргазм. А Фазма со стоном ловила языком струйку крови, стекающую по белому подбородку. Там кончал он, здесь кончала она, насадившись на собственные пальцы и воображая, как её рот наполняется вкусом крови — солёным, сладким и невероятно живым. Настолько ошеломительным, что дрожащие после оргазма ноги не выдерживали и она оседала на пол душа. Закрыв глаза и подставив плечи струям воды, Фазма ловила отголоски бело-рыжего наваждения и смаковала призрачный вкус на языке. Это была её маленькая шалость, о которой никто никогда не узнает. Всего лишь верный способ расслабиться, чтобы завтра были силы продолжить пробивать себе дорогу наверх, где однажды осуществятся все её мечты. Кто знает, возможно даже самые тайные.